Здравствуйте. Очень хотелось бы, чтобы вы почитали мой рассказ и сказали, что вы о нем думаете, какое впечатление производит и т.д. Буду очень благодарна, для меня это важно)))
собственно рассказ Отпуск в феврале.
Январь. Читая это слово, вы вдыхаете морозный, острый воздух, слышите хруст подошвы по синевато-белому снегу и щуритесь от отражающихся ото льда мягких лучей солнца. В январе все кажется четким и отточенным, ясным и ярким.
А потом наступает февраль. Вы знаете, что такое февраль? Мне хотелось бы написать о нем, как Пастернак, но я не умею. Февраль – это реквием зиме, это промозглый ветер, рыхлый снег, влажный воздух с проблесками надежды о стремительном весеннем счастье. Февраль – это время грусти, таящего снега и сумрачного серого неба.
Моя история началась в феврале, втянув меня в поток событий, пролетавших как бредовый сон перед моим воспаленным сознанием. В феврале же она и закончилась.
Я был неудачливым писателем, а может, и художником, к тому же, года два назад я вообразил себя скульптором, но не преуспел ни в чем. Моя посредственность и любовь к банальности чувствовались во всем, что я делал. Впрочем, это не мешало мне весьма успешно зарабатывать на жизнь, рисуя непритязательные рекламные плакаты. Все вокруг считали меня успешным, но окружающий блеск приводил меня в уныние, потому что в душе я оставался все таким же посредственным, банальным и серым.
Пожалуй, самый оригинальный поступок в своей жизни я совершил 28 января 20…. года, когда потребовал дать мне отпуск в феврале. Начальство пошло мне навстречу, отчасти оттого, что за два последних года мне не приходило в голову отдыхать, а отчасти оттого, что февраль – самый короткий месяц в году, и мое отсутствие не продлилось бы слишком долго. Я доработал оставшиеся несколько дней, нарисовал самый посредственный и банальный рекламный проспект, на который только способен, получил за него какие-то, наверное, весьма немалые, деньги и вышел в отпуск.
Февраль, февраль… я брел по кривому и очаровательному в своей безликой неповторимости московскому переулку. С неба на меня что-то капало – толи снег, толи дождь, - холодные капли растворялись на лице и в волосах, а, падая на асфальт, сливались в грязное месиво. Моя душа неудавшегося художника противилась окружающей серой безысходности и требовала ярких красок. Наверное, мне следовало бы уехать куда-нибудь туда, где есть зеленовато-синее море, голубое небо и желтый песок, но с меланхоличной решимостью я каждый день гулял по переулкам и бульварам. Выходя из дома, я всякий раз сталкивался с соседкой, выводившей своих маленьких, вертлявых и очень шумных собак. Она здоровалась со мной и, кажется, даже улыбалась. Я кивал в ответ, смотря сквозь нее. Я совсем ее не видел, и, попроси вы описать ее внешность, я, должен признать, не смог бы ничего сказать вам в ответ. Разве что, она была молода, и у нее было черное пальто.
В тот день природа, наконец-то, сделала выбор в пользу дождя, который бесчувственными каплями молотил по крышам и стучал в окна. Я забыл дома зонт и бежал по улице, ничего не видя, как вдруг в глаза, словно молния, мне что-то ударило.
Она шла мне навстречу, держа над головой какой-то невероятный зонт красного цвета, в высоких сапогах с тонкими и острыми каблуками, стук которых отдавался у меня в голове. Я зажмурился на секунду, а когда открыл глаза, она уже исчезла, как мираж в серой пустыне моей жизни, и только тихо хлопнувшая дверь кофейни заставила меня очнуться и поверить, что это не сон. Я влетел туда следом за ней, вдохнул настойчивый и густой аромат кофе и заметил, что она садиться за столик у окна. Не понимая, что делаю, я подошел к ней. Красный зонт висел на вешалке рядом со столом и его яркий цвет резал мне глаза. У нее были невероятные рыжеватые волосы, мне казалось, что никогда я еще не видел таких волос, она тряхнула ими и, опустив голову, стала что-то искать в своей сумочке.
Я хотел заговорить с ней, но лишь беззвучно открывал рот. Наконец, кашлянув, я как можно более непринужденно спросил:
- Простите, у вас занято? – мой голос прозвучал глухо и неестественно. – Понимаете, на улице такой дождь… я хотел выпить кофе, но ни одного свободного столика…
Я замолчал, чувствуя себя ужасно глупо. Зал был практически пуст. Я мучительно придумывал, как исправить свою ошибку, как вдруг она, резко подняв голову, вскинула на меня свои глаза.
Я отшатнулся. Глаза были странного, фиолетового оттенка, не виданные мною раньше никогда.
- Вы можете сесть за любой столик, - равнодушно и спокойно, как будто не заметив всей нелепости моих слов, сказала она.
- Я хотел у окна… - пробормотал я, чувствуя, что падаю в пропасть.
Все так же невозмутимо она, взглянув на соседний пустой столик, достала пудреницу и стала внимательно и придирчиво оглядывать свое отражение. Я неподвижно стоял рядом, сам себе напоминая каменный столб, а в душе у меня кипел просто ураган чувств. Я нещадно ругал себя и заставлял уйти, но не мог сдвинуться с места.
Она отложила пудреницу и, улыбнувшись – лампы, заливавшие зал приглушенным светом, вдруг вспыхнули разноцветными огнями, солнце выглянуло из-за туч – мягко проговорила:
- Ну что же вы? Не стойте, - она отодвинула соседний рядом с собой стул, - садитесь! В такую погоду нет ничего лучше кофе. Я так люблю каппучино! – она рассмеялась (лампы искрились и переливались, а за окном, наверное, уже началась весна и пахнет сиренью) и позвала официанта.
