Миром правит любовь, абсент и дюраллюминий
очень странный рассказ, но я его люблю)
знаю, что название совсем не звучит, но оно мне, единственной по ходу, нравится)
читать дальшеОдин вечер, в который мир изменился.
Сделав мир лучше,
Вы не сделаете всех счастливыми,
Но сделав каждого счастливым,
Вы сделаете мир лучше .
- В нашем мире надо уметь или сильно выделиться или очень хорошо затеряться среди остальных. Так вот последнее явно не для меня. Ты говоришь, мама, что выделяться нужно умом. Но как? Скажи, как, обычными знаниями, получаемыми в школе и доступными каждому, можно отличиться от остальных?? Нет, мама, выделяться нужно образом мышления, а вот здесь уже не обойтись без всяких распознавательных знаков. Скажи, мам, тебе нравится наш мир, наше общество? И мне не нравится… И что бы там ни могло спасти нашу страну, достигнуто оно должно быть только революцией. А за кем революция, мама? За теми, кто никогда не поднимется против остальных?? Или за теми, кто не может сказать ничего громче своего дыхания?? Нет. Не за ними. Революция за нами, мама. Революция за мной. Так что верни мне, пожалуйста, мою косуху и подари на День Рождения новый «байк».
С времен того разговора прошло уже тринадцать лет. Я не стал революционером и не сделал нашу жизнь лучше, но я очень старался и своих взглядов и ценностей никогда не менял.
Рукотворное не бывает красивым. Но окружавшие меня постройки словно бы не были созданы людьми: они как будто бы сами выросли здесь, окрепли и, несмотря на все обстоятельства, несмотря на нестабильность нашего общества и смены власти, остались стоять, еще сильнее вгрызшись в земную твердь… Серо-бежевые тела огромных неуклюжих зданий с узкими горизонтальными окнами под самой крышей, ржавые скелеты труб, тонкие нити проводов – силуэт поношенного, растрепанного ветром завода на фоне грязно-розового неба.
Я любил это место. Заглушив «байк», я обычно садился на щербатую бетонную плиту, подолгу смотрел на закатное небо, краснеющее то ли от стыда, то ли от смущения, и чувствовал себя единственной зеленой веткой на давно засохшем дереве, единственным обладателем бьющегося сердца в этом царстве ветхости и тишины, но не скукоты, нет, никак не скукоты.
Сегодня я не задержался здесь надолго. Я чувствовал в ногах напряжение, похожее на противное гудение лампочки в районной поликлинике, и мне очень хотелось скорее встать и уехать отсюда.
Я оседлал «стального коня», не глядя, повернул ключ зажигания, наполнив воздух мягким урчанием двигателя, носком левой ноги поддел педаль переключения скоростей и без тени сомнения дернул на себя правую рукоять руля. Выхлопные трубы затряслись в такт двигателю, ревущему, как крупнокалиберный автомат, а «байк» уже летел вперед, оставив за собой автограф метровым шлейфом.
Я очень быстро доехал до дома, забросил мотоцикл в гараж и, не переодевая ни косухи, ни казаков, поспешил к метро, боясь не успеть на Чистые Пруды до заката.
Я успел. Линия горизонта уже собиралась открыть свой оскалившийся домами и деревьями рот, чтобы проглотить химически-рыжее солнце, когда я выскочил из подземки. В нос тут же забился горячий городской воздух, а сердце начало колотить в грудную клетку так, словно бы у него случился приступ клаустрофобии. Мне захотелось, чтобы этот безумный миг между мучительно-долгим ожиданием и неподдельной радостью от встречи продлился вечно, но я прекрасно понимал, что не выдержу и часа, поэтому заспешил к фонтану, глубоко дыша и пытаясь успокоиться.
Она уже ждала меня. Светло-русые волосы пушистой волной лежали на плечах и спине, а глаза, два чистых озера с отразившемся в них небом, смотрели в сторону.
Я подошел и, взяв в свои ладони ее нежную руку с длинными, тонкими, словно бы выточенными из теплого мрамора пальцами, прикоснулся губами к ее коже:
- Здравствую, Алиса.
