Мы так долго стояли на краю пропасти, что стали называть этот край родным (с)
Прочитав очередной отказ, Влада вскочила из-за компьютера, вылетела на балкон и тихо выругалась в вечерние сумерки. Проклятая конъюнктура… Она виделась Владе толстой, размалёванной, накрученной на бигуди бабой с безвкусными золотыми кольцами на пальцах, из тех, что часто стоят за прилавком, просиживают юбки в бухгалтериях, паспортных столах и госучреждениях всех мастей и плюются ядом в неосторожных посетителей. С каким удовольствием она сама плюнула бы в морду этой злобной шлюхе!..
Дело было не в агрессивности Влады, а в том, что конъюнктура порядочно отравляла ей жизнь. Её повести и романы не соглашалось брать ни одно издательство, несмотря на то, что ещё со школьных лет она побеждала в литературных конкурсах и уважаемые, сведущие в литературе люди, с которыми она общалась, были о её работах весьма неплохого мнения. Приговор литагентов, однако, был короток: «Такое мы не продадим». Не продадим, и точка.
Проклятием Влады было то, что она не размазывала по тарелке розовые сопли для сентиментальных тётушек, плевать хотела на разборки ментов с бандитами, избегала троллей с эльфами, справедливо считая, что с титанами фэнтези ей всё равно не сравниться, и не бросалась в сто пятый раз бичевать мир «глянца».
читать дальшеО чём же она тогда писала? О том, что видела вокруг себя. Все яркие, необычные события и истории, которые она подслушивала или в которых участвовала, объединялись ею в захватывающие, полные тонкого юмора повести. Своих героев девушка тоже брала из жизни, что ничуть не мешало им быть необыкновенными людьми: среди её друзей были художники, рок-музыканты, альпинисты, спелеологи и прочие искатели приключений, которые щедро снабжали её сюжетами. Однако, интересные истории были издателям, что говорится, «по барабану», если они не соответствовали их представлениям о моде.
Модными творения Влады быть не могли ещё по одной причине. Её ажурный, отточенный слог был слогом русской классики. На какие бы острые темы девушка ни писала, она избегала вульгарной лексики, лишь изредка прибегая к ней в диалогах, когда эмоции персонажей были на пределе. Однако, кому нужны возвышенный стиль, стыдливость и полунамёки в наши дни, когда персонажи модных книг напропалую «срут» и «трахаются», когда без полового акта со всеми подробностями не обходится ни одна современная книга за исключением детских? Уважающему себя автору нужно шокировать, эпатировать, и попирать уже давно несуществующие рамки… А тут, понимаете, выискалась хренова аристократка!
Последним гвоздём в гроб Влады стало то, что в её произведениях добро побеждало, а зло наказывалось. Даже если главный герой погибал или терпел неудачу, читатель всё равно оставался уверен, что его смерть не напрасна и правда когда-нибудь восторжествует. В глазах литературных бизнесменов называть белое белым, а чёрное – чёрным – это было высшей степенью моветона, так как в нашей жизни, если вы ещё не знаете, всё относительно. Только вот глупая Влада никак не хотела с этим мириться. В какой-то момент она, отчаявшись, даже задумалась о том, чтобы отдаться литературному редактору в обмен на публикацию своих работ, но, будучи девушкой честной, сразу же отринула эту затею.
Зайдя обратно в комнату, Влада бросила быстрый взгляд на сервант, где стояла початая бутылка коньяка, но тут же резко себя одёрнула; нельзя пить, когда тебе плохо: сопьёшься в два счёта. Чтобы уйти от соблазна, девушка накинула длинный кожаный плащ, влезла в старые добрые «гады» и, несмотря на поздний час, отправилась на Воробьёвы горы, в тёмные обьятия парка, благо идти было недалеко. Перейдя Мосфильмовскую улицу, девушка сняла наушники, чтобы лучше слышать шелест ветра, тихое посвистывание сверчка да свои собственные шаги. Не было никого, лишь изредка хлопали крыльями птицы да проплывал по Москве-реке ночной теплоход. Бархатная, влажная темнота снимала отчаяние и гнев, обволакивала, успокаивала… Дойдя до памятника Герцену, Влада нашла скамейку, села и стала слушать ночные звуки. Отдалённый гул машин напоминал ворчание удаляющегося грома, и трудно было поверить, что за густым переплетением деревьев раскинулся шумный мегаполис. Девушка не желала возвращаться в свою тесную «однушку»: больше всего на свете ей сейчас хотелось разлететься на атомы и стать воздухом.
Мало-помалу, буря внутри неё улеглась. Девушка потянулась за телефоном, чтобы поболтать с кем-нибудь из друзей, но выяснилось, что телефон остался дома. Что ж, тем лучше – жили ведь как-то тысячелетиями без навороченных средств связи, дружили, любили. Однако, и дальше наслаждаться ночью в парке ей было суждено недолго.
«Арсения не оставляло чувство, что за ним и его бойцами наблюдают, - вдруг услышала она, словно кто-то шептал эти слова ей на ухо. – Однако, как бы он ни всматривался в просветы между толстыми стволами сосен, как бы ни прислушивался, он не слышал ничего, кроме тихой поступи товарищей да шелеста дождя по палой листве.»
У Влады перехватило дыхание. Она не только слышала в своей голове эти слова: она видела картину, которую они изображали. Застыв на скамейке, словно изваяние, она стала ждать продолжения.
«Дождь был мелким, холодным и на удивление противным. Хотелось коньяку. Хотелось приободрить и себя, и ребят какой-нибудь легкомысленной песней, но в этих условиях один лишний звук мог стоить жизни всей группе: даже между собой объяснялись главным образом специально установленными знаками. Облетевший лес хорошо просматривался и казался прозрачным, но всё же… Это совсем не знакомый брянский лес, куда Арсений хаживал на охоту с отцом и дедом: места хоть красивые, но чужие, опасность угрожает из-за каждого камня, из каждой расселины… Старлей внимательно посмотрел в бинокль на цепь невысоких скал, за которыми мог сидеть снайпер или просто наблюдатель; он не увидел никаких признаков постороннего присутствия, но на всякий случай отправил дозорных, чтобы они осмотрели это место».
Девушка поняла, что надо мчаться домой. Бежать со всех ног и записывать эти слова, иначе они забудутся, затрутся, и она не сможет восстановить их в первозданном виде. Застряв на том, как Арсений отправляется в разведку, она, как ни билась, не могла придумать продолжения; ей было трудно представить картину (хотя бы потому, что она сама никогда не воевала), слова никак не хотели ложиться одно к другому. И тут они хлынули сами, в самый неожиданный момент, словно их диктовали!
Влада писала повесть о чеченской войне. Тема, столь необычная для молодой девушки, брала истоки в её недавнем прошлом, с которым она тщетно пыталась расстаться. Как она сама этому ни противилась, именно болезненные воспоминания подтолкнули её к тому, чтобы раскрыть на случайной странице толстую тетрадь и аккуратно вывести первую строчку: «Арсений был в бешенстве. Его надежда на участие в миротворческой операции рухнула в один миг».
Однако, Арсений вряд ли появился бы в её воображении, не повстречайся она с Романом.
Два с лишним года тому назад, апрельским вечером, Влада, тогда ещё студентка философского факультета МГУ, сидела на той же самой скамейке, что и теперь, читая «Улитку на склоне» Стругацких. Как это с нею часто бывало, девушка настолько погрузилась в чтение, что ничего не замечала вокруг себя. Она не услышала ни шагов, ни шелеста одежды, ни даже тихого скрипа скамьи рядом с собой, пока чей-то низкий голос не спросил:
-Интересная книга?
Она подняла голову. Рядом с ней сидел молодой человек в военной форме, что в первые секунды её даже немного напугало. Никогда раньше она не имела дела с военными (это, впрочем, не мешало ей считать, что от них идёт все зло в этом мире).
-Д-да, - ответила она, зачем-то вскакивая с места.
-То-то я смотрю, ты замерзла, а не уходишь.
-Откуда вы знаете, что я замёрзла?
-Губы синие! – воскликнул юноша в форме и заулыбался во все тридцать два.
Оба, глядя друг на друга, начали смеяться. Сначала тихо и сдержанно, а потом – в полный голос, захлёбываясь, едва не падая на ещё не растаявший лёд. Затем юноша протянул Владе свои варежки (на ней были только тонкие кружевные перчатки) и сказал:
-Пойдём, что ли, чаю хлебнём?
Влада не стала отказываться. Они отправились искать кафе.
Её новый друг Роман Селиванов оказался курсантом Рязанского воздушно-десантного училища. Вопреки всем стереотипам о военных и о десантниках в частности, он вовсе не был ограниченным и грубым, а напротив, оказался прекрасным собеседником, начитанным, веселым и обаятельным. Вечер пролетел незаметно: они успели обсудить советскую научную фантастику и книги Оруэлла, дружно перемыли косточки постмодернизму и поговорили о международной политике, которая становилась все более нездоровой и все менее управляемой (одна война следовала за другой). Наконец, Влада решилась расспросить Романа об учёбе и службе. К её удивлению, он рассказывал об этом с огромным удовольствием, не забывая между делом ввернуть пару-тройку армейских анекдотов, от которых Влада краснела до ушей, но вместе с тем едва не сползала под стол от хохота. Прыжки с парашютом, занятия рукопашным боем, марш-броски пешком и на лыжах – всё это казалось ей невероятно сложным, но вместе с тем – необычайно захватывающим, словно приключенческий роман. Человек, выбравший, а главное, всей душой любивший такую жизнь, просто не мог быть обычным!
Весь вечер Роман ни на секунду не отводил взгляд от её лица, и это приводило её в трепет. Не зря, конечно, ведь даже слово «красивый» было для Романа слишком слабым. Он напоминал древнерусского витязя, какими их изображают в книгах: высокий, широкий в плечах и тонкий в поясе, с крупными правильными чертами лица и рысьими зелёными глазами. Его кожа имела несколько смуглый оттенок, словно покрытая врождённым загаром, а волосы были блестящие, волнистые и светлые, с лёгкой краснотой, и Влада жалела, что Роман не может носить их длинными: военному не положено. Его длинные, с широкими ладонями, руки были словно созданы для копья и меча. Ни выправка, ни поступь, ни стремительная ловкость его движений не оставляли сомнений, что такие, как он, много веков назад ходили на Византию и били немцев на Чудском озере… Как великолепно Роман – прямой, стройный, как натянутая тетива, с ясным взглядом ярко-зелёных глаз выглядел на фоне сотен и тысяч своих сверстников, чахлых, сутулых, изнеженных детей мегаполиса!
Когда Роман, проводив девушку до подъезда, сжал ей руку своими твёрдыми горячими пальцами, она едва не потеряла сознание от восторга. Такое с ней, прежде безразличной к многочисленным поклонникам, было впервые. «Если я не увижу его снова… то вряд ли смогу радоваться жизни», - думала она, отвечая на его ясную, добрую улыбку.
Однако, через несколько дней Роман позвонил. В душе у Влады словно грянул гром. Она подавила дрожь в коленках, и, глубоко вдохнув, ответила, пытаясь казаться спокойной и безмятежной. Роман приглашал её в Третьяковку. И неважно, что в Третьяковке она была сто раз; она готова была пойти куда угодно, чтобы только его увидеть.
В галерее была новая выставка. Но Влада мало ею интересовалась; пока Роман не видел, она пожирала глазами его, а не картины. Ей было трудно удержаться от того, чтобы крикнуть: «Обними меня». И чем сильнее было её желание, тем более робко и сдержанно она себя вела. C трудом она дождалась третьей встречи, чтобы позволить юноше себя поцеловать.