Я пил кофе, не чувствуя его вкуса, смотрел в ее невероятные глаза и силился понять, что происходит и куда исчез серый день и безжалостный дождь. До меня долетал ее голос – я слышал уже однажды эту мелодию, у Баха или Моцарта, но никак не мог ее вспомнить. Потом вдруг я понял и сам засмеялся над своей недогадливостью – я не мог раньше слышать эту мелодию ее голоса, она неповторима, как и ее глаза, волосы и тонкие нервные пальцы.
- Вы смеетесь? Я вам кажусь такой глупой и пустой? Нет, молчите, я знаю… я всегда была такой… я никогда не умела… Вам не нравится капучино? Конечно, вам не может нравится капучино, я сразу это поняла. Вы должны любить виски со льдом, в тяжелом стакане… сидя у камина в английском замке…
Я улыбался. Наверное, очень глупо улыбался. Но не судите меня строго, я улыбался, кажется, впервые за несколько лет.
***
Я потерял счет дням, они слились в одну красочную карусель. Моя жизнь напоминала праздничный майский денек – с разноцветными воздушными шарами, фейерверком, смехом, веселой музыкой… Ко мне возвращались эмоции, чувства, звуки и запахи из прошлого, все вокруг было наполнено счастьем и беззаботностью. Мне хотелось прыгать до потомка, кричать в полный голос, мне хотелось жить и дарить людям радость.
Я видел ее каждый день и как в омут падал в ее фиолетовые глаза. Она была нереальной, эфемерной, и я всякий раз боялся, что она растворится в воздухе, как сказочное видение. Как гений чистой красоты… Но она появлялась вновь, и я поверил, наконец, что она живая, что она существует.
Я часами мог слушать ее голос, и часами мог рассказывать ей о себе. На самой дальней полке я нашел мольберт и краски – они уже совсем засохли, и я долго размачивал их водой – и написал ее портрет. Она смеялась, никак не могла усидеть на одном месте не двигаясь, но я ,как в забытьи, не видя и не слыша ничего, писал ее портрет. Ее несуществующие фиолетовые глаза, нереальные рыжие волосы… я рисовал не человека, а экзотический цветок. Такие существуют в далеких странах – она есть на глобусе, но вы в них никогда не были и не побываете, в сказочных историях – они нелепы и лживы, но вы хотите верить в них, в ваших снах – вы забываете о них на рассвете, и они никогда не сбываются. Но, да, я был единственным человеком на свете, побывавшем в таинственной стране, поверившим в сказку, да это была и не сказка, а реальность, и мои сны оказались вовсе не снами, а прекрасной действительностью.
Теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что придумал ее сам, что такой, какой я ее знал, никогда не существовало. Иногда мне кажется, что все это лишь результат моего разыгравшегося воображения. Наверное, я придумал ее, шагая по извилистому переулку, спасаясь от дождя и безысходности… Но портрет, сохранившийся у меня, напоминает о том, что все это было – и ее глаза, и волосы, и ее голос…
Я совсем о ней ничего не знал, и новые открытия о ее жизни больно ранили меня. Я хотел, чтобы она была моей и принадлежала моего миру, и осознание того, что у нее есть какой-то свой мир, приводило меня в отчаяние.
В одно тоскливое утро, когда ее не было рядом, я листал какую-то старую книгу и наткнулся на картинку с цветком орхидеи. Я долго и как-то отстраненно рассматривал его, а потом, быстро одевшись, выскочил из дома и побежал на бульвар, где стояла лавка с живыми цветами.
На лестнице я столкнулся с соседкой. Сам не знаю, что делаю, я наклонился и потрепал по голове одну из ее собачек. Сначала в испуге она отпрянула от меня, но потом доверчиво потянулась и понюхала мою руку. Откуда-то сверху и справа донесся робкий голос соседки:
- Даня такая пугливая! Но вы ей, кажется, нравитесь.
Я кивнул и, посмотрев в ту сторону, откуда доносился голос, проговорил:
- Милые собачки у вас… Что это за порода?
- Померанский шпиц. Правда, они очаровательны? Конечно, с ними надо гулять, а в такую погоду…
- Что вы! – я перебил ее и с удивлением посмотрел в ее направлении. – Прекрасная погода! Посмотрите, какой чудесный денек!
Она молчала. Наверное, на ее лице было что-то вроде недоумения, но я, по-прежнему, не видел ее. Наконец, она осторожно рассмеялась.
- Вы по-своему смотрите на вещи! А я совсем не люблю дождь со снегом. Да еще и февраль, он всегда такой мрачный… с утра совсем не хочется вставать и идти на работу…
Соседка еще что-то говорила мне вслед, но я, не слушая, быстро перемахнул через ступеньки и, резко распахнув подъездную дверь, выскочил на улицу.
Работа, работа, идти на работу – стучало у меня в мозгу. Она тоже ходит на работу, она что-то говорила мне, но я не слышал, не понимал или не хотел понимать. Я выхватил из кармана пальто мобильный и стал дрожащими пальцами набирать ее номер. Боже, боже, неужели у нее, спустившейся ко мне из рая, у нее, похожей на цветок орхидеи, тоже есть работа, и есть такая банальная, земная вещь, как телефон?
- Где, где ты? – как в бреду кричал я в трубку, услышав ее голос.
- На работе, милый, я же говорила тебе. Что случилось?
- Где, где ты работаешь?
- Ах, боже мой, да в театре! Я тысячу раз говорила тебе, но ты всегда где-то в своих мыслях. Я же рассказывала тебе, ну ты помнишь? Мы с тобой два неудачника, - она засмеялась, - тебе так не удалось стать ни писателем, ни художником, а я стала плохой актрисой. О боже, я сейчас репетирую ужасную роль, но… ах, прости, мне надо идти, я приеду к тебе вечером.