Она посмотрела на меня, улыбнулась и ответила:
- Привет, Максим.
Алиса была одета в черно-бежевое платье с длинным рукавом, которое делало ее похожей… Нет, не на принцессу и не на королеву… Она была словно эльф, сошедший со страниц книг Толкиена, а небольшой шрамик на правой щеке придавал ей столько загадочности, мистичности, таинственности, что не хотелось уже возвращаться в реальный мир, хотелось убежать в ее далекую сказочную страну и жить там, забыв обо всем.
- Погуляем? - предложила Алиса, и я кивнул ей в ответ.
Мы шли вдоль прудов и молчали. Она смотрела куда-то на грязную воду, я теребил молнию на косухе, курить было нечего… Да ведь и не хотелось курить! Хотелось… Хотелось взлететь над землей и громко-громко крикнуть о том, как сильно я люблю. А потом упасть на колени, склонить голову и уже прошептать об этом так тихо, чтобы только она услышала. Хотелось сделать что-нибудь безумное: прийти на работу в офис с ирокезом на голове или на дорогом-дорогом кожаном дипломате написать красной краской «Я верю в анархию!». Хотелось превратиться в ветер и нестись по пустой дороге рядом с «байком» так близко, чтобы звуки двигателя, хрип и стон раскаленного асфальта рвали ушные перепонки, а чувство скорости сжимало грудь. Но больше всего на свете хотелось взять ее за руку и вечно быть с ней.
Но я молчал. Я не знаю, чего я боялся, но вот уже в который раз я ничего не мог сказать, а она шла рядом и смотрела куда-то на грязную воду.
- Скажи, почему ты так редко смотришь мне в глаза? - вдруг нарушила тишину Алиса.
Глупая, я уже очень, очень давно смотрю только тебе в глаза! – думал я, но все еще молчал, словно бы мог своими словами разрушить что-то святое.
- Скажи, мои глаза похожи на цветы? – спросила она, не дождавшись ответа, и улыбнулась.
Гвоздики. Две заиндевевшие гвоздики на могиле моего разума, - подумал я, но опять промолчал и лишь спустя время ответил:
- Они похожи на розы.
Странный диалог был закончен. Мы снова молчали, а я сходил с ума, тысячи раз проклиная себя за то, что не сказал ей главного. Я ведь сильный человек: я терпел боль, терпел разлуку… Но тогда мне казалось, что больше ни одного дня я не смогу терпеть эту неизвестность, это натянутое, безумное молчание, но мы спокойно шли дальше. Она молчала, и я молчал.
У Алисы зазвонил телефон. Она остановилась, чтобы вытащить его из сумки, и ответила:
- Слушаю, - Молчание. – Я не могу сейчас говорить, – Молчание. – Я занята, – Снова молчание. – Я гуляю с любимым человеком…
…Она попрощалась и убрала телефон обратно в сумку, потом взяла меня за руку и улыбнулась…
А мир тем временем взрывался и рушился. В нем происходили неизвестные до этого момента реакции. Вся боль превращалась в наслаждение. Все горе - в радость. Все слезы – в смех. Мир менялся без всяких революций, войн и кровопролитий. Мир становился лучше. Вся его энергия собиралась в яркие брызги, очищалась, окрашивалась в золотой цвет и пронизала мое сердце. И уже не хотелось кричать… Хотелось орать! Хотелось улыбаться! Хотелось любить! Как никогда… хотелось любить.
Мы гуляли, пока не закрылось метро. А потом гуляли, когда оно уже закрылось. И когда нежно-оранжевое солнце сорвало с города предрассветную тень, и перед нами предстало светлое, чистое, словно бы отхлорированное, пока не заплеванное и не задымленное небо, мы все еще гуляли.