Какие захватывающие истории он рассказывал, как искренне обнимал её своими могучими руками, какие восхитительные подарки дарил – особенно живые фиалки, бархатные на вид, которые она потом бережно растила на окне, и редкие, старые книги и журналы – например, «Костер» военных лет.
Всё время, когда любимого не было рядом, девушка не находила места; доходило до того, что она причиняла себе физическую боль, прикасаясь к огню и нанося себе уколы булавкой, чтобы хоть как-то побороть невыносимую тоску. А виделись они, увы, нечасто: Роман бывал в Москве не каждые выходные и даже не всегда имел возможность позвонить. В те немногочисленные дни, когда они могли увидеться, их счастье было счастьем на грани надрыва, непроходящим опьянением, приступом помешательства…
Их отношения были далеко не безоблачны. Так, родители не одобряли выбора Влады и не упускали случая ей об этом напомнить, презрительно называя Романа «солдафоном». Встречаться с будущим офицером считалось немодным и непрестижным. Вот бизнесмены, топ-менеджеры и прочие люди с нерусскими профессиями – это «круто» и «статусно». У Влады даже были сверстницы, которые после учёбы и работы отправлялись в дорогие бары и мужские магазины – охотиться на «статусных» самцов, однако успехов на этом поприще не добились, так как самцы прекрасно понимали, что на них охотятся, и лёгкой добычей быть не желали. Впрочем, однокласснице Влады Лиле, когда-то скромной девочке-ботаничке, всё ж таки удалось «удачно» выйти за бывшего бандита.
Между тем, родители Романа Владу тоже невзлюбили. Будучи оба представителями офицерских династий и поборниками строгой дисциплины, они ну никак не хотели мириться с тем, что невеста сына неформалка, носит «гриндера», ярко-красные пряди в волосах и стальной шипик под нижней губой, что родители у неё не военные, не профессора и не государственные служащие, а мелкие предприниматели – «торгаши», что девушка слишком эмоциональна и в таком великом университете, как МГУ, она учится на самом «несерьезном» факультете. Словом, не понравился тебе человек с первого раза - даже цвет его носков будет тебя раздражать. Влада это почувствовала буквально с первых минут и от всех дальнейших приглашений возлюбленного на домашние чаепития отказывалась. И, как бы не пытались оба игнорировать проблему, она всё равно давала о себе знать и стоила Владе нескольких нервных срывов, в то время как Роману оставалось все терпеть молча…
Нечего и говорить, что в таких условиях у влюблённых почти не было времени и места, чтобы побыть наедине. Однако, сильнее всего их отношения портил взрывной характер обоих. Влада начинала нервничать каждый раз, когда Роман где-то задерживался или не мог приехать. Она ревновала его чуть ли не к собственной тени. Роман, в свою очередь, никак не мог смириться с тем, что у неё было полным-полно друзей мужского пола и общалась она с ними довольно часто (с парнями ей вообще было интереснее, чем с девчонками). Он был с рождения приучен к дисциплине и порядку, она была дикой, взбалмошной, неуравновешенной и обидчивой, легко могла перейти от смеха к слезам и от печали – к безудержному веселью. Ссорились они так, что перья летели, быть может ещё и потому, что выплеснуть накопившуюся страсть по-другому они возможности не имели. Так – между раем и адом – прошёл год.
А потом всё рухнуло в один момент. По её собственной глупости. После одной особенно яростной ссоры, вспыхнувшей, как обычно, на пустом или почти пустом месте, он в сердцах назвал её идиоткой, развернулся посреди улицы и ушёл домой, а она, в душе сгорая от ярости, в тот же вечер отправилась на концерт одной своей знакомой металлической группы, после чего провела бурную ночь с её гитаристом–как это часто бывает среди девчонок её возраста, из одного лишь желания отыграться за обиду.
Каким образом Роман узнал или догадался об измене, для неё так и осталось тайной. Но на этом их отношения кончились. Он даже не захотел встретиться в последний раз – просто позвонил, и сказал, что все больше не желает ее видеть.
Поначалу Влада умирала от стыда и горя; ей стало отвратительно даже собственное отражение в зеркале. Ей было больно дышать, больно говорить, больно думать. Иногда слезы накатывали на лекции или посреди улицы, и оставалось только в кровь кусать губы, чтобы не выпустить их наружу. Она надолго забыла, что такое улыбка и боялась, словно маленький ребенок, хоть на минуту остаться одна. Она избегала мест, в которых бывала с Романом, а то были самые лучшие, самые старинные места Москвы –Сад Эрмитаж, Бауманский парк, Ботанический сад и усадьба Останкино. Ей казалось, что жизнь перечеркнута, и больше не имеет смысла ждать от неё чего-то хорошего. Девушка сожгла за гаражами свой дневник и все их с Романом общие фотографии, удалила из контактов его электронный адрес, закрасила маркером его номер в телефонной книжке. Но что толку, если она всё это помнила – помнила до последней буквы, до последней цифры, до последнего взгляда? А в особенности, то, как он целовал её в макушку и ласково называл «моя чернокнижница».
Однажды, включив вечером телевизор (что случалось редко), Влада узнала, что банды чеченских боевиков вторглись в Дагестан и что в республике идут ожесточенные бои. И тут её словно кольнули иглой. Зная, что Роман недавно выпустился из училища, она впервые за полгода решилась ему позвонить. Однако, трубку он не взял; ответила его мать, Лидия Ивановна
-Он воюет в Дагестане, - казалось, Лидия Ивановна вот-вот зарыдает в телефон. - Тебе-то он зачем сейчас понадобился
-Я хотела узнать, куда ему написать можно… - с трудом проговорила девушка, не ожидавшая такой враждебности.- Только и всего.
Ей очень хотелось бросить трубку и больше никогда не разговаривать с этой женщиной, но это было бы позорной трусостью. В конце концов, разве она своим поведением не заслужила презрения?
-Ну, попробуй. Только ему там совершенно не до тебя, - недовольно бросила женщина и, цедя сквозь зубы слова, быстро продиктовала Владе адрес.
Повесив трубку, девушка почувствовала неведомый доселе ужас. Сожжённые вместе с экипажем БТР-ы, заложники, разорванные в клочья тела, раскроенные черепа, замученные насмерть пленники - весь этот кошмар, которым кишели газеты и телепрограммы, обрушился на неё лавиной. Раньше это было где-то далеко - так далеко, что казалось неправдой, самое большее - очень страшным фильмом, после которого ты выключаешь телевизор и занимаешься своими повседневными делами. Теперь война - этот гигантский звероподобный механизм, перемалывающий человеческую плоть и души - лязгала челюстями у неё перед лицом.
Она писала Роману несколько раз, но так и не получила ответа. С замиранием сердца она следила за выпусками новостей, читала статьи в интернете, военной прессе и полуподпольных изданиях, с головой окунаясь в суровые, а иногда и просто тошнотворные подробности событий на далеком юге. Наконец, из обрывочных новостей, дошедших до неё через общих знакомых, она смогла узнать, что молодой офицер не только жив, но уже успел показать себя лучшим образом: группа разведчиков под его началом обнаружила большой склад с оружием и уничтожила пулеметную точку на пути прохождения колонны. Девушка поняла, что Роман отныне жил другой жизнью, в которой ей места больше не было. Даже если он и получал письма, ему было явно не до них. Однако, следить за новостями Влада не перестала.
Сколько бы она ни пыталась забыть любимого, вычеркнуть из памяти, думать о других вещах – без воспоминаний не проходило ни дня. Влада пыталась заводить романы, но они не длились больше месяца, ибо все юноши и мужчины, с которыми она встречалась, оказывались не «те». Даже лучшие из них сильно проигрывали Роману в её глазах. Видя, что пробудить в ней настоящую, пылкую любовь никто не в состоянии, Влада решила быть сама по себе. По крайней мере, пока что-нибудь в её судьбе резко не переменится.
Чтобы заполнить чёрную, как омут, пустоту в своей душе, Влада стала писать как никогда много. Если раньше из-под ее пера выходили короткие бессюжетные наброски в несколько строк, то теперь свои блокноты она исписывала за два-три дня. Сначала она просто излагала на бумаге свои мысли и переживания. Затем это хаотичное нагромождение фраз стало выстраиваться в сюжетные линии; вскользь упомянутые люди превращались в главных героев, события из её cобственной биографии и случаи, произошедшие с её друзьями, обрастали интригующими деталями. Влада не стремилась изображать мир в точности таким же, каким он был: она создавала свою реальность; хоть та и была похожа на нашу, Тьма и зло, при всей своей силе, не устанавливали в ней законы жизни.
Даже окончив университет и устроившись работать копирайтером, девушка любимое занятие не бросила. Разумеется, ей хотелось иметь больше времени, чтобы обдумывать сюжеты и разрабатывать характеры своих персонажей. Но… задания, сыплющиеся лавиной от разных заказчиков, встречи с семьей и друзьями, и так становившиеся все более редкими. плюс кое-какие домашние дела – где тут развернуться? Вот если бы она могла жить своим творчеством, не отвлекаясь на рекламные статьи о протеиновых коктейлях и слоганы для растворимых супов! Ведь столько же было в одной только Москве бумагомарателей, которые не дотягивали до неё ни стилем, ни идеями, ни привлекательностью героев, однако не только печатались, но завоёвывали всевозможные награды, с умным видом давали интервью и регулярно мелькали в светских хрониках. C материальным положением у них тоже был полный порядок.
Получив одобрение от Игоря Владимировича, видного литератора и профессора факультета журналистики МГУ, чьи литературные вечера она посещала на первом курсе, девушка отправилась покорять самые известные издательства, однако повсюду наталкивалась на ожесточенное сопротивление. Она была упряма в своих поисках и ей казалось, что стоит копнуть чуть глубже, приложить чуть больше усилий – и вот он, долгожданный контракт, стильный чёрный переплет и благодарные читатели, засыпающие нового кумира мешками писем. Несмотря на невезение, она больше всего уповала на свою повесть «Высоты», в мыслях о которой она засыпала и просыпалась не первый месяц. В этом произведении Влада попыталась собрать всё, что в своё время слышала от любимого о воздушном десанте и всё, что из официальных, а чаще – неофициальных источников ей удалось узнать о войне на Кавказе. Героем повести был молодой офицер-десантник Арсений Ветров; из-за конфликта с начальством его не взяли в миротворческие войска в Косово, куда он страстно желал попасть и имел на то все шансы, однако вскоре в Дагестан вторглись чеченские боевики, и ему пришлось отправиться туда, а после – обнаруживать и ликвидировать «волков» в горах Чечни.
По дну высохшей балки, где когда-то давно шумел ручей, шли две фигуры в камуфляже. Ба! «Чехи»! Ветров посмотрел в бинокль. Нет, не «чехи» даже, а арабы. Судя по недовольным мордам, им чертовски холодно под этим колючим дождём; вон, старшему, поди, скоро бороду выжимать придется. «Что ж, сволочи, нечего соваться куда не просят… Будете в могиле мёрзнуть», - подумал Арсений, в гневе прижимая к себе автомат, но сразу же подавил в себе инстинкт охотника; лучше будет взять эту парочку живьём и притащить на базу, где их допросят с пристрастием... Однако, он решил не спускаться за арабами в лощину, которая прекрасно простреливалась с высот, а следовать за ними верхним маршрутом вдоль склона, благо густой кустарник прекрасно скрывал разведгруппу. Арсений хотел приблизиться к наёмникам так, чтобы обойтись без стрельбы и не дать им возможности привлечь внимание остальных бандитов, если те были поблизости, однако такой возможности пока не представлялось. Десантникам оставалось следить за «воинами джихада», держась верхнего маршрута и стараясь оставаться вне радиуса их слышимости.