Я привалился к фонарю. Актриса… Да, конечно, она актриса, примеряющая на себя новые роли и маски. Но ее фиолетовые глаза были настоящие, не могли не быть настоящими!.. Я улыбнулся. Главное, что ее глаза настоящие, и они всегда останутся со мной, какие бы роли она не играла.
***
- Ах, милый, я обожаю орхидеи! – Она встала и прошлась по комнате. – С ними твой дом стал не таким холодным. Знаешь, когда я впервые увидела его, мне все показалось таким неуютным, - она грустно улыбнулась и провела рукой по стальной дверце шкафа, потом щелкнула выключателем, и на потолке загорелись желтые лампочки. – Да, все это так стильно!.. и лампочки, и жалюзи… когда мы только встретились, ты казался мне графом из английского замка! Тяжелые портьеры, виски со льдом… ну да, я тебе говорила!.. а у меня дома люстра, - вдруг резко закончила она, - знаешь, такая обычная люстра, я ее люблю… и еще шторы, и матовые стены…
Я смотрел на нее, такую красивую особенной, странной красотой, и не верил тому, что она говорит. Люстра? Она не может жить в доме с заурядной глупой люстрой и нелепыми шторами.
- Конечно, у тебя центр, - она села на подоконник и выглянула в окно. – Мой театр совсем близко. Из дома я еду почти час…
Это было невыносимо. Боясь, что она скажет сейчас что-нибудь еще, например, про то, как тяжело добираться утром на работу, я почти насильно отдал ей ключ от своего дома. Я отгонял от себя ее мир и не хотел верить в него. У меня на стене висел ее портрет, ее настоящей – с фиолетовыми глазами и рыжими волосами, а той, которая была неудачливой актрисой и ездила с утра в театр на метро, просто не могло существовать.
Конечно, я вел себя глупо. Если вдуматься, я не был совсем уж безоблачно счастлив. Что-то в глубине меня постоянно терзало и рождало, пока робкое и неоформившееся, но все-таки, да, сомнение. Все происходящее – и эта странная, стремительно ворвавшаяся в мою жизнь любовь (была ли она любовью?) стали казаться мне наигранным фарсом, и я все яснее осознавал, что рано или поздно февраль закончится, и ко мне вернутся одиночество, сиюминутный успех и разъедающая пустота. Но я гнал от себя эти мысли. Я гнал от себя все мысли, бездумно подчиняясь несшему меня потоку. Я жил только настоящим моментом, как и все счастливые люди, и как мог старался не думать о завтрашнем дне.
Развязка оказалась столь быстрой и жестокой, что я и теперь, по прошествии долгого времени, удивляюсь, как мне удалось не сойти с ума от отчаяния. В тот вечер мы пошли в театр. Я не был там уже тысячу лет, и это, конечно, была ее идея. Мы сидели в зрительном зале, наполненном нетерпеливым гулом зрителей.
- Ты работаешь здесь? – вдруг догадался я.
- Ну что ты, нет! – она мягко засмеялась. – Я работаю совсем в другом месте. Моего таланта не хватает…
Она, как всегда, оборвала свою мысль и не договорила конец фразы, и меня, уже привыкшего к ее манере, вдруг стала раздражать эта вечная недосказанность и неясность.
- Смотри спектакль, тебе понравится, - прошептал ее голос – мелодия Баха, а может, Моцарта, нет, ее мелодия, - и я снова успокоился.
Представление действительно увлекло меня, я погрузился в него и совсем забыл, где нахожусь и кто я такой, когда напряженную тишину зала прервал писк ее мобильного. Я посмотрел на нее – она ответила какой-то раздраженной улыбкой, отвернулась и что-то тихо проговорила в телефон.
- Что-то случилось? – взволнованно спросил я.
- Да, это ужасно! Сестра попала в больницу. Извини, мне надо уйти.
- Сестра? Ты не говорила, что у тебя есть сестра…
- Двоюродная. Прости, сейчас не время обсуждать моих родственников. Ее муж заедет за мной.
- Я поеду с тобой.
- Нет, нет, ты будешь только мешать… она давно болеет, это наше семейное горе. Пожалуйста, сейчас не время… ты не должен ехать!
Она взяла меня за руки, ее необыкновенные глаза смотрели на меня с мольбой. Я вглядывался в них, словно пытаясь что-то прочитать в ее взгляде. Она встала, как-то скомкано опрощалась со мной и быстро пошла по проходу. Я смотрел ей вслед – ее тонкий силуэт стремительно удалялся – и мне почему-то казалось, что я вижу ее в последний раз.
С ее уходом хорошее настроение покинуло меня. Наигранный блеск и помпезность сцены стали меня утомлять и, промучившись в кресле еще минут 15, я встал и тихо вышел из зала. В театральном фойе было пусто и гулко. Чувствуя себя невыносимо одиноко, я прошел по коридору. Навстречу мне попалась какая-то женщина – светлые волосы, незапоминающийся серый облик, - ее тонкие и острые каблуки быстро и как-то нервно цокали по мраморному полу. Этот звук резко отдавался у меня в голове. Наверное, я выглядел безумно, потому что, увидев меня, она отшатнулась, но мне было все равно. Взяв в гардеробе пальто, я вышел на улицу.
Идти домой совсем не хотелось, и я еще долго бродил по заснеженным бульварам. Погода совсем изменилась, сильно похолодало, почти весенние лужи снова застыли и превратились в лед. Наконец, продрогнув на холодной ветру, я пошел домой.
***
У двери квартиры меня охватило странное волнение. Мне совсем не хотелось входить внутрь, без нее мой дом казался пустым, а она вряд ли вернется сегодня. Прихожая показалась мне мрачной и пустой. Не включая свет, я прошел в комнату, упал в кресло и какое-то время бездумно просидел в нем, смотря в темный провал окна. За окном мелькали цветные огни города, и я вдруг не к месту подумал, что свет в конце туннеля все-таки есть.