Наша жизнь – это широкая дорога, которую на зеленый свет переходят только те, кто не успел перейти ее на красный. Наша жизнь – это игра, правила которой нужно уметь искусно нарушать. Наша жизнь – это марафон, где не считают сошедших с дистанции, где и за первое, и за последнее место приходится платить одинаково. Наша жизнь – это дружба глухого с немым. Наша жизнь – это любовь импотента и нимфоманки… И, конечно же, в нашей жизни нельзя просыпаться с утра и щуриться не от солнца, а от счастья! Нельзя улыбаться каждому прохожему! Нельзя опаздывать на работу ради того, чтобы на последние деньги купить букет самых дорогих цветов! Нельзя радоваться! Нельзя веселиться! Нельзя любить! Любить! Любить! Однозначно, всего этого нельзя, ведь не существует ни счастья, ни радости, ни любви! Так же как и бескорыстных поступков! И звезда на берете команданте Че Гевары светила не так уж и ярко, как нам показалось! И никогда десять правых людей не могли победить тысячи тех, кто не прав! И Добро никогда не было сильнее Зла! А человеческие чувства никогда не брали верх над смертью! Естественно, всего этого не было! Все это мне приснилось! Приснилось, как и мой «байк», как и хриплое пение колес, как и свист ветра! Приснилось, как и вся эта слишком уж добрая, слишком уж светлая и совсем нежизненная история со слишком уж неправдоподобно-счастливым концом!
знаю, что название совсем не звучит, но оно мне, единственной по ходу, нравится)
читать дальшеОдин вечер, в который мир изменился.
Сделав мир лучше,
Вы не сделаете всех счастливыми,
Но сделав каждого счастливым,
Вы сделаете мир лучше .
- В нашем мире надо уметь или сильно выделиться или очень хорошо затеряться среди остальных. Так вот последнее явно не для меня. Ты говоришь, мама, что выделяться нужно умом. Но как? Скажи, как, обычными знаниями, получаемыми в школе и доступными каждому, можно отличиться от остальных?? Нет, мама, выделяться нужно образом мышления, а вот здесь уже не обойтись без всяких распознавательных знаков. Скажи, мам, тебе нравится наш мир, наше общество? И мне не нравится… И что бы там ни могло спасти нашу страну, достигнуто оно должно быть только революцией. А за кем революция, мама? За теми, кто никогда не поднимется против остальных?? Или за теми, кто не может сказать ничего громче своего дыхания?? Нет. Не за ними. Революция за нами, мама. Революция за мной. Так что верни мне, пожалуйста, мою косуху и подари на День Рождения новый «байк».
С времен того разговора прошло уже тринадцать лет. Я не стал революционером и не сделал нашу жизнь лучше, но я очень старался и своих взглядов и ценностей никогда не менял.
Рукотворное не бывает красивым. Но окружавшие меня постройки словно бы не были созданы людьми: они как будто бы сами выросли здесь, окрепли и, несмотря на все обстоятельства, несмотря на нестабильность нашего общества и смены власти, остались стоять, еще сильнее вгрызшись в земную твердь… Серо-бежевые тела огромных неуклюжих зданий с узкими горизонтальными окнами под самой крышей, ржавые скелеты труб, тонкие нити проводов – силуэт поношенного, растрепанного ветром завода на фоне грязно-розового неба.
Я любил это место. Заглушив «байк», я обычно садился на щербатую бетонную плиту, подолгу смотрел на закатное небо, краснеющее то ли от стыда, то ли от смущения, и чувствовал себя единственной зеленой веткой на давно засохшем дереве, единственным обладателем бьющегося сердца в этом царстве ветхости и тишины, но не скукоты, нет, никак не скукоты.
Сегодня я не задержался здесь надолго. Я чувствовал в ногах напряжение, похожее на противное гудение лампочки в районной поликлинике, и мне очень хотелось скорее встать и уехать отсюда.
Я оседлал «стального коня», не глядя, повернул ключ зажигания, наполнив воздух мягким урчанием двигателя, носком левой ноги поддел педаль переключения скоростей и без тени сомнения дернул на себя правую рукоять руля. Выхлопные трубы затряслись в такт двигателю, ревущему, как крупнокалиберный автомат, а «байк» уже летел вперед, оставив за собой автограф метровым шлейфом.