До чего же это было абсурдно – два темнокожих араба в натовском камуфляже, шагающие под этим чёртовым дождём, переходящим в мокрый снег! При других обстоятельствах Ветров рассмеялся бы.
Влада не просто придумывала это на ходу: она видела идущих по оврагу боевиков – но не глазами, а внутренним зрением, она слышала их дыхание, шорох листвы и скрежет мелких камней под их ботинками, и даже могла различить мелкие капли дождя, повисшие в густой чёрной бороде одного из них – того, что постарше. Ей и раньше случалось смотреть глазами своих героев в те счастливые минуты, когда ей удавалось полностью погрузиться в повествование и раствориться в сюжете, словно это была её настоящая жизнь, но сегодня это чувство было особенно сильным.
Дозорные обнаружили растяжку из гранаты Ф-1; это косвенно подтверждало сведения о том, что дальше по ущелью, постепенно поднимавшемуся вверх, должен был находиться лагерь или схрон.
Влада помедлила ещё немного. Жизнь и смерть Арсения, как и раньше, полностью зависели от неё. Но повесть, разумеется, не могла тянуться бесконечно. Судьбу героя надо было решать сейчас, и если в этих горах им была уготована ловушка... Владе уже приходило в голову, что погибель Арсения в разведке стала бы не только трагическим, но и закономерным концом произведения, подобно смерти эпических героев, но и долгожданным избавлением от бесконечных воспоминаний о Романе. Похоронив своего героя на бумаге, она смогла бы, наверное, навсегда похоронить собственные угрызения совести, пустые воспоминания, а также «сахарный оптимизм» и «пионерский пафос», которыми она грешила в своих книгах, где добро всегда торжествовало. Теперь её читатель должен будет узнать, что красавец-воин, которым автор любуется на каждой странице, столь же смертен, как и его товарищи, что погибали на протяжении повести в бою, в плену и от болезней. Но нет… не сейчас… Он ещё должен дать свой последний бой, ради которого всё было написано.
«Нам тут явно рады»… невесело подумал Арсений, хмуря широкие темные брови. Он велел Савченко и Васильеву обезвредить растяжку и внимательно проверить, нет ли поблизости ещё ловушек, а сам снова взял бинокль, будучи теперь уверенным, что группе приготовили засаду (арабов, должно быть, выслали как приманку). Однако, едва он успел поднести бинокль к глазам, как в стёкла густо брызнуло красным, тихо вскрикнул кто-то из бойцов, и Варяг, со сквозной кровавой дырой в голове, безмолвно рухнул на гниющие листья.
Группа замерла в безмолвном оцепенении. Вероятно, в последний момент он оказался слишком близко и «влез» под пулю снайпера, предназначавшуюся для старлея… До двадцати трёх ему оставалось четыре дня.
Содрогаясь от боли и ярости, Арсений закрыл убитому глаза. Он не произнес ни слова. Смертей он успел повидать немало, но до этого момента, за всё то время, что он ходил в разведку, не погиб ни один из его подчинённых. Варягу было суждено открыть отсчёт…
Но сейчас было не до эмоций. Судя по тому, как был ранен Варяг (пуля вошла в левый висок и вышла за правым ухом, выстрел был сделан с противоположной стороны лощины, причём с расстояния никак не дальше ста метров.
-Все за деревья! – шёпотом скомандовал он, вытирая с лица кровь.- Юра, заряжай гранатомёт!.. Этот урод где-то поблизости! Ищем!
Посмотрев в cтереотрубу, солдат-срочник Юра Миронов испуганно выругался себе под нос и показал кивком головы на скат противоположной горы. Арсений насчитал человек двадцать боевиков, быстро двигавшихся в их сторону.
Рассредоточившись так, что между ними было метров пять, они шли с юго-востока, куда продвигались разведчики, двигаясь быстрыми перебежками. Они уже знали, что десантники здесь. Арсений хорошо помнил правило: не давать боя, не имея двукратного численного превосходства над противником. В его случае было четырнадцать человек против двадцати. Но уходить, оставив живым снайпера и подставив ему спину, было недопустимо.
Арсений был теперь уверен, что засада была приготовлена специально для его разведгруппы, с тем расчётом, правда, что они пойдут по дну высохшего ручья, которое так прекрасно простреливается со склонов. Арабы в натовской форме были, как он и заподозрил с самого начала, приманкой. Вывод напрашивался сам собой: о случаях предательства и продажи оружия врагу, имевших место ещё на первой чеченской, он слышал ещё от старших офицеров, но не ожидал, что сам с ним столкнётся.
«Но кто же эта сволочь?.. Эта сука, эта крыса… - думал старлей, держа палец на курке . - Не среди нас, конечно… Отсиживается на базе… Придём живыми – выясню. И тогда...»
Стало ясно, что снайпер выдал себя раньше времени, попытавшись ликвидировать командира группы до того, как завязался бой. За то и поплатился. Он лежал на высоте около ста метров, за редкими кустами, зарывшись в палую листву, но Миронов сумел засечь его в тот момент, когда он зашевелился, видимо, намереваясь переползти на другое место, и стал видимым. Лицо снайпера было густо вымазано грязью, однако, небольшое хрупкое тело выдавало женщину или подростка. Медленно выдыхая воздух, гранатомётчик нажал на курок. Граната, угодив точно в снайпера разорвалась, и Миронов на мгновение побелел, как стена; он воевал совсем недавно.
В ответ на его выстрел застрекотали автоматы боевиков, и ошмётки древесной коры полетели в разные стороны. Десантники открыли ответный огонь, в первую очередь изрешетив «приманку»; видать, арабы оказались не самыми лучшими воинами, если ими так легко пожертвовали. А может, они сами стремились обрести «венец мученика».
Ветров предположил, что если его группе была приготовлена засада, то боевиков может быть и больше, поэтому он решил как можно быстрее отодвигаться на равнину и попытаться выманить врага туда, где разведчиков могли бы поддержать огнём с БМД. Неплохо, конечно, было бы заставить «волков» сойти со ската в лощину и расстреливать их сверху, но пока такой возможности Ветров не имел.
В перестрелке ему удалось ранить в ногу одного из бандитов; им оказался высокий рыжий, похожий на немца, чечен, который ускользнул от него в Итум-Кале…
Влада пошла на кухню, чтобы сделать себе чаю с мёдом; она сильно мёрзла. Её пальцы окоченели настолько, что едва двигались по клавиатуре. Но и на кухне, под надрывный стон ветра в оконной раме, она не могла расслабиться и хоть на секунду перестать думать о трагедии в горах. Она видела, как десантники, отстреливаясь, отходят из лощины, унося погибшего товарища, чувствовала, как тяжела их ноша и понимала, насколько они стали уязвимей. Холод покинул её руки, сжимавшие горячую чашку, и пошёл дальше, охватывая горло, внутренности, мозг... Словно она сама часами простояла под тем ледяным дождём, что моросил сейчас в чеченских горах!
-…Уничтожены снайпер и двое боевиков… Младший лейтенант Старков погиб… - сообщил Арсений по рации командиру роты, пока Савченко и Васильев устанавливали по пути отступления растяжку. – Мы уходим на равнину. Как вы далеко?
- От вас километрах в пятнадцати, - был ответ. – Держитесь, мы подходим…
-Вас понял!
Не успел он, однако, опустить рацию, как выстрелы послышались с северо-востока, с той самой стороны, куда отступали десантники. Арсений понял, что вторая группа боевиков, о существовании которой он только предполагал, зашла к ним в тыл. Как же он этого не предусмотрел! Ведь обычно, когда засада обнаружена, боевики просто уходят, а раз они решились преследовать... Проклятый дождь, как назло, стали сильнее и хлестал десантникам прямо в глаза, но им удалось разглядеть, что враги (их было шесть человек) засели на цепи невысоких скал, что высилась у выхода из лощины. «Ночха» брали разведгруппу в тиски.
Зарычав от ярости, словно зверь, Арсений упал на одно колено выпустил в чеченцев длинную очередь. Тут же к нему присоединились Женя Савченко, Юра Миронов и Лёха Щеглов. Вскоре старлей распределил группу так, что десять человек отбивались от первого отряда бандитов, и четверо, включая его самого, вступили в перестрелку со вторым.
Хотя старлей получил ответ от группы Яшина, он теперь не слишком уповал на помощь: будучи единожды преданным, он не мог доверять никому, кроме себя и своих ребят, а поэтому решил, что выбираться надо самим.
Ближе всех к боевикам находился Миронов; учитывая его отличное владение гранатомётом, Арсений специально выслал его вперёд. Пока, стоя на коленях, Миронов готовился к выстрелу, две пули попали в дерево, за которым он прятался, а третья вонзилась в землю рядом с ним. Однако, юноша довёл дело до конца. Сквозь треск автоматных очередей послышались страшные крики; граната поразила сразу двоих: один, по-видимому, погиб, другой был тяжело ранен, потому что крики не умолкали. За скалами осталось трое.
«Молодец, Миронов, удачно сегодня поохотился! – подумал Арсений. – Взять бы хоть одного живьём!»
Воодушевлённый успехом, Юра зарядил подствольник третьей гранатой. Чуть высунулся из-за дерева… Задержался, стараясь прицелиться получше… И чеченская очередь сразу же его срезала.
Арсений услышал Юрин короткий крик и увидел, как рядовой опрокинулся наземь, схватившись рукой за шею. После двухсекундного замешательства старлей достал из жилета дымовую гранату и бросил её как можно дальше, чтобы прикрыть завесой себя и юношу, и пополз по гниющей сырой листве к раненому, в отчаянной надежде, что его удастся спасти. Гибели Варяга уже «хватит» ему на всю жизнь.
Щеглов занял место Арсения и теперь прикрывал его. C каждым преодоленным метром чувства старлея обострялись вдвое. Распластавшись по земле, словно кошка на охоте, он чувствовал под собой каждый камень. Он слышал и треск мелких сучьев под собственным телом, и нарастающее стрекотание автоматов, ему даже стали слышны команды, которые отдавал один из чеченцев двум остальным. Он делал над собой колоссальное усилие, чтобы не закашлятьcя от дыма и не выдать себя. Ох, зря он подпустил Миронова так близко к ним!
Вот и Юра… Он ещё шевелился, ещё пытался, следуя инстинкту самосохранения, остановить алую кровь из раны в горле. В его глазах стояли ужас и невыносимая боль, которую бедняга не мог выразить ни словом, ни криком. Он доживал последние секунды и тщетно пытался схватить воздух ртом, издавая душераздирающий хрип.
-Сейчас, сейчас – прошептал Арсений. – Держись… А, чтоб тебя!..
Две пули вошли ему в левый бок, раздробили рёбра и добрались до беззащитных лёгких. В дыму боевики не видели цели, а просто палили туда, где Арсений мог находиться, и лишь поэтому не попали ему в голову.
Едва дыша, Арсений прополз последние два метра, и дотянулся до парня в последней, исступленной попытке пережать ему артерию. В глазах у офицера то краснело, то чернело, но он мог ещё видеть, как рядовой Миронов захлебывается собственной кровью, как останавливаются его широко раскрытые глаза, как лицо становится неподвижным и серым, точно камень.
Поняв, что сделать уже ничего нельзя, Арсений сел, оперевшись спиной о ствол cосны, нашёл в жилете аптечку и попытался остановить себе кровь. Однако, силы уходили стремительно, секунда за секундой, и вскоре пальцы у него начали неметь.
«Нет, нет, нет, так не должно быть… Получается три трупа… Три трупа за полтора часа, включая меня. И ведь это же cамое обыкновенное задание! Где же Яшин?»