Что-то в окружающей меня обстановке было не так, и я никак не мог понять что. Наконец, я поднялся и включил свет.
У вас когда-нибудь бывало такое, что вы живете спокойно и беспечно, ни о чем особенно не переживая, как вам неожиданно сообщают какую-то ужасную новость. Она ослепляет и оглушает вас, становится трудно дышать и вы, застыв на мгновение, собственными глазами видите, как рушится вся ваша прежняя жизнь, слышите, как падают тяжелые осколки и с треском разбиваются.
Точно так же ослепил и оглушил меня свет вспыхнувших неоновых лампочек. Было пусто, очень пусто. Растерянно я оглядывал чужую, будто разом осиротевшую комнату. Не было ни дорогой техники, ни других более-менее ценных вещей. Не помня себя от ужаса и отвращения, я бросился в свой кабинет – такой же голый, как февральское дерево на ветру, и распахнул ящик стола. Там хранилось немного наличных и несколько кредиток, которыми я редко пользовался…
Пустота. Разъедающая и горькая.
До приезда милиции я просидел все в том же кресле, смотря в темное окно и ничего не видя. Вспомнив о ней, я набрал ее номер, но никто не ответил, и я решил не тревожить ее еще и своими проблемами. Приехавшие милиционеры стали задавать бесконечные вопросы, на которые у меня просто не было сил отвечать.
- Вы говорите, открыли дверь своим ключом? – в сотый раз спрашивали они.
- Да, да! – раздраженно отвечал я.
- Как же тогда грабители вошли в квартиру? – задумчиво спрашивал следователь. – Ведь и окна, вы говорите, были закрыты.
Я болезненно морщился и пожимал плечами.
- У кого еще имеется ключ от вашей квартиры? А! фамилия, имя девушки. Что вы говорите, не знаете фамилии? Хм… ну а адрес ее, место прописки? Да вы паспорт ее хотя бы видели? Где работает? Хм… мда…
- В чем вы ее подозреваете? – осознав вдруг смысл их вопросов, заорал я. – Она тут ни при чем! Когда она вернется, она ответит на все ваши вопросы!.. то есть, нет, она не будет отвечать ни на какие вопросы, это просто неслыханно!
Милиционеры хмыкали и, как и я минуту назад, пожимали плечами.
Она не вернулась ни через день, ни через два. Я бесконечно набирал ее номер, но мертвый голос в трубке всякий раз говорил мне, что этого номера не существует. Добродушный лысеющий следователь усталым взглядом посмотрел на ее портрет – единственное, что у меня от нее осталось, и равнодушно проговорил:
- Что ж… Вынет линзы из глаз, снимет парик, оденется попроще, вы ее и не узнаете…
Все, что он говорил, просто не укладывалось у меня в голове.
- Это не парик, - наконец сумел я выдавить из себя.
- Ну значит, смоет с волос эту дрянь, которой они все мажутся. Мимо пройдет, вы и не узнаете, - повторил он. Какое-то воспоминание смутно шевельнулось у меня в голове, но я был так обескуражен, что совершенно не мог ни о чем логично мыслить.
- Что же вы, - помолчав, добавил он, - не видели, что ли…
Следователь замолчал и махнул рукой.
- Ну ладно. Можете быть свободны, вопросов пока больше нет. Эй, картинку-то заберите!
Я молча взял портрет – «картинку», ну надо же! – и вышел из маленького, темного кабинеты следователя.
До конца этого странного февральского отпуска оставалось еще несколько дней. Я уже не помню, как провел их. Кажется, я снова бессмысленно бродил по узким, кривым переулкам. Снова был мороз, не смотря на то, что через несколько дней, если верить календарю – я уже ничему не верил, - должна была наступить весна. В один из таких дней я возвращался домой под вечер. Шел мелкий, бодрящий снег, и я как-то особенно остро видел и ощущал происходящее. Уже подходя к дому, я подумал, что фиолетовых глаз действительно не бывает, а в сочетании с рыжими волосами это вообще выглядит глупо. Ее образ показался мне вдруг до нелепости смешным и я думал о ней едва ли не с отвращением. Бодрой и упругой походкой ,какой не ходил уже давно, я дошел до своего подъезда и поднялся по лестнице. Навстречу мне бросилась собака соседки – с тех пор, как мне как-то раз пришло в голову ее погладить, она кидалась ко мне, как к родному. Раздался мелодичный смех и голос проговорил:
- Даня вас полюбила! Она всегда вам так радуется!
В ее голосе плескалось какое-то веселье и беззаботность, что я невольно улыбнулся и посмотрел в ее сторону. Мой взгляд выхватил смеющиеся зеленые глаза, мягкую улыбку…
- Как странно, что я не видел вас раньше…
- Что? О чем вы говорите?
- Ох, простите! А… а как вам погода? Снова холодно.
- Да, а ведь завтра уже весна!
- Февраль закончился…
Как же все-таки странно, что я ее не видел раньше, - думал я, смотря в ее полные веселья глаза. Совсем скоро наступит весна, с ее упоительным воздухом, желанием жить, весной все кажется таким искренним и настоящим… Февраль закончился.
Февраль вообще странный месяц, вы не замечали?
собственно рассказ Отпуск в феврале.
Январь. Читая это слово, вы вдыхаете морозный, острый воздух, слышите хруст подошвы по синевато-белому снегу и щуритесь от отражающихся ото льда мягких лучей солнца. В январе все кажется четким и отточенным, ясным и ярким.