Я очень быстро доехал до дома, забросил мотоцикл в гараж и, не переодевая ни косухи, ни казаков, поспешил к метро, боясь не успеть на Чистые Пруды до заката.
Я успел. Линия горизонта уже собиралась открыть свой оскалившийся домами и деревьями рот, чтобы проглотить химически-рыжее солнце, когда я выскочил из подземки. В нос тут же забился горячий городской воздух, а сердце начало колотить в грудную клетку так, словно бы у него случился приступ клаустрофобии. Мне захотелось, чтобы этот безумный миг между мучительно-долгим ожиданием и неподдельной радостью от встречи продлился вечно, но я прекрасно понимал, что не выдержу и часа, поэтому заспешил к фонтану, глубоко дыша и пытаясь успокоиться.
Она уже ждала меня. Светло-русые волосы пушистой волной лежали на плечах и спине, а глаза, два чистых озера с отразившемся в них небом, смотрели в сторону.
Я подошел и, взяв в свои ладони ее нежную руку с длинными, тонкими, словно бы выточенными из теплого мрамора пальцами, прикоснулся губами к ее коже:
- Здравствую, Алиса.
Она посмотрела на меня, улыбнулась и ответила:
- Привет, Максим.
Алиса была одета в черно-бежевое платье с длинным рукавом, которое делало ее похожей… Нет, не на принцессу и не на королеву… Она была словно эльф, сошедший со страниц книг Толкиена, а небольшой шрамик на правой щеке придавал ей столько загадочности, мистичности, таинственности, что не хотелось уже возвращаться в реальный мир, хотелось убежать в ее далекую сказочную страну и жить там, забыв обо всем.
- Погуляем? - предложила Алиса, и я кивнул ей в ответ.
Мы шли вдоль прудов и молчали. Она смотрела куда-то на грязную воду, я теребил молнию на косухе, курить было нечего… Да ведь и не хотелось курить! Хотелось… Хотелось взлететь над землей и громко-громко крикнуть о том, как сильно я люблю. А потом упасть на колени, склонить голову и уже прошептать об этом так тихо, чтобы только она услышала. Хотелось сделать что-нибудь безумное: прийти на работу в офис с ирокезом на голове или на дорогом-дорогом кожаном дипломате написать красной краской «Я верю в анархию!». Хотелось превратиться в ветер и нестись по пустой дороге рядом с «байком» так близко, чтобы звуки двигателя, хрип и стон раскаленного асфальта рвали ушные перепонки, а чувство скорости сжимало грудь. Но больше всего на свете хотелось взять ее за руку и вечно быть с ней.
Но я молчал. Я не знаю, чего я боялся, но вот уже в который раз я ничего не мог сказать, а она шла рядом и смотрела куда-то на грязную воду.
- Скажи, почему ты так редко смотришь мне в глаза? - вдруг нарушила тишину Алиса.
Глупая, я уже очень, очень давно смотрю только тебе в глаза! – думал я, но все еще молчал, словно бы мог своими словами разрушить что-то святое.
- Скажи, мои глаза похожи на цветы? – спросила она, не дождавшись ответа, и улыбнулась.
Гвоздики. Две заиндевевшие гвоздики на могиле моего разума, - подумал я, но опять промолчал и лишь спустя время ответил:
- Они похожи на розы.
Странный диалог был закончен. Мы снова молчали, а я сходил с ума, тысячи раз проклиная себя за то, что не сказал ей главного. Я ведь сильный человек: я терпел боль, терпел разлуку… Но тогда мне казалось, что больше ни одного дня я не смогу терпеть эту неизвестность, это натянутое, безумное молчание, но мы спокойно шли дальше. Она молчала, и я молчал.