Владе стало не по себе. Арсению пришло время умереть, однако всё её существо почему-то этому сопротивлялось. Казалось бы – в чём проблема? Ведь Арсений – вымышленный персонаж. Вымышленный, никогда не существовавший, срисованный даже не с одного Романа, а с нескольких воинов. Даже её покойный дедушка-фронтовик – и то, наверное, мог бы сказать: «Это я!»
-Ветров, Ветров, - зашумела рация. – Это Яшин! Мы подходим! Доложите обстановку!
-Продолжаем бой. – с трудом шевеля губами, выговорил старлей. - Потеряли ещё одного, меня ранили. На выходе по-прежнему трое «чехов»… - тут рация выскользнула у него из пальцев и, ударившись о выступающий корень дерева, отскочила в сторону и заскользила вниз по склону.
Арсений не верил, что умирает. Он до последнего надеялся, что смелость и выдержка не дадут ему пропасть. Но кто-то, похоже, решил по-своему.
И эти «кто-то» были недосягаемы; легче было перебить всех чеченцев, чем призвать к ответу главных виновников кровопролития.
«Труба… Нам всем труба… - это было последнее, что выдал угасающий мозг Ветрова.
Секунда за секундой «засыпали» органы чувств и слабели конечности, а бой тем временем продолжался. Но Арсений вскоре перестал его слышать. Лишь звон в ушах, становящийся похожим на какую-то нечеловеческую музыку. Он уже не увидел, как с севера в лощину на помощь к его товарищам ворвалась забрызганная грязью боевая машина десанта с группой лейтенанта Яшина и накрыла бандитов пулеметный огонь, как обрадовались его бойцы, как побежали вглубь леса уцелевшие боевики. Выстрелы грохотали очень, очень далеко, словно во сне. Последним, что старлей увидел, перед тем, как закрыть глаза, были чёрные щупальца дерева, простиравшиеся к небу и между ними – белый, кривой, как рана, проблеск солнца.
Девушка вытерла рукавом вспотевший лоб. Самое трудное было сделано. Она хотела было завершить повествование одной-двумя ключевыми фразами, которые должны были оставить читателя в ступоре, растерянности, с ноющим сердцем и бурей в голове, но сразу же отказалась от этой мысли: того, что она уже написала, было достаточно. Повествование, таким образом, оборвалось так же резко и неожиданно, как и жизнь старшего лейтенанта Арсения Ветрова, которой никак не ожидал читатель. В последнем предложении, после «закрыть глаза», оставалось лишь добавить слово «навсегда».
Ее пальцы уже набрали на клавиатуре «навсе…» и остановились.
Нет! Нельзя…
Вместе с Арсением погибало самое хорошее, что было в ее жизни, все ее мечты, надежды и чаяния, вера в честь, доброту и справедливость. Убив его, она не смогла бы остаться прежним человеком. Ведь, как ни пыталась она об этом позабыть, Арсений оставался воплощением Романа, её первой любви, хоть и утерянной позорно и безвозвратно. И представив, что её до сих пор любимый человек однажды может так же попасть в окружение и погибнуть, она громко хлопнула ладонью по столу.
Нет!
Влада вскочила из-за компьютера, сделала несколько стремительных кругов по комнате, распихивая ногами раскиданные в беспорядке вещи, поснимала с пальцев кольца, словно те мешали, и все-таки налила себе рюмку коньяку: внутри у неё было холодно, словно в склепе. Сделав глоток и почувствовав, что согревается, она тяжело опустилась обратно в кресло и, начав новый абзац, стала печатать дальше.
-Мёртвый?
-Сам ты мёртвый! Осторожно, ребят, переверни его! Так…Усилием приоткрыв веки Арсений увидел тёмные расплывчатые лица. Чьи-то руки срезали с него одежду; лицо и грудь окатывало сырым воздухом. Каждый вдох и выдох отзывался острой болью. Значит, ещё не всё было кончено.
-Где чечены? – спросил он, пытаясь поднять голову, но снова провалился в небытие.
Три недели спустя, в одиннадцать шестнадцать утра, Влада поставила в повести последнюю точку. Предатель был обнаружен (им оказался не кто иной как заместитель командира Арсениевой роты). Сам Арсений, оправившись от ран, снова пошёл воевать.
Девушка с усталым вздохом закрыла документ. Произведение здорово потрепало ей нервы. Она решила, что если в публикации ей откажут и на этот раз, то писать она больше не будет.
Влада потянулась, потерла ноющие от сидения перед монитором глаза и подумала, что неплохо было бы вытащить кого-нибудь из друзей в чайный домик. Едва лишь она протянула руку телефону, как вдруг тот громко зазвонил сам.
Пару секунд Влада, затаив дыхание, разглядывала незнакомый номер на экране, в глубине души надеясь, что её ищет издательство. Медленно поднесла трубку к уху. Ответила.
-Влада, это ты? - услышала она.
-Да, - растерянно выронила она, не узнав голос.
-Это я, Роман…
У девушки загорелось лицо и с невероятной скоростью забилось сердце. Пойманная врасплох, она молчала несколько секунд, собираясь с мыслями, а потом едва слышно сказала…
-Привет… Как долго тебя не было… Откуда ты звонишь?..
-Из госпиталя … В Красногорске…
Так близко! Это же часа два езды!
-Так ты… ты ранен?..
-Думал уже, что конец. Но залатали. По-настоящему очухался уже здесь. - голос его звучал очень тихо: возможно, из-за ранения ему было трудно говорить.
-Как это случилось? - спросила Влада.
-Прости, рассказывать долго, а я звоню с чужого телефона. Я бы очень хотел тебы увидеть. Ты сможешь?..
-Когда к тебе можно?
-До шести. Сегодня?.. - голос Романа был почти умоляющим.
-Д-да! - сердце у девушки стучало, словно у только что пойманной птицы.
-Спасибо, Влада! Мне…
И тут связь оборвалась: вероятно, на телефоне закончились деньги. Минуту Влада сидела в замешательстве, пытаясь преодолеть хаос чувств и мыслей. Затем она вскочила с кресла и начала спешно собираться. Впервые за долгое время девушка надела платье (чёрный кожаный сарафанчик до колен поверх фиолетовой водолазки) и накрасилась.
Поезд метро домчал ее до "Тушинской" довольно быстро. Однако, дожидаясь маршрутки, она раз пятьдесят пожелала «извозчикам» провалиться сквозь землю, ибо, словно сговорившись, они не приезжали. Наконец, поймав маршрутку, она выскочила не на той остановке, но, не желая ждать следующего "гроба на колесах", отправилась в госпиталь пешком (едва ли не бегом) по раскисшему припорошенному тонким снегом полю, оставляя чёрную цепочку следов на белом. Наконец, она увидела сосновый бор, в котором блестели стеклами больничные корпуса. Запыхавшаяся, с мокрыми волосами, она влетела в приёмную и спросила у дежурных сестер, где можно найти Романа; затем, оставив в гардеробе плащ, девушка поднялась на третий этаж. Выходя из лифта, она нос к носу столкнулась с человеком, чье лицо было полностью, за исключением глаз, замотано бинтами. Глаза – зеленые, с темными пятнами, посмотрели на Владу долгим, унылым и вместе с тем хищным взглядом, который заставил её ускорить шаг вдвое. В спешке она едва не смела невысокую пожилую женщину в белом халате.
-Ух!.. Извините… - выронила она.
-Да ничего… - широко улыбнулась та. – Ты к Селиванову, да? Хорошо, что он тебя позвал. Он и разговаривать ни с кем не хотел до сегодняшнего дня, кормили его чуть ли не силой. А тут вдруг спрашивает, можно ли позвать тебя. Выздоравливает, значит. Только осторожнее с ним, ему сейчас нельзя волноваться. Всё, побежала я, вызвали срочно!..
Влада хотела уточнить у неё, насколько опасно состояние Романа, но не успела она и рот открыть, как женщина уже забежала в лифт. Найдя палату триста двенадцать, девушка замерла перед дверью, готовя себя к встрече. Наконец, собравшись с духом, она постучала.
Дверь скрипнула, и в нос Владе ударил запах лекарств и крови. Ей открыл незнакомый темноволосый юноша. Рука у него была на перевязи, но на лице алел румянец. Расплывшись в белозубой улыбке, он сказал:
-Вы, наверное, к Роману?... Проходите… Да что вы боитесь, ничего у нас тут страшного нет. Располагайтесь, а я пойду прогуляюсь. – и вышел.
Дверь, закрываясь, стукнула за спиной, и стало тихо.
-Подойди поближе. Садись на кровать, - услышала Влада голос Романа, который приподнялся на локте, чтобы лучше видеть гостью. Узнать его было трудно. Ни в голосе, ни во взгляде молодого человека не было ни следа радости, никаких эмоций, словно он говорил и двигался «на автомате». Щёки ввалились и обросли щетиной, глаза стали неестественно большими, и под ними легли синеватые тени, руки стали худыми. Грудную клетку полностью скрывала гипсовая повязка, которая мало отличалась по цвету от кожи раненого.
Но даже не это было причиной столь резкой перемены: девушка видела перед собой не хорошенького курсанта, который когда-то ушёл от неё, а сурового мужчину, сполна узнавшему, что такое смерть.
-Роман… Боже мой!.. - вымолвила Влада, медленно приближаясь. – Я думала, этого никогда не случится. Это чудо…
- Чудо, что ты пришла!... Ты такая стала красивая ...Знаешь, я уже давно хотел тебя увидеть. Молодой офицер смотрел на неё пристальным изучающим взглядом, словно видел её впервые. Его рука потянулась к ней. - Как только меня сюда перевезли, я решил, что надо тебе позвонить, когда хоть чуть-чуть оклемаюсь. Я так боялся, что ты не ответишь.
-Неужели?... -зашептала Влада, опускаясь на колени рядом с койкой. – Я столько тебе писала, но ты не откликался…
-Не в том я был состоянии духа. Ты бы не обрадовалась моим письмам. Слишком трудно, будучи там, возвращаться к мирной жизни. Но это не значит, что я о тебе не думал. Ты не дала мне превратиться в зверюгу, Влада... -и легко-легко его рука коснулась её волос, а на лице наконец-то появилось подобие улыбки.
-Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросила девушка и покраснела. Вопрос вдруг показался ей до неприличия глупым, но слово – не воробей.
-Плохо, Влада, - ответил десантник и устремил взгляд в окно, за которым маячил частокол леса и клубились серые тучи. - У меня в горах погибло четверо ребят. Для меня это много. Через ночь теперь мне снятся, бедняги.
Было ясно, что никакие слова не могли бы его сейчас утешить. Однако, Влада попыталась.
-Я не верю, что в этом виноват ты – я слышала, что ты хорошо сражался. Всего не учтешь и наперед не просчитаешь. За всеми не углядишь. Ведь там так трудно воевать...
-Я за них отвечал! Надо же было так глупо попасться…
Влада вдруг подумала, что сможет успокоить его, если узнает, что именно произошло с ним и с его бойцами (надо же, как совпало с окончанием повести!). Набравшись смелости, девушка взяла его руку и спросила:
-Что же случилось?.. Поделись со мной, если можешь...
-Дай воды, пожалуйста. – послышалось в ответ.