А потом наступает февраль. Вы знаете, что такое февраль? Мне хотелось бы написать о нем, как Пастернак, но я не умею. Февраль – это реквием зиме, это промозглый ветер, рыхлый снег, влажный воздух с проблесками надежды о стремительном весеннем счастье. Февраль – это время грусти, таящего снега и сумрачного серого неба.
Моя история началась в феврале, втянув меня в поток событий, пролетавших как бредовый сон перед моим воспаленным сознанием. В феврале же она и закончилась.
Я был неудачливым писателем, а может, и художником, к тому же, года два назад я вообразил себя скульптором, но не преуспел ни в чем. Моя посредственность и любовь к банальности чувствовались во всем, что я делал. Впрочем, это не мешало мне весьма успешно зарабатывать на жизнь, рисуя непритязательные рекламные плакаты. Все вокруг считали меня успешным, но окружающий блеск приводил меня в уныние, потому что в душе я оставался все таким же посредственным, банальным и серым.
Пожалуй, самый оригинальный поступок в своей жизни я совершил 28 января 20…. года, когда потребовал дать мне отпуск в феврале. Начальство пошло мне навстречу, отчасти оттого, что за два последних года мне не приходило в голову отдыхать, а отчасти оттого, что февраль – самый короткий месяц в году, и мое отсутствие не продлилось бы слишком долго. Я доработал оставшиеся несколько дней, нарисовал самый посредственный и банальный рекламный проспект, на который только способен, получил за него какие-то, наверное, весьма немалые, деньги и вышел в отпуск.
Февраль, февраль… я брел по кривому и очаровательному в своей безликой неповторимости московскому переулку. С неба на меня что-то капало – толи снег, толи дождь, - холодные капли растворялись на лице и в волосах, а, падая на асфальт, сливались в грязное месиво. Моя душа неудавшегося художника противилась окружающей серой безысходности и требовала ярких красок. Наверное, мне следовало бы уехать куда-нибудь туда, где есть зеленовато-синее море, голубое небо и желтый песок, но с меланхоличной решимостью я каждый день гулял по переулкам и бульварам. Выходя из дома, я всякий раз сталкивался с соседкой, выводившей своих маленьких, вертлявых и очень шумных собак. Она здоровалась со мной и, кажется, даже улыбалась. Я кивал в ответ, смотря сквозь нее. Я совсем ее не видел, и, попроси вы описать ее внешность, я, должен признать, не смог бы ничего сказать вам в ответ. Разве что, она была молода, и у нее было черное пальто.
В тот день природа, наконец-то, сделала выбор в пользу дождя, который бесчувственными каплями молотил по крышам и стучал в окна. Я забыл дома зонт и бежал по улице, ничего не видя, как вдруг в глаза, словно молния, мне что-то ударило.
Она шла мне навстречу, держа над головой какой-то невероятный зонт красного цвета, в высоких сапогах с тонкими и острыми каблуками, стук которых отдавался у меня в голове. Я зажмурился на секунду, а когда открыл глаза, она уже исчезла, как мираж в серой пустыне моей жизни, и только тихо хлопнувшая дверь кофейни заставила меня очнуться и поверить, что это не сон. Я влетел туда следом за ней, вдохнул настойчивый и густой аромат кофе и заметил, что она садиться за столик у окна. Не понимая, что делаю, я подошел к ней. Красный зонт висел на вешалке рядом со столом и его яркий цвет резал мне глаза. У нее были невероятные рыжеватые волосы, мне казалось, что никогда я еще не видел таких волос, она тряхнула ими и, опустив голову, стала что-то искать в своей сумочке.
Я хотел заговорить с ней, но лишь беззвучно открывал рот. Наконец, кашлянув, я как можно более непринужденно спросил:
- Простите, у вас занято? – мой голос прозвучал глухо и неестественно. – Понимаете, на улице такой дождь… я хотел выпить кофе, но ни одного свободного столика…
Я замолчал, чувствуя себя ужасно глупо. Зал был практически пуст. Я мучительно придумывал, как исправить свою ошибку, как вдруг она, резко подняв голову, вскинула на меня свои глаза.
Я отшатнулся. Глаза были странного, фиолетового оттенка, не виданные мною раньше никогда.
- Вы можете сесть за любой столик, - равнодушно и спокойно, как будто не заметив всей нелепости моих слов, сказала она.
- Я хотел у окна… - пробормотал я, чувствуя, что падаю в пропасть.
Все так же невозмутимо она, взглянув на соседний пустой столик, достала пудреницу и стала внимательно и придирчиво оглядывать свое отражение. Я неподвижно стоял рядом, сам себе напоминая каменный столб, а в душе у меня кипел просто ураган чувств. Я нещадно ругал себя и заставлял уйти, но не мог сдвинуться с места.
Она отложила пудреницу и, улыбнувшись – лампы, заливавшие зал приглушенным светом, вдруг вспыхнули разноцветными огнями, солнце выглянуло из-за туч – мягко проговорила:
- Ну что же вы? Не стойте, - она отодвинула соседний рядом с собой стул, - садитесь! В такую погоду нет ничего лучше кофе. Я так люблю каппучино! – она рассмеялась (лампы искрились и переливались, а за окном, наверное, уже началась весна и пахнет сиренью) и позвала официанта.
Я пил кофе, не чувствуя его вкуса, смотрел в ее невероятные глаза и силился понять, что происходит и куда исчез серый день и безжалостный дождь. До меня долетал ее голос – я слышал уже однажды эту мелодию, у Баха или Моцарта, но никак не мог ее вспомнить. Потом вдруг я понял и сам засмеялся над своей недогадливостью – я не мог раньше слышать эту мелодию ее голоса, она неповторима, как и ее глаза, волосы и тонкие нервные пальцы.