У Алисы зазвонил телефон. Она остановилась, чтобы вытащить его из сумки, и ответила:
- Слушаю, - Молчание. – Я не могу сейчас говорить, – Молчание. – Я занята, – Снова молчание. – Я гуляю с любимым человеком…
…Она попрощалась и убрала телефон обратно в сумку, потом взяла меня за руку и улыбнулась…
А мир тем временем взрывался и рушился. В нем происходили неизвестные до этого момента реакции. Вся боль превращалась в наслаждение. Все горе - в радость. Все слезы – в смех. Мир менялся без всяких революций, войн и кровопролитий. Мир становился лучше. Вся его энергия собиралась в яркие брызги, очищалась, окрашивалась в золотой цвет и пронизала мое сердце. И уже не хотелось кричать… Хотелось орать! Хотелось улыбаться! Хотелось любить! Как никогда… хотелось любить.
Мы гуляли, пока не закрылось метро. А потом гуляли, когда оно уже закрылось. И когда нежно-оранжевое солнце сорвало с города предрассветную тень, и перед нами предстало светлое, чистое, словно бы отхлорированное, пока не заплеванное и не задымленное небо, мы все еще гуляли.
Наша жизнь – это широкая дорога, которую на зеленый свет переходят только те, кто не успел перейти ее на красный. Наша жизнь – это игра, правила которой нужно уметь искусно нарушать. Наша жизнь – это марафон, где не считают сошедших с дистанции, где и за первое, и за последнее место приходится платить одинаково. Наша жизнь – это дружба глухого с немым. Наша жизнь – это любовь импотента и нимфоманки… И, конечно же, в нашей жизни нельзя просыпаться с утра и щуриться не от солнца, а от счастья! Нельзя улыбаться каждому прохожему! Нельзя опаздывать на работу ради того, чтобы на последние деньги купить букет самых дорогих цветов! Нельзя радоваться! Нельзя веселиться! Нельзя любить! Любить! Любить! Однозначно, всего этого нельзя, ведь не существует ни счастья, ни радости, ни любви! Так же как и бескорыстных поступков! И звезда на берете команданте Че Гевары светила не так уж и ярко, как нам показалось! И никогда десять правых людей не могли победить тысячи тех, кто не прав! И Добро никогда не было сильнее Зла! А человеческие чувства никогда не брали верх над смертью! Естественно, всего этого не было! Все это мне приснилось! Приснилось, как и мой «байк», как и хриплое пение колес, как и свист ветра! Приснилось, как и вся эта слишком уж добрая, слишком уж светлая и совсем нежизненная история со слишком уж неправдоподобно-счастливым концом!
-
-
26.11.2007 в 20:18Только конец не понятный немного - не то, чтобы плохо написан - написан он хорошо. Просто... ммм... как-то не соответствует. По-моему, если тебе приснилась интерестная жизнь - в этом ничего плохого нет. Обидно, конечно, что это не реальность, но и не стоит так расстраиваться...
Мне кажется, что для того, чтобы идея выглядела лучше, нужно было создать бОльшую контрастность. Хотя бы закончить "хорошую жизнь" на полуслове, что ли.
Но это для меня - бесчувственного, угрюмого хмыря))) И вообще, че-т много внимания уделяю этому факту (не факту).
Пробуждает в душе приятные чувства. Мне понравилось. Честно.
-
-
27.11.2007 в 22:33а насчет концовки.... ну да, ее не просто понять. и уж точно не нужно воспринимать все так, как написано. концовка - это некий крик человека, который стал счастливым, но не может доказать остальным, что счастье существует, и тогда он просто не выдерживает и говорит, что, мол, все вы правы, нет счастья, нет любви, нет справедливости....ну вобщем, сложно это)
-
-
28.11.2007 в 11:18-
-
28.11.2007 в 21:16И звезда на берете команданте Че Гевары светила не так уж и ярко, как нам показалось! И никогда десять правых людей не могли победить тысячи тех, кто не прав! И Добро никогда не было сильнее Зла! А человеческие чувства никогда не брали верх над смертью!
а обращение было бы лишним... да и как его написать? "Вы"? "Люди"? хм...немного бы пошловато звучало...короче, сложно тут что-нибудь придумать однозначное) но за советы спасибо)