Влада взяла со стола графин, налила стакан воды и протянула раненому. Сделав два больших глотка, молодой офицер поставил стакан на тумбочку рядом с кроватью и начал свой рассказ:
-Наша группа отправилась в разведку в горы близ Тезен-Калы. Думали обнаружить там гнездо "чехов". Предполагалось, что именно оттуда они вылазки делали, там был густой лес, начинались узкие ущелья, уходящие в высокогорье, прячься не хочу. Местность прочёсывали не только мы, там была еще одна группа, только она пошла в другом направлении. За нами шёл БМД. Мы вошли в долину между двух гор, она уходила немного вверх. Издалека мы увидели троих волчар, которые шли в ту сторону, и решили за ними проследить.
Влада вздрогнула. Роман, с небольшими изменениями, начал пересказывать ей историю Арсения! Но как – как могло то, что родилось в её голове, с такой точностью повториться в жизни?
-Это нас в ловушку заманивали. Кто-то их предупредил, где и когда будет наша группа. Оно и понятно: мы почти всегда либо с "языками" возвращались, либо начисто подонков уничтожали… До единого…- глаза Романа на секунду стали злыми, словно он вспомнил что-то мерзкое. - Страшно?.. Ты не видела, что они с нашими пленными делают. А я видел! То, что от них осталось, видел! Вот что страшно!.. Ладно, поберегу твои нервы. Пошли мы поверху, вперед двух дозорных выпустили. Они обнаружили растяжку. Ну, обезвредили мы её, пощупали землю в поисках других - и следом за этими тремя. Мы с прапорщиком Трошкиным предпоследними шли. Он мне пальцем на противоположный скат показывает, будто приметил кого, - и мёртвым падает. Снайпер. Заранее нас там дожидался, а растяжку оставили, чтобы наше внимание отвлечь. Нас как ломом по хребту хватили: у нашей группы погибших до этого дня не было, хотя все в свое время получали пули, кто в задницу, а кто и в голову. Смотрю я в бинокль на то место, куда Трошкин показывал, и вижу ложную позицию, довольно кустарно сделанную: что-то вроде мешка, засыпанного листьями, из-под которого черная палка торчит, якобы ствол. «Ищем гада, - говорю. – Он с той стороны сидит.» Пока мы местность просматривали в поисках каких-нибудь еще зацепок, дозорные засаду обнаружили, на противоположном склоне! Пулеметчик там засел и человек двадцать пять с автоматами. Готовились к тому, что мы понизу пойдём…
Заметили мы друг друга в один и тот же момент. Завязалась перестрелка. По пулеметной точке наши из «Мухи» ударили, ликвидировали сразу. Обычно, когда засада обнаружена, «чехи» уходят. А тут они давай по нас стрелять, ну и мы по ним... Мне больше всего снайпер покоя не давал. Нельзя его было упускать, мог ведь ударить ещё раз, а нас и так тринадцать человек. Повезло: то ли поменять позицию решил, то ли нервы сдали или что, да только зашевелился он. За кустами, в листьях лежал. Смотрю в бинокль – малолетка, по всему…
«Чтоб мне провалиться», - подумала Влада.
-Решил я их из леса выманить, там бы нас ещё с БМД поддержали. Мы сообщили свои координаты по рации, начали отступать. Дошли уже до выхода из долины, как тут нас вторая группа чеченцев встречает… Из-за скал. И я ведь эти скалы при входе проверил…
Палата расплылась у девушки перед глазами, её одолевало удушье. Накаркала! Слишком точное совпадение, чтобы просто быть случайностью. Как такое возможно? Её писанина стоила жизни троим бойцам из Романова отряда и едва не погубила его самого! И где бы он был теперь, не перепиши она конец? В могиле, где ж ещё… Девушку тянуло крикнуть во весь голос, что он ни в чем не виноват, что она единственная, кого следует винить, что каким-то необъяснимым образом её выдумка воплотилась в жизнь, но разве… разве он поверит в эту мистику? Нет, только ещё сильнее расстроится. Поэтому она заставила себя сдержать слёзы, готовые вот-вот сорваться с ресниц.
-Что с тобой? – встревожился старлей и взял ее за руку. Она отодвинулась от него и понурила голову так, что волосы упали на лицо. – Да что случилось? Ну, давай, я не буду тебе рассказывать… Мне, честно говоря, самому тяжко. Ну ладно, успокойся, все позади. Вон, ты вся дрожишь.
Девушка молча вытерла рукавом глаза и налила себе воды, избегая смотреть на Романа, чтобы не разрыдаться. Ей было страшно как никогда, прежде всего - за того, кого она только что обрела, но могла и потерять столь же быстро. И тут её прорвало.
-Ты бросился вытаскивать из-под пуль раненого солдата, и тебя подстрелили, так?
Роман совсем не удивился, вероятно, полагая, что Влада успела поговорить с врачом. Хотя с какой стати врач должен знать истории всех раненых?
-Он не выжил…
Всё совпадало. Обливаясь слезами, девушка взяла исхудавшую руку любимого– руку, которую она уже не надеялась держать снова. - и порывисто поднесла к губам.
-Прости меня… Если можешь… - сказала она. – Я так виновата перед тобой!
-Не глупи!.. – сказал Роман, думая, что девушке не дает покоя её измена. – Я давным-давно простил! Ведь ты спасла меня. Когда я истекал там кровью, я выжил лишь потому, что хотел во что бы то ни стало снова тебя увидеть – пусть даже ты была бы замужем. А теперь ты мне ещё дороже, чем раньше... Успокойся.
Влада колебалась: что будет, если она расскажет правду? Либо он не поверит ей, либо возненавидит. Ей не хотелось лгать и что-то скрывать, но, видя его состояние, она решила, что не имеет права ранить его еще сильнее. К тому же, он, скорее всего, решит, что она попросту издевается… С большим трудом она попыталась сменить тему.
-А ты… Ты ведь больше не вернешься туда?
-Как это не вернусь? Мои друзья будут там под пулями, а я не вернусь? – рассердился десантник. - И ещё: мне надо выяснить, кто бросил нас в эту засаду!.. Иначе они не простят.
Он бросил долгий взгляд в окно, словно кого-то там увидел. Для него погибшие товарищи оставались живыми, и он хотел во что бы то ни стало искупить свою вину. Спорить с ним было бесполезно. А главное – Влада уже знала наперёд, что поступит он по-своему. Ведь она же сама так написала!
-Скажи мне вот ещё что... Ты помнишь, какое тогда было число?
Роман с подозрением посмотрел на неё. Зачем вдруг это ей понадобилось? Однако, отвечать вопросом на вопрос было не в его манере.
-Число пятнадцатое или шестнадцатое, что ли… Шестнадцатое! Точно, шестнадцатое!.. У майора ещё день рождения был, мы ещё шутили, что в подарок ему бандитскую башку из разведки принесем…
Влада задумалась. Она припоминала, какое было число, когда она сочиняла этот злосчастный эпизод. И облегчение разом смыло с неё невыносимую тяжесть вины: ведь тогда была ночь с девятнадцатого на двадцатое! Получается, она не навлекла несчастье на Романа и его бойцов, а лишь увидела и запечатлела то, что с ними уже произошло! Может, потому, что попав в беду, он действительно думал о ней?
-Позволь, а почему ты об этом спросила? – удивился Роман, видя, как светлеет её мрачное лицо . -Есть что-то, о чем я не знаю?
-Ты, конечно, в такое не веришь… Я недавно видела плохой сон, очень плохой. – сказала Влада полушёпотом. – Он не давал мне покоя все эти дни… И он был так похож на то, что ты сейчас рассказал!.. Что мне пришлось вытерпеть, милый!..
-И ты всё это время?..
-Да…
Медленно, очень медленно Влада склонилась над своим любимым, почти не дыша, опасаясь, что любое неосторожное движение может ему навредить и почувствовала на спине знакомое тепло от его ладони. Прижимаясь горячей щекой к его заострившейся скуле, девушка проговорила:
-Спасибо тебе, что остался жить. Огромное тебе спасибо!
Дело было не в агрессивности Влады, а в том, что конъюнктура порядочно отравляла ей жизнь. Её повести и романы не соглашалось брать ни одно издательство, несмотря на то, что ещё со школьных лет она побеждала в литературных конкурсах и уважаемые, сведущие в литературе люди, с которыми она общалась, были о её работах весьма неплохого мнения. Приговор литагентов, однако, был короток: «Такое мы не продадим». Не продадим, и точка.
Проклятием Влады было то, что она не размазывала по тарелке розовые сопли для сентиментальных тётушек, плевать хотела на разборки ментов с бандитами, избегала троллей с эльфами, справедливо считая, что с титанами фэнтези ей всё равно не сравниться, и не бросалась в сто пятый раз бичевать мир «глянца».
читать дальшеО чём же она тогда писала? О том, что видела вокруг себя. Все яркие, необычные события и истории, которые она подслушивала или в которых участвовала, объединялись ею в захватывающие, полные тонкого юмора повести. Своих героев девушка тоже брала из жизни, что ничуть не мешало им быть необыкновенными людьми: среди её друзей были художники, рок-музыканты, альпинисты, спелеологи и прочие искатели приключений, которые щедро снабжали её сюжетами. Однако, интересные истории были издателям, что говорится, «по барабану», если они не соответствовали их представлениям о моде.
Модными творения Влады быть не могли ещё по одной причине. Её ажурный, отточенный слог был слогом русской классики. На какие бы острые темы девушка ни писала, она избегала вульгарной лексики, лишь изредка прибегая к ней в диалогах, когда эмоции персонажей были на пределе. Однако, кому нужны возвышенный стиль, стыдливость и полунамёки в наши дни, когда персонажи модных книг напропалую «срут» и «трахаются», когда без полового акта со всеми подробностями не обходится ни одна современная книга за исключением детских? Уважающему себя автору нужно шокировать, эпатировать, и попирать уже давно несуществующие рамки… А тут, понимаете, выискалась хренова аристократка!
Последним гвоздём в гроб Влады стало то, что в её произведениях добро побеждало, а зло наказывалось. Даже если главный герой погибал или терпел неудачу, читатель всё равно оставался уверен, что его смерть не напрасна и правда когда-нибудь восторжествует. В глазах литературных бизнесменов называть белое белым, а чёрное – чёрным – это было высшей степенью моветона, так как в нашей жизни, если вы ещё не знаете, всё относительно. Только вот глупая Влада никак не хотела с этим мириться. В какой-то момент она, отчаявшись, даже задумалась о том, чтобы отдаться литературному редактору в обмен на публикацию своих работ, но, будучи девушкой честной, сразу же отринула эту затею.
Зайдя обратно в комнату, Влада бросила быстрый взгляд на сервант, где стояла початая бутылка коньяка, но тут же резко себя одёрнула; нельзя пить, когда тебе плохо: сопьёшься в два счёта. Чтобы уйти от соблазна, девушка накинула длинный кожаный плащ, влезла в старые добрые «гады» и, несмотря на поздний час, отправилась на Воробьёвы горы, в тёмные обьятия парка, благо идти было недалеко. Перейдя Мосфильмовскую улицу, девушка сняла наушники, чтобы лучше слышать шелест ветра, тихое посвистывание сверчка да свои собственные шаги. Не было никого, лишь изредка хлопали крыльями птицы да проплывал по Москве-реке ночной теплоход. Бархатная, влажная темнота снимала отчаяние и гнев, обволакивала, успокаивала… Дойдя до памятника Герцену, Влада нашла скамейку, села и стала слушать ночные звуки. Отдалённый гул машин напоминал ворчание удаляющегося грома, и трудно было поверить, что за густым переплетением деревьев раскинулся шумный мегаполис. Девушка не желала возвращаться в свою тесную «однушку»: больше всего на свете ей сейчас хотелось разлететься на атомы и стать воздухом.