- Вы смеетесь? Я вам кажусь такой глупой и пустой? Нет, молчите, я знаю… я всегда была такой… я никогда не умела… Вам не нравится капучино? Конечно, вам не может нравится капучино, я сразу это поняла. Вы должны любить виски со льдом, в тяжелом стакане… сидя у камина в английском замке…
Я улыбался. Наверное, очень глупо улыбался. Но не судите меня строго, я улыбался, кажется, впервые за несколько лет.
***
Я потерял счет дням, они слились в одну красочную карусель. Моя жизнь напоминала праздничный майский денек – с разноцветными воздушными шарами, фейерверком, смехом, веселой музыкой… Ко мне возвращались эмоции, чувства, звуки и запахи из прошлого, все вокруг было наполнено счастьем и беззаботностью. Мне хотелось прыгать до потомка, кричать в полный голос, мне хотелось жить и дарить людям радость.
Я видел ее каждый день и как в омут падал в ее фиолетовые глаза. Она была нереальной, эфемерной, и я всякий раз боялся, что она растворится в воздухе, как сказочное видение. Как гений чистой красоты… Но она появлялась вновь, и я поверил, наконец, что она живая, что она существует.
Я часами мог слушать ее голос, и часами мог рассказывать ей о себе. На самой дальней полке я нашел мольберт и краски – они уже совсем засохли, и я долго размачивал их водой – и написал ее портрет. Она смеялась, никак не могла усидеть на одном месте не двигаясь, но я ,как в забытьи, не видя и не слыша ничего, писал ее портрет. Ее несуществующие фиолетовые глаза, нереальные рыжие волосы… я рисовал не человека, а экзотический цветок. Такие существуют в далеких странах – она есть на глобусе, но вы в них никогда не были и не побываете, в сказочных историях – они нелепы и лживы, но вы хотите верить в них, в ваших снах – вы забываете о них на рассвете, и они никогда не сбываются. Но, да, я был единственным человеком на свете, побывавшем в таинственной стране, поверившим в сказку, да это была и не сказка, а реальность, и мои сны оказались вовсе не снами, а прекрасной действительностью.
Теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что придумал ее сам, что такой, какой я ее знал, никогда не существовало. Иногда мне кажется, что все это лишь результат моего разыгравшегося воображения. Наверное, я придумал ее, шагая по извилистому переулку, спасаясь от дождя и безысходности… Но портрет, сохранившийся у меня, напоминает о том, что все это было – и ее глаза, и волосы, и ее голос…
Я совсем о ней ничего не знал, и новые открытия о ее жизни больно ранили меня. Я хотел, чтобы она была моей и принадлежала моего миру, и осознание того, что у нее есть какой-то свой мир, приводило меня в отчаяние.
В одно тоскливое утро, когда ее не было рядом, я листал какую-то старую книгу и наткнулся на картинку с цветком орхидеи. Я долго и как-то отстраненно рассматривал его, а потом, быстро одевшись, выскочил из дома и побежал на бульвар, где стояла лавка с живыми цветами.
На лестнице я столкнулся с соседкой. Сам не знаю, что делаю, я наклонился и потрепал по голове одну из ее собачек. Сначала в испуге она отпрянула от меня, но потом доверчиво потянулась и понюхала мою руку. Откуда-то сверху и справа донесся робкий голос соседки:
- Даня такая пугливая! Но вы ей, кажется, нравитесь.
Я кивнул и, посмотрев в ту сторону, откуда доносился голос, проговорил:
- Милые собачки у вас… Что это за порода?
- Померанский шпиц. Правда, они очаровательны? Конечно, с ними надо гулять, а в такую погоду…
- Что вы! – я перебил ее и с удивлением посмотрел в ее направлении. – Прекрасная погода! Посмотрите, какой чудесный денек!
Она молчала. Наверное, на ее лице было что-то вроде недоумения, но я, по-прежнему, не видел ее. Наконец, она осторожно рассмеялась.
- Вы по-своему смотрите на вещи! А я совсем не люблю дождь со снегом. Да еще и февраль, он всегда такой мрачный… с утра совсем не хочется вставать и идти на работу…
Соседка еще что-то говорила мне вслед, но я, не слушая, быстро перемахнул через ступеньки и, резко распахнув подъездную дверь, выскочил на улицу.
Работа, работа, идти на работу – стучало у меня в мозгу. Она тоже ходит на работу, она что-то говорила мне, но я не слышал, не понимал или не хотел понимать. Я выхватил из кармана пальто мобильный и стал дрожащими пальцами набирать ее номер. Боже, боже, неужели у нее, спустившейся ко мне из рая, у нее, похожей на цветок орхидеи, тоже есть работа, и есть такая банальная, земная вещь, как телефон?
- Где, где ты? – как в бреду кричал я в трубку, услышав ее голос.
- На работе, милый, я же говорила тебе. Что случилось?
- Где, где ты работаешь?
- Ах, боже мой, да в театре! Я тысячу раз говорила тебе, но ты всегда где-то в своих мыслях. Я же рассказывала тебе, ну ты помнишь? Мы с тобой два неудачника, - она засмеялась, - тебе так не удалось стать ни писателем, ни художником, а я стала плохой актрисой. О боже, я сейчас репетирую ужасную роль, но… ах, прости, мне надо идти, я приеду к тебе вечером.
Я привалился к фонарю. Актриса… Да, конечно, она актриса, примеряющая на себя новые роли и маски. Но ее фиолетовые глаза были настоящие, не могли не быть настоящими!.. Я улыбнулся. Главное, что ее глаза настоящие, и они всегда останутся со мной, какие бы роли она не играла.
