Hear me. Плывут облака, плывут по небу. В мою чашку чая сыплют сахар – не люблю сладкий. Убери… Кусая щеки морозом и порохом (белым-белым!), стремлюсь к нулю Цельсия и замерзаю. Так лучше. Мне теперь нельзя возвращаться домой: стада нет – какой из меня пастух?
И только по средам кто-то родной и близкий рисует размытые портреты странных людей на окне. Скрипит пальцами по стеклу. Нет, это лишь вьюга…
Белые осколки фарфора собираются воедино, брызги кофе на асфальте снова оказываются на дне. Чашка летит снизу-вверх: с первого на тридцатый этаж. Я согрею. Главное – загадать верное желание. И тогда все вернется на круги своя. …Мы будем сидеть под желтым от ламп навесом кафе в картине Ван Гога, и пить зеленый чай. Без сахара. И наизусть сочинять друг другу давно позабытые богом сказки. На лакированном столике возле граненых блюдец будет стоять ваза с подсолнухами. Их желтые, атласные лепестки будут медленно падать на глянцевое покрытие, и стараться дотянуться до случайно пролитых капель. Я слышу их молящий шепот: «Воды!...» Ты снова будешь смеяться и щуриться, пронизывать взглядом (то холодом, то жаром). И все будет так, как и должно. Hear me… Эмоции рассыплются импульсами гранатовых зерен. Вечер постепенно превратится в ночь, и, заплетенные в волосы, купавки начнут увядать. Черной тушью теней редких прохожих темень будет выводить шпили и колокола города. Зеленая листва неизменных лип начнет шептать что-то о романтике, но если шикнуть – нам она не помешает… Только крики птиц в небе (такие пронзительные!) останутся единственной помехой радиоволн. Hear me. Губы не шевелятся. Хитросплетение пальцев рисует улыбки и звезды. Вечные звезды. Только звуки: …цоканье каблучков по брусчатке… Снова шелест листвы. Тихо… Главное – все будет хорошо. Снова – хорошо.
Но ветер унес меня далеко оттуда. Шептал холодом в уши, что поздно, и прошлого не вернуть. Лишь песок из часов медленно сыплется в мои руки… И только чем-то странно-родной бродячий художник по ночам оставляет мне картины на окнах. Выписывает сказочные миры, призрачные ветви оживают под его беличьей кистью. В углу, как и положено, подпись с вензелями. Боится, что я его замечу, и к утру только и остается, что несколько дивных, голубых роз. Это подарок от чистого сердца, поэтому цветы стоят в вазе неделями. Hear me – только едва различимо поет вьюга пальцами по стеклу…