Мало-помалу, буря внутри неё улеглась. Девушка потянулась за телефоном, чтобы поболтать с кем-нибудь из друзей, но выяснилось, что телефон остался дома. Что ж, тем лучше – жили ведь как-то тысячелетиями без навороченных средств связи, дружили, любили. Однако, и дальше наслаждаться ночью в парке ей было суждено недолго.
«Арсения не оставляло чувство, что за ним и его бойцами наблюдают, - вдруг услышала она, словно кто-то шептал эти слова ей на ухо. – Однако, как бы он ни всматривался в просветы между толстыми стволами сосен, как бы ни прислушивался, он не слышал ничего, кроме тихой поступи товарищей да шелеста дождя по палой листве.»
У Влады перехватило дыхание. Она не только слышала в своей голове эти слова: она видела картину, которую они изображали. Застыв на скамейке, словно изваяние, она стала ждать продолжения.
«Дождь был мелким, холодным и на удивление противным. Хотелось коньяку. Хотелось приободрить и себя, и ребят какой-нибудь легкомысленной песней, но в этих условиях один лишний звук мог стоить жизни всей группе: даже между собой объяснялись главным образом специально установленными знаками. Облетевший лес хорошо просматривался и казался прозрачным, но всё же… Это совсем не знакомый брянский лес, куда Арсений хаживал на охоту с отцом и дедом: места хоть красивые, но чужие, опасность угрожает из-за каждого камня, из каждой расселины… Старлей внимательно посмотрел в бинокль на цепь невысоких скал, за которыми мог сидеть снайпер или просто наблюдатель; он не увидел никаких признаков постороннего присутствия, но на всякий случай отправил дозорных, чтобы они осмотрели это место».
Девушка поняла, что надо мчаться домой. Бежать со всех ног и записывать эти слова, иначе они забудутся, затрутся, и она не сможет восстановить их в первозданном виде. Застряв на том, как Арсений отправляется в разведку, она, как ни билась, не могла придумать продолжения; ей было трудно представить картину (хотя бы потому, что она сама никогда не воевала), слова никак не хотели ложиться одно к другому. И тут они хлынули сами, в самый неожиданный момент, словно их диктовали!
Влада писала повесть о чеченской войне. Тема, столь необычная для молодой девушки, брала истоки в её недавнем прошлом, с которым она тщетно пыталась расстаться. Как она сама этому ни противилась, именно болезненные воспоминания подтолкнули её к тому, чтобы раскрыть на случайной странице толстую тетрадь и аккуратно вывести первую строчку: «Арсений был в бешенстве. Его надежда на участие в миротворческой операции рухнула в один миг».
Однако, Арсений вряд ли появился бы в её воображении, не повстречайся она с Романом.
Два с лишним года тому назад, апрельским вечером, Влада, тогда ещё студентка философского факультета МГУ, сидела на той же самой скамейке, что и теперь, читая «Улитку на склоне» Стругацких. Как это с нею часто бывало, девушка настолько погрузилась в чтение, что ничего не замечала вокруг себя. Она не услышала ни шагов, ни шелеста одежды, ни даже тихого скрипа скамьи рядом с собой, пока чей-то низкий голос не спросил:
-Интересная книга?
Она подняла голову. Рядом с ней сидел молодой человек в военной форме, что в первые секунды её даже немного напугало. Никогда раньше она не имела дела с военными (это, впрочем, не мешало ей считать, что от них идёт все зло в этом мире).
-Д-да, - ответила она, зачем-то вскакивая с места.
-То-то я смотрю, ты замерзла, а не уходишь.
-Откуда вы знаете, что я замёрзла?
-Губы синие! – воскликнул юноша в форме и заулыбался во все тридцать два.
Оба, глядя друг на друга, начали смеяться. Сначала тихо и сдержанно, а потом – в полный голос, захлёбываясь, едва не падая на ещё не растаявший лёд. Затем юноша протянул Владе свои варежки (на ней были только тонкие кружевные перчатки) и сказал:
-Пойдём, что ли, чаю хлебнём?
Влада не стала отказываться. Они отправились искать кафе.
Её новый друг Роман Селиванов оказался курсантом Рязанского воздушно-десантного училища. Вопреки всем стереотипам о военных и о десантниках в частности, он вовсе не был ограниченным и грубым, а напротив, оказался прекрасным собеседником, начитанным, веселым и обаятельным. Вечер пролетел незаметно: они успели обсудить советскую научную фантастику и книги Оруэлла, дружно перемыли косточки постмодернизму и поговорили о международной политике, которая становилась все более нездоровой и все менее управляемой (одна война следовала за другой). Наконец, Влада решилась расспросить Романа об учёбе и службе. К её удивлению, он рассказывал об этом с огромным удовольствием, не забывая между делом ввернуть пару-тройку армейских анекдотов, от которых Влада краснела до ушей, но вместе с тем едва не сползала под стол от хохота. Прыжки с парашютом, занятия рукопашным боем, марш-броски пешком и на лыжах – всё это казалось ей невероятно сложным, но вместе с тем – необычайно захватывающим, словно приключенческий роман. Человек, выбравший, а главное, всей душой любивший такую жизнь, просто не мог быть обычным!
Весь вечер Роман ни на секунду не отводил взгляд от её лица, и это приводило её в трепет. Не зря, конечно, ведь даже слово «красивый» было для Романа слишком слабым. Он напоминал древнерусского витязя, какими их изображают в книгах: высокий, широкий в плечах и тонкий в поясе, с крупными правильными чертами лица и рысьими зелёными глазами. Его кожа имела несколько смуглый оттенок, словно покрытая врождённым загаром, а волосы были блестящие, волнистые и светлые, с лёгкой краснотой, и Влада жалела, что Роман не может носить их длинными: военному не положено. Его длинные, с широкими ладонями, руки были словно созданы для копья и меча. Ни выправка, ни поступь, ни стремительная ловкость его движений не оставляли сомнений, что такие, как он, много веков назад ходили на Византию и били немцев на Чудском озере… Как великолепно Роман – прямой, стройный, как натянутая тетива, с ясным взглядом ярко-зелёных глаз выглядел на фоне сотен и тысяч своих сверстников, чахлых, сутулых, изнеженных детей мегаполиса!
Когда Роман, проводив девушку до подъезда, сжал ей руку своими твёрдыми горячими пальцами, она едва не потеряла сознание от восторга. Такое с ней, прежде безразличной к многочисленным поклонникам, было впервые. «Если я не увижу его снова… то вряд ли смогу радоваться жизни», - думала она, отвечая на его ясную, добрую улыбку.
Однако, через несколько дней Роман позвонил. В душе у Влады словно грянул гром. Она подавила дрожь в коленках, и, глубоко вдохнув, ответила, пытаясь казаться спокойной и безмятежной. Роман приглашал её в Третьяковку. И неважно, что в Третьяковке она была сто раз; она готова была пойти куда угодно, чтобы только его увидеть.
В галерее была новая выставка. Но Влада мало ею интересовалась; пока Роман не видел, она пожирала глазами его, а не картины. Ей было трудно удержаться от того, чтобы крикнуть: «Обними меня». И чем сильнее было её желание, тем более робко и сдержанно она себя вела. C трудом она дождалась третьей встречи, чтобы позволить юноше себя поцеловать.
Какие захватывающие истории он рассказывал, как искренне обнимал её своими могучими руками, какие восхитительные подарки дарил – особенно живые фиалки, бархатные на вид, которые она потом бережно растила на окне, и редкие, старые книги и журналы – например, «Костер» военных лет.
Всё время, когда любимого не было рядом, девушка не находила места; доходило до того, что она причиняла себе физическую боль, прикасаясь к огню и нанося себе уколы булавкой, чтобы хоть как-то побороть невыносимую тоску. А виделись они, увы, нечасто: Роман бывал в Москве не каждые выходные и даже не всегда имел возможность позвонить. В те немногочисленные дни, когда они могли увидеться, их счастье было счастьем на грани надрыва, непроходящим опьянением, приступом помешательства…
Их отношения были далеко не безоблачны. Так, родители не одобряли выбора Влады и не упускали случая ей об этом напомнить, презрительно называя Романа «солдафоном». Встречаться с будущим офицером считалось немодным и непрестижным. Вот бизнесмены, топ-менеджеры и прочие люди с нерусскими профессиями – это «круто» и «статусно». У Влады даже были сверстницы, которые после учёбы и работы отправлялись в дорогие бары и мужские магазины – охотиться на «статусных» самцов, однако успехов на этом поприще не добились, так как самцы прекрасно понимали, что на них охотятся, и лёгкой добычей быть не желали. Впрочем, однокласснице Влады Лиле, когда-то скромной девочке-ботаничке, всё ж таки удалось «удачно» выйти за бывшего бандита.
Между тем, родители Романа Владу тоже невзлюбили. Будучи оба представителями офицерских династий и поборниками строгой дисциплины, они ну никак не хотели мириться с тем, что невеста сына неформалка, носит «гриндера», ярко-красные пряди в волосах и стальной шипик под нижней губой, что родители у неё не военные, не профессора и не государственные служащие, а мелкие предприниматели – «торгаши», что девушка слишком эмоциональна и в таком великом университете, как МГУ, она учится на самом «несерьезном» факультете. Словом, не понравился тебе человек с первого раза - даже цвет его носков будет тебя раздражать. Влада это почувствовала буквально с первых минут и от всех дальнейших приглашений возлюбленного на домашние чаепития отказывалась. И, как бы не пытались оба игнорировать проблему, она всё равно давала о себе знать и стоила Владе нескольких нервных срывов, в то время как Роману оставалось все терпеть молча…
Нечего и говорить, что в таких условиях у влюблённых почти не было времени и места, чтобы побыть наедине. Однако, сильнее всего их отношения портил взрывной характер обоих. Влада начинала нервничать каждый раз, когда Роман где-то задерживался или не мог приехать. Она ревновала его чуть ли не к собственной тени. Роман, в свою очередь, никак не мог смириться с тем, что у неё было полным-полно друзей мужского пола и общалась она с ними довольно часто (с парнями ей вообще было интереснее, чем с девчонками). Он был с рождения приучен к дисциплине и порядку, она была дикой, взбалмошной, неуравновешенной и обидчивой, легко могла перейти от смеха к слезам и от печали – к безудержному веселью. Ссорились они так, что перья летели, быть может ещё и потому, что выплеснуть накопившуюся страсть по-другому они возможности не имели. Так – между раем и адом – прошёл год.
А потом всё рухнуло в один момент. По её собственной глупости. После одной особенно яростной ссоры, вспыхнувшей, как обычно, на пустом или почти пустом месте, он в сердцах назвал её идиоткой, развернулся посреди улицы и ушёл домой, а она, в душе сгорая от ярости, в тот же вечер отправилась на концерт одной своей знакомой металлической группы, после чего провела бурную ночь с её гитаристом–как это часто бывает среди девчонок её возраста, из одного лишь желания отыграться за обиду.
Каким образом Роман узнал или догадался об измене, для неё так и осталось тайной. Но на этом их отношения кончились. Он даже не захотел встретиться в последний раз – просто позвонил, и сказал, что все больше не желает ее видеть.
Поначалу Влада умирала от стыда и горя; ей стало отвратительно даже собственное отражение в зеркале. Ей было больно дышать, больно говорить, больно думать. Иногда слезы накатывали на лекции или посреди улицы, и оставалось только в кровь кусать губы, чтобы не выпустить их наружу. Она надолго забыла, что такое улыбка и боялась, словно маленький ребенок, хоть на минуту остаться одна. Она избегала мест, в которых бывала с Романом, а то были самые лучшие, самые старинные места Москвы –Сад Эрмитаж, Бауманский парк, Ботанический сад и усадьба Останкино. Ей казалось, что жизнь перечеркнута, и больше не имеет смысла ждать от неё чего-то хорошего. Девушка сожгла за гаражами свой дневник и все их с Романом общие фотографии, удалила из контактов его электронный адрес, закрасила маркером его номер в телефонной книжке. Но что толку, если она всё это помнила – помнила до последней буквы, до последней цифры, до последнего взгляда? А в особенности, то, как он целовал её в макушку и ласково называл «моя чернокнижница».