***
- Ах, милый, я обожаю орхидеи! – Она встала и прошлась по комнате. – С ними твой дом стал не таким холодным. Знаешь, когда я впервые увидела его, мне все показалось таким неуютным, - она грустно улыбнулась и провела рукой по стальной дверце шкафа, потом щелкнула выключателем, и на потолке загорелись желтые лампочки. – Да, все это так стильно!.. и лампочки, и жалюзи… когда мы только встретились, ты казался мне графом из английского замка! Тяжелые портьеры, виски со льдом… ну да, я тебе говорила!.. а у меня дома люстра, - вдруг резко закончила она, - знаешь, такая обычная люстра, я ее люблю… и еще шторы, и матовые стены…
Я смотрел на нее, такую красивую особенной, странной красотой, и не верил тому, что она говорит. Люстра? Она не может жить в доме с заурядной глупой люстрой и нелепыми шторами.
- Конечно, у тебя центр, - она села на подоконник и выглянула в окно. – Мой театр совсем близко. Из дома я еду почти час…
Это было невыносимо. Боясь, что она скажет сейчас что-нибудь еще, например, про то, как тяжело добираться утром на работу, я почти насильно отдал ей ключ от своего дома. Я отгонял от себя ее мир и не хотел верить в него. У меня на стене висел ее портрет, ее настоящей – с фиолетовыми глазами и рыжими волосами, а той, которая была неудачливой актрисой и ездила с утра в театр на метро, просто не могло существовать.
Конечно, я вел себя глупо. Если вдуматься, я не был совсем уж безоблачно счастлив. Что-то в глубине меня постоянно терзало и рождало, пока робкое и неоформившееся, но все-таки, да, сомнение. Все происходящее – и эта странная, стремительно ворвавшаяся в мою жизнь любовь (была ли она любовью?) стали казаться мне наигранным фарсом, и я все яснее осознавал, что рано или поздно февраль закончится, и ко мне вернутся одиночество, сиюминутный успех и разъедающая пустота. Но я гнал от себя эти мысли. Я гнал от себя все мысли, бездумно подчиняясь несшему меня потоку. Я жил только настоящим моментом, как и все счастливые люди, и как мог старался не думать о завтрашнем дне.
Развязка оказалась столь быстрой и жестокой, что я и теперь, по прошествии долгого времени, удивляюсь, как мне удалось не сойти с ума от отчаяния. В тот вечер мы пошли в театр. Я не был там уже тысячу лет, и это, конечно, была ее идея. Мы сидели в зрительном зале, наполненном нетерпеливым гулом зрителей.
- Ты работаешь здесь? – вдруг догадался я.
- Ну что ты, нет! – она мягко засмеялась. – Я работаю совсем в другом месте. Моего таланта не хватает…
Она, как всегда, оборвала свою мысль и не договорила конец фразы, и меня, уже привыкшего к ее манере, вдруг стала раздражать эта вечная недосказанность и неясность.
- Смотри спектакль, тебе понравится, - прошептал ее голос – мелодия Баха, а может, Моцарта, нет, ее мелодия, - и я снова успокоился.
Представление действительно увлекло меня, я погрузился в него и совсем забыл, где нахожусь и кто я такой, когда напряженную тишину зала прервал писк ее мобильного. Я посмотрел на нее – она ответила какой-то раздраженной улыбкой, отвернулась и что-то тихо проговорила в телефон.
- Что-то случилось? – взволнованно спросил я.
- Да, это ужасно! Сестра попала в больницу. Извини, мне надо уйти.
- Сестра? Ты не говорила, что у тебя есть сестра…
- Двоюродная. Прости, сейчас не время обсуждать моих родственников. Ее муж заедет за мной.
- Я поеду с тобой.
- Нет, нет, ты будешь только мешать… она давно болеет, это наше семейное горе. Пожалуйста, сейчас не время… ты не должен ехать!
Она взяла меня за руки, ее необыкновенные глаза смотрели на меня с мольбой. Я вглядывался в них, словно пытаясь что-то прочитать в ее взгляде. Она встала, как-то скомкано опрощалась со мной и быстро пошла по проходу. Я смотрел ей вслед – ее тонкий силуэт стремительно удалялся – и мне почему-то казалось, что я вижу ее в последний раз.
С ее уходом хорошее настроение покинуло меня. Наигранный блеск и помпезность сцены стали меня утомлять и, промучившись в кресле еще минут 15, я встал и тихо вышел из зала. В театральном фойе было пусто и гулко. Чувствуя себя невыносимо одиноко, я прошел по коридору. Навстречу мне попалась какая-то женщина – светлые волосы, незапоминающийся серый облик, - ее тонкие и острые каблуки быстро и как-то нервно цокали по мраморному полу. Этот звук резко отдавался у меня в голове. Наверное, я выглядел безумно, потому что, увидев меня, она отшатнулась, но мне было все равно. Взяв в гардеробе пальто, я вышел на улицу.
Идти домой совсем не хотелось, и я еще долго бродил по заснеженным бульварам. Погода совсем изменилась, сильно похолодало, почти весенние лужи снова застыли и превратились в лед. Наконец, продрогнув на холодной ветру, я пошел домой.
***
У двери квартиры меня охватило странное волнение. Мне совсем не хотелось входить внутрь, без нее мой дом казался пустым, а она вряд ли вернется сегодня. Прихожая показалась мне мрачной и пустой. Не включая свет, я прошел в комнату, упал в кресло и какое-то время бездумно просидел в нем, смотря в темный провал окна. За окном мелькали цветные огни города, и я вдруг не к месту подумал, что свет в конце туннеля все-таки есть.
Что-то в окружающей меня обстановке было не так, и я никак не мог понять что. Наконец, я поднялся и включил свет.
У вас когда-нибудь бывало такое, что вы живете спокойно и беспечно, ни о чем особенно не переживая, как вам неожиданно сообщают какую-то ужасную новость. Она ослепляет и оглушает вас, становится трудно дышать и вы, застыв на мгновение, собственными глазами видите, как рушится вся ваша прежняя жизнь, слышите, как падают тяжелые осколки и с треском разбиваются.