Однажды, включив вечером телевизор (что случалось редко), Влада узнала, что банды чеченских боевиков вторглись в Дагестан и что в республике идут ожесточенные бои. И тут её словно кольнули иглой. Зная, что Роман недавно выпустился из училища, она впервые за полгода решилась ему позвонить. Однако, трубку он не взял; ответила его мать, Лидия Ивановна
-Он воюет в Дагестане, - казалось, Лидия Ивановна вот-вот зарыдает в телефон. - Тебе-то он зачем сейчас понадобился
-Я хотела узнать, куда ему написать можно… - с трудом проговорила девушка, не ожидавшая такой враждебности.- Только и всего.
Ей очень хотелось бросить трубку и больше никогда не разговаривать с этой женщиной, но это было бы позорной трусостью. В конце концов, разве она своим поведением не заслужила презрения?
-Ну, попробуй. Только ему там совершенно не до тебя, - недовольно бросила женщина и, цедя сквозь зубы слова, быстро продиктовала Владе адрес.
Повесив трубку, девушка почувствовала неведомый доселе ужас. Сожжённые вместе с экипажем БТР-ы, заложники, разорванные в клочья тела, раскроенные черепа, замученные насмерть пленники - весь этот кошмар, которым кишели газеты и телепрограммы, обрушился на неё лавиной. Раньше это было где-то далеко - так далеко, что казалось неправдой, самое большее - очень страшным фильмом, после которого ты выключаешь телевизор и занимаешься своими повседневными делами. Теперь война - этот гигантский звероподобный механизм, перемалывающий человеческую плоть и души - лязгала челюстями у неё перед лицом.
Она писала Роману несколько раз, но так и не получила ответа. С замиранием сердца она следила за выпусками новостей, читала статьи в интернете, военной прессе и полуподпольных изданиях, с головой окунаясь в суровые, а иногда и просто тошнотворные подробности событий на далеком юге. Наконец, из обрывочных новостей, дошедших до неё через общих знакомых, она смогла узнать, что молодой офицер не только жив, но уже успел показать себя лучшим образом: группа разведчиков под его началом обнаружила большой склад с оружием и уничтожила пулеметную точку на пути прохождения колонны. Девушка поняла, что Роман отныне жил другой жизнью, в которой ей места больше не было. Даже если он и получал письма, ему было явно не до них. Однако, следить за новостями Влада не перестала.
Сколько бы она ни пыталась забыть любимого, вычеркнуть из памяти, думать о других вещах – без воспоминаний не проходило ни дня. Влада пыталась заводить романы, но они не длились больше месяца, ибо все юноши и мужчины, с которыми она встречалась, оказывались не «те». Даже лучшие из них сильно проигрывали Роману в её глазах. Видя, что пробудить в ней настоящую, пылкую любовь никто не в состоянии, Влада решила быть сама по себе. По крайней мере, пока что-нибудь в её судьбе резко не переменится.
Чтобы заполнить чёрную, как омут, пустоту в своей душе, Влада стала писать как никогда много. Если раньше из-под ее пера выходили короткие бессюжетные наброски в несколько строк, то теперь свои блокноты она исписывала за два-три дня. Сначала она просто излагала на бумаге свои мысли и переживания. Затем это хаотичное нагромождение фраз стало выстраиваться в сюжетные линии; вскользь упомянутые люди превращались в главных героев, события из её cобственной биографии и случаи, произошедшие с её друзьями, обрастали интригующими деталями. Влада не стремилась изображать мир в точности таким же, каким он был: она создавала свою реальность; хоть та и была похожа на нашу, Тьма и зло, при всей своей силе, не устанавливали в ней законы жизни.
Даже окончив университет и устроившись работать копирайтером, девушка любимое занятие не бросила. Разумеется, ей хотелось иметь больше времени, чтобы обдумывать сюжеты и разрабатывать характеры своих персонажей. Но… задания, сыплющиеся лавиной от разных заказчиков, встречи с семьей и друзьями, и так становившиеся все более редкими. плюс кое-какие домашние дела – где тут развернуться? Вот если бы она могла жить своим творчеством, не отвлекаясь на рекламные статьи о протеиновых коктейлях и слоганы для растворимых супов! Ведь столько же было в одной только Москве бумагомарателей, которые не дотягивали до неё ни стилем, ни идеями, ни привлекательностью героев, однако не только печатались, но завоёвывали всевозможные награды, с умным видом давали интервью и регулярно мелькали в светских хрониках. C материальным положением у них тоже был полный порядок.
Получив одобрение от Игоря Владимировича, видного литератора и профессора факультета журналистики МГУ, чьи литературные вечера она посещала на первом курсе, девушка отправилась покорять самые известные издательства, однако повсюду наталкивалась на ожесточенное сопротивление. Она была упряма в своих поисках и ей казалось, что стоит копнуть чуть глубже, приложить чуть больше усилий – и вот он, долгожданный контракт, стильный чёрный переплет и благодарные читатели, засыпающие нового кумира мешками писем. Несмотря на невезение, она больше всего уповала на свою повесть «Высоты», в мыслях о которой она засыпала и просыпалась не первый месяц. В этом произведении Влада попыталась собрать всё, что в своё время слышала от любимого о воздушном десанте и всё, что из официальных, а чаще – неофициальных источников ей удалось узнать о войне на Кавказе. Героем повести был молодой офицер-десантник Арсений Ветров; из-за конфликта с начальством его не взяли в миротворческие войска в Косово, куда он страстно желал попасть и имел на то все шансы, однако вскоре в Дагестан вторглись чеченские боевики, и ему пришлось отправиться туда, а после – обнаруживать и ликвидировать «волков» в горах Чечни.
По дну высохшей балки, где когда-то давно шумел ручей, шли две фигуры в камуфляже. Ба! «Чехи»! Ветров посмотрел в бинокль. Нет, не «чехи» даже, а арабы. Судя по недовольным мордам, им чертовски холодно под этим колючим дождём; вон, старшему, поди, скоро бороду выжимать придется. «Что ж, сволочи, нечего соваться куда не просят… Будете в могиле мёрзнуть», - подумал Арсений, в гневе прижимая к себе автомат, но сразу же подавил в себе инстинкт охотника; лучше будет взять эту парочку живьём и притащить на базу, где их допросят с пристрастием... Однако, он решил не спускаться за арабами в лощину, которая прекрасно простреливалась с высот, а следовать за ними верхним маршрутом вдоль склона, благо густой кустарник прекрасно скрывал разведгруппу. Арсений хотел приблизиться к наёмникам так, чтобы обойтись без стрельбы и не дать им возможности привлечь внимание остальных бандитов, если те были поблизости, однако такой возможности пока не представлялось. Десантникам оставалось следить за «воинами джихада», держась верхнего маршрута и стараясь оставаться вне радиуса их слышимости.
До чего же это было абсурдно – два темнокожих араба в натовском камуфляже, шагающие под этим чёртовым дождём, переходящим в мокрый снег! При других обстоятельствах Ветров рассмеялся бы.
Влада не просто придумывала это на ходу: она видела идущих по оврагу боевиков – но не глазами, а внутренним зрением, она слышала их дыхание, шорох листвы и скрежет мелких камней под их ботинками, и даже могла различить мелкие капли дождя, повисшие в густой чёрной бороде одного из них – того, что постарше. Ей и раньше случалось смотреть глазами своих героев в те счастливые минуты, когда ей удавалось полностью погрузиться в повествование и раствориться в сюжете, словно это была её настоящая жизнь, но сегодня это чувство было особенно сильным.
Дозорные обнаружили растяжку из гранаты Ф-1; это косвенно подтверждало сведения о том, что дальше по ущелью, постепенно поднимавшемуся вверх, должен был находиться лагерь или схрон.
Влада помедлила ещё немного. Жизнь и смерть Арсения, как и раньше, полностью зависели от неё. Но повесть, разумеется, не могла тянуться бесконечно. Судьбу героя надо было решать сейчас, и если в этих горах им была уготована ловушка... Владе уже приходило в голову, что погибель Арсения в разведке стала бы не только трагическим, но и закономерным концом произведения, подобно смерти эпических героев, но и долгожданным избавлением от бесконечных воспоминаний о Романе. Похоронив своего героя на бумаге, она смогла бы, наверное, навсегда похоронить собственные угрызения совести, пустые воспоминания, а также «сахарный оптимизм» и «пионерский пафос», которыми она грешила в своих книгах, где добро всегда торжествовало. Теперь её читатель должен будет узнать, что красавец-воин, которым автор любуется на каждой странице, столь же смертен, как и его товарищи, что погибали на протяжении повести в бою, в плену и от болезней. Но нет… не сейчас… Он ещё должен дать свой последний бой, ради которого всё было написано.
«Нам тут явно рады»… невесело подумал Арсений, хмуря широкие темные брови. Он велел Савченко и Васильеву обезвредить растяжку и внимательно проверить, нет ли поблизости ещё ловушек, а сам снова взял бинокль, будучи теперь уверенным, что группе приготовили засаду (арабов, должно быть, выслали как приманку). Однако, едва он успел поднести бинокль к глазам, как в стёкла густо брызнуло красным, тихо вскрикнул кто-то из бойцов, и Варяг, со сквозной кровавой дырой в голове, безмолвно рухнул на гниющие листья.
Группа замерла в безмолвном оцепенении. Вероятно, в последний момент он оказался слишком близко и «влез» под пулю снайпера, предназначавшуюся для старлея… До двадцати трёх ему оставалось четыре дня.
Содрогаясь от боли и ярости, Арсений закрыл убитому глаза. Он не произнес ни слова. Смертей он успел повидать немало, но до этого момента, за всё то время, что он ходил в разведку, не погиб ни один из его подчинённых. Варягу было суждено открыть отсчёт…
Но сейчас было не до эмоций. Судя по тому, как был ранен Варяг (пуля вошла в левый висок и вышла за правым ухом, выстрел был сделан с противоположной стороны лощины, причём с расстояния никак не дальше ста метров.
-Все за деревья! – шёпотом скомандовал он, вытирая с лица кровь.- Юра, заряжай гранатомёт!.. Этот урод где-то поблизости! Ищем!
Посмотрев в cтереотрубу, солдат-срочник Юра Миронов испуганно выругался себе под нос и показал кивком головы на скат противоположной горы. Арсений насчитал человек двадцать боевиков, быстро двигавшихся в их сторону.
Рассредоточившись так, что между ними было метров пять, они шли с юго-востока, куда продвигались разведчики, двигаясь быстрыми перебежками. Они уже знали, что десантники здесь. Арсений хорошо помнил правило: не давать боя, не имея двукратного численного превосходства над противником. В его случае было четырнадцать человек против двадцати. Но уходить, оставив живым снайпера и подставив ему спину, было недопустимо.
Арсений был теперь уверен, что засада была приготовлена специально для его разведгруппы, с тем расчётом, правда, что они пойдут по дну высохшего ручья, которое так прекрасно простреливается со склонов. Арабы в натовской форме были, как он и заподозрил с самого начала, приманкой. Вывод напрашивался сам собой: о случаях предательства и продажи оружия врагу, имевших место ещё на первой чеченской, он слышал ещё от старших офицеров, но не ожидал, что сам с ним столкнётся.
«Но кто же эта сволочь?.. Эта сука, эта крыса… - думал старлей, держа палец на курке . - Не среди нас, конечно… Отсиживается на базе… Придём живыми – выясню. И тогда...»
Стало ясно, что снайпер выдал себя раньше времени, попытавшись ликвидировать командира группы до того, как завязался бой. За то и поплатился. Он лежал на высоте около ста метров, за редкими кустами, зарывшись в палую листву, но Миронов сумел засечь его в тот момент, когда он зашевелился, видимо, намереваясь переползти на другое место, и стал видимым. Лицо снайпера было густо вымазано грязью, однако, небольшое хрупкое тело выдавало женщину или подростка. Медленно выдыхая воздух, гранатомётчик нажал на курок. Граната, угодив точно в снайпера разорвалась, и Миронов на мгновение побелел, как стена; он воевал совсем недавно.
В ответ на его выстрел застрекотали автоматы боевиков, и ошмётки древесной коры полетели в разные стороны. Десантники открыли ответный огонь, в первую очередь изрешетив «приманку»; видать, арабы оказались не самыми лучшими воинами, если ими так легко пожертвовали. А может, они сами стремились обрести «венец мученика».
Ветров предположил, что если его группе была приготовлена засада, то боевиков может быть и больше, поэтому он решил как можно быстрее отодвигаться на равнину и попытаться выманить врага туда, где разведчиков могли бы поддержать огнём с БМД. Неплохо, конечно, было бы заставить «волков» сойти со ската в лощину и расстреливать их сверху, но пока такой возможности Ветров не имел.
В перестрелке ему удалось ранить в ногу одного из бандитов; им оказался высокий рыжий, похожий на немца, чечен, который ускользнул от него в Итум-Кале…
Влада пошла на кухню, чтобы сделать себе чаю с мёдом; она сильно мёрзла. Её пальцы окоченели настолько, что едва двигались по клавиатуре. Но и на кухне, под надрывный стон ветра в оконной раме, она не могла расслабиться и хоть на секунду перестать думать о трагедии в горах. Она видела, как десантники, отстреливаясь, отходят из лощины, унося погибшего товарища, чувствовала, как тяжела их ноша и понимала, насколько они стали уязвимей. Холод покинул её руки, сжимавшие горячую чашку, и пошёл дальше, охватывая горло, внутренности, мозг... Словно она сама часами простояла под тем ледяным дождём, что моросил сейчас в чеченских горах!
-…Уничтожены снайпер и двое боевиков… Младший лейтенант Старков погиб… - сообщил Арсений по рации командиру роты, пока Савченко и Васильев устанавливали по пути отступления растяжку. – Мы уходим на равнину. Как вы далеко?
- От вас километрах в пятнадцати, - был ответ. – Держитесь, мы подходим…
-Вас понял!
Не успел он, однако, опустить рацию, как выстрелы послышались с северо-востока, с той самой стороны, куда отступали десантники. Арсений понял, что вторая группа боевиков, о существовании которой он только предполагал, зашла к ним в тыл. Как же он этого не предусмотрел! Ведь обычно, когда засада обнаружена, боевики просто уходят, а раз они решились преследовать... Проклятый дождь, как назло, стали сильнее и хлестал десантникам прямо в глаза, но им удалось разглядеть, что враги (их было шесть человек) засели на цепи невысоких скал, что высилась у выхода из лощины. «Ночха» брали разведгруппу в тиски.
Зарычав от ярости, словно зверь, Арсений упал на одно колено выпустил в чеченцев длинную очередь. Тут же к нему присоединились Женя Савченко, Юра Миронов и Лёха Щеглов. Вскоре старлей распределил группу так, что десять человек отбивались от первого отряда бандитов, и четверо, включая его самого, вступили в перестрелку со вторым.
Хотя старлей получил ответ от группы Яшина, он теперь не слишком уповал на помощь: будучи единожды преданным, он не мог доверять никому, кроме себя и своих ребят, а поэтому решил, что выбираться надо самим.
Ближе всех к боевикам находился Миронов; учитывая его отличное владение гранатомётом, Арсений специально выслал его вперёд. Пока, стоя на коленях, Миронов готовился к выстрелу, две пули попали в дерево, за которым он прятался, а третья вонзилась в землю рядом с ним. Однако, юноша довёл дело до конца. Сквозь треск автоматных очередей послышались страшные крики; граната поразила сразу двоих: один, по-видимому, погиб, другой был тяжело ранен, потому что крики не умолкали. За скалами осталось трое.
«Молодец, Миронов, удачно сегодня поохотился! – подумал Арсений. – Взять бы хоть одного живьём!»
Воодушевлённый успехом, Юра зарядил подствольник третьей гранатой. Чуть высунулся из-за дерева… Задержался, стараясь прицелиться получше… И чеченская очередь сразу же его срезала.
Арсений услышал Юрин короткий крик и увидел, как рядовой опрокинулся наземь, схватившись рукой за шею. После двухсекундного замешательства старлей достал из жилета дымовую гранату и бросил её как можно дальше, чтобы прикрыть завесой себя и юношу, и пополз по гниющей сырой листве к раненому, в отчаянной надежде, что его удастся спасти. Гибели Варяга уже «хватит» ему на всю жизнь.
Щеглов занял место Арсения и теперь прикрывал его. C каждым преодоленным метром чувства старлея обострялись вдвое. Распластавшись по земле, словно кошка на охоте, он чувствовал под собой каждый камень. Он слышал и треск мелких сучьев под собственным телом, и нарастающее стрекотание автоматов, ему даже стали слышны команды, которые отдавал один из чеченцев двум остальным. Он делал над собой колоссальное усилие, чтобы не закашлятьcя от дыма и не выдать себя. Ох, зря он подпустил Миронова так близко к ним!
Вот и Юра… Он ещё шевелился, ещё пытался, следуя инстинкту самосохранения, остановить алую кровь из раны в горле. В его глазах стояли ужас и невыносимая боль, которую бедняга не мог выразить ни словом, ни криком. Он доживал последние секунды и тщетно пытался схватить воздух ртом, издавая душераздирающий хрип.
-Сейчас, сейчас – прошептал Арсений. – Держись… А, чтоб тебя!..
Две пули вошли ему в левый бок, раздробили рёбра и добрались до беззащитных лёгких. В дыму боевики не видели цели, а просто палили туда, где Арсений мог находиться, и лишь поэтому не попали ему в голову.
Едва дыша, Арсений прополз последние два метра, и дотянулся до парня в последней, исступленной попытке пережать ему артерию. В глазах у офицера то краснело, то чернело, но он мог ещё видеть, как рядовой Миронов захлебывается собственной кровью, как останавливаются его широко раскрытые глаза, как лицо становится неподвижным и серым, точно камень.
Поняв, что сделать уже ничего нельзя, Арсений сел, оперевшись спиной о ствол cосны, нашёл в жилете аптечку и попытался остановить себе кровь. Однако, силы уходили стремительно, секунда за секундой, и вскоре пальцы у него начали неметь.
«Нет, нет, нет, так не должно быть… Получается три трупа… Три трупа за полтора часа, включая меня. И ведь это же cамое обыкновенное задание! Где же Яшин?»
Владе стало не по себе. Арсению пришло время умереть, однако всё её существо почему-то этому сопротивлялось. Казалось бы – в чём проблема? Ведь Арсений – вымышленный персонаж. Вымышленный, никогда не существовавший, срисованный даже не с одного Романа, а с нескольких воинов. Даже её покойный дедушка-фронтовик – и то, наверное, мог бы сказать: «Это я!»
-Ветров, Ветров, - зашумела рация. – Это Яшин! Мы подходим! Доложите обстановку!
-Продолжаем бой. – с трудом шевеля губами, выговорил старлей. - Потеряли ещё одного, меня ранили. На выходе по-прежнему трое «чехов»… - тут рация выскользнула у него из пальцев и, ударившись о выступающий корень дерева, отскочила в сторону и заскользила вниз по склону.
Арсений не верил, что умирает. Он до последнего надеялся, что смелость и выдержка не дадут ему пропасть. Но кто-то, похоже, решил по-своему.
И эти «кто-то» были недосягаемы; легче было перебить всех чеченцев, чем призвать к ответу главных виновников кровопролития.
«Труба… Нам всем труба… - это было последнее, что выдал угасающий мозг Ветрова.
Секунда за секундой «засыпали» органы чувств и слабели конечности, а бой тем временем продолжался. Но Арсений вскоре перестал его слышать. Лишь звон в ушах, становящийся похожим на какую-то нечеловеческую музыку. Он уже не увидел, как с севера в лощину на помощь к его товарищам ворвалась забрызганная грязью боевая машина десанта с группой лейтенанта Яшина и накрыла бандитов пулеметный огонь, как обрадовались его бойцы, как побежали вглубь леса уцелевшие боевики. Выстрелы грохотали очень, очень далеко, словно во сне. Последним, что старлей увидел, перед тем, как закрыть глаза, были чёрные щупальца дерева, простиравшиеся к небу и между ними – белый, кривой, как рана, проблеск солнца.
Девушка вытерла рукавом вспотевший лоб. Самое трудное было сделано. Она хотела было завершить повествование одной-двумя ключевыми фразами, которые должны были оставить читателя в ступоре, растерянности, с ноющим сердцем и бурей в голове, но сразу же отказалась от этой мысли: того, что она уже написала, было достаточно. Повествование, таким образом, оборвалось так же резко и неожиданно, как и жизнь старшего лейтенанта Арсения Ветрова, которой никак не ожидал читатель. В последнем предложении, после «закрыть глаза», оставалось лишь добавить слово «навсегда».
Ее пальцы уже набрали на клавиатуре «навсе…» и остановились.
Нет! Нельзя…
Вместе с Арсением погибало самое хорошее, что было в ее жизни, все ее мечты, надежды и чаяния, вера в честь, доброту и справедливость. Убив его, она не смогла бы остаться прежним человеком. Ведь, как ни пыталась она об этом позабыть, Арсений оставался воплощением Романа, её первой любви, хоть и утерянной позорно и безвозвратно. И представив, что её до сих пор любимый человек однажды может так же попасть в окружение и погибнуть, она громко хлопнула ладонью по столу.
Нет!
Влада вскочила из-за компьютера, сделала несколько стремительных кругов по комнате, распихивая ногами раскиданные в беспорядке вещи, поснимала с пальцев кольца, словно те мешали, и все-таки налила себе рюмку коньяку: внутри у неё было холодно, словно в склепе. Сделав глоток и почувствовав, что согревается, она тяжело опустилась обратно в кресло и, начав новый абзац, стала печатать дальше.
-Мёртвый?
-Сам ты мёртвый! Осторожно, ребят, переверни его! Так…Усилием приоткрыв веки Арсений увидел тёмные расплывчатые лица. Чьи-то руки срезали с него одежду; лицо и грудь окатывало сырым воздухом. Каждый вдох и выдох отзывался острой болью. Значит, ещё не всё было кончено.
-Где чечены? – спросил он, пытаясь поднять голову, но снова провалился в небытие.
Три недели спустя, в одиннадцать шестнадцать утра, Влада поставила в повести последнюю точку. Предатель был обнаружен (им оказался не кто иной как заместитель командира Арсениевой роты). Сам Арсений, оправившись от ран, снова пошёл воевать.
Девушка с усталым вздохом закрыла документ. Произведение здорово потрепало ей нервы. Она решила, что если в публикации ей откажут и на этот раз, то писать она больше не будет.
Влада потянулась, потерла ноющие от сидения перед монитором глаза и подумала, что неплохо было бы вытащить кого-нибудь из друзей в чайный домик