Точно так же ослепил и оглушил меня свет вспыхнувших неоновых лампочек. Было пусто, очень пусто. Растерянно я оглядывал чужую, будто разом осиротевшую комнату. Не было ни дорогой техники, ни других более-менее ценных вещей. Не помня себя от ужаса и отвращения, я бросился в свой кабинет – такой же голый, как февральское дерево на ветру, и распахнул ящик стола. Там хранилось немного наличных и несколько кредиток, которыми я редко пользовался…
Пустота. Разъедающая и горькая.
До приезда милиции я просидел все в том же кресле, смотря в темное окно и ничего не видя. Вспомнив о ней, я набрал ее номер, но никто не ответил, и я решил не тревожить ее еще и своими проблемами. Приехавшие милиционеры стали задавать бесконечные вопросы, на которые у меня просто не было сил отвечать.
- Вы говорите, открыли дверь своим ключом? – в сотый раз спрашивали они.
- Да, да! – раздраженно отвечал я.
- Как же тогда грабители вошли в квартиру? – задумчиво спрашивал следователь. – Ведь и окна, вы говорите, были закрыты.
Я болезненно морщился и пожимал плечами.
- У кого еще имеется ключ от вашей квартиры? А! фамилия, имя девушки. Что вы говорите, не знаете фамилии? Хм… ну а адрес ее, место прописки? Да вы паспорт ее хотя бы видели? Где работает? Хм… мда…
- В чем вы ее подозреваете? – осознав вдруг смысл их вопросов, заорал я. – Она тут ни при чем! Когда она вернется, она ответит на все ваши вопросы!.. то есть, нет, она не будет отвечать ни на какие вопросы, это просто неслыханно!
Милиционеры хмыкали и, как и я минуту назад, пожимали плечами.
Она не вернулась ни через день, ни через два. Я бесконечно набирал ее номер, но мертвый голос в трубке всякий раз говорил мне, что этого номера не существует. Добродушный лысеющий следователь усталым взглядом посмотрел на ее портрет – единственное, что у меня от нее осталось, и равнодушно проговорил:
- Что ж… Вынет линзы из глаз, снимет парик, оденется попроще, вы ее и не узнаете…
Все, что он говорил, просто не укладывалось у меня в голове.
- Это не парик, - наконец сумел я выдавить из себя.
- Ну значит, смоет с волос эту дрянь, которой они все мажутся. Мимо пройдет, вы и не узнаете, - повторил он. Какое-то воспоминание смутно шевельнулось у меня в голове, но я был так обескуражен, что совершенно не мог ни о чем логично мыслить.
- Что же вы, - помолчав, добавил он, - не видели, что ли…
Следователь замолчал и махнул рукой.
- Ну ладно. Можете быть свободны, вопросов пока больше нет. Эй, картинку-то заберите!
Я молча взял портрет – «картинку», ну надо же! – и вышел из маленького, темного кабинеты следователя.
До конца этого странного февральского отпуска оставалось еще несколько дней. Я уже не помню, как провел их. Кажется, я снова бессмысленно бродил по узким, кривым переулкам. Снова был мороз, не смотря на то, что через несколько дней, если верить календарю – я уже ничему не верил, - должна была наступить весна. В один из таких дней я возвращался домой под вечер. Шел мелкий, бодрящий снег, и я как-то особенно остро видел и ощущал происходящее. Уже подходя к дому, я подумал, что фиолетовых глаз действительно не бывает, а в сочетании с рыжими волосами это вообще выглядит глупо. Ее образ показался мне вдруг до нелепости смешным и я думал о ней едва ли не с отвращением. Бодрой и упругой походкой ,какой не ходил уже давно, я дошел до своего подъезда и поднялся по лестнице. Навстречу мне бросилась собака соседки – с тех пор, как мне как-то раз пришло в голову ее погладить, она кидалась ко мне, как к родному. Раздался мелодичный смех и голос проговорил:
- Даня вас полюбила! Она всегда вам так радуется!
В ее голосе плескалось какое-то веселье и беззаботность, что я невольно улыбнулся и посмотрел в ее сторону. Мой взгляд выхватил смеющиеся зеленые глаза, мягкую улыбку…
- Как странно, что я не видел вас раньше…
- Что? О чем вы говорите?
- Ох, простите! А… а как вам погода? Снова холодно.
- Да, а ведь завтра уже весна!
- Февраль закончился…
Как же все-таки странно, что я ее не видел раньше, - думал я, смотря в ее полные веселья глаза. Совсем скоро наступит весна, с ее упоительным воздухом, желанием жить, весной все кажется таким искренним и настоящим… Февраль закончился.
Февраль вообще странный месяц, вы не замечали?
@темы: Рассказ, Творчество
-
-
25.06.2008 в 16:09Если говорить об недочётах, мелкие есть, они есть у большинства, но об этом мне говорить не хочется.
Знаете, вот только фраза в самом концеФевраль вообще странный месяц, вы не замечали? показалась мне очень уж неоригинальной, хотелось бы чего-то неожиданного и воздушного) Ну это имхо.
С уважением
-
-
25.06.2008 в 16:17Знаете, вот только фраза в самом концеФевраль вообще странный месяц, вы не замечали? показалась мне очень уж неоригинальной, хотелось бы чего-то неожиданного и воздушного)
я хотела ее убрать, наверное,действительно не слишком подходящая фраза
-
-
25.06.2008 в 17:10И вот эта последняя фраза мне как раз кажется очень логичной.
Весь рассказ чувствуешь себя какой-то потерянной, в пустоте. А глаза соседки - как выход. Правда, все равно остается легкое ощущение нереальности.
В общем, по-моему - замечательный рассказ.
-
-
25.06.2008 в 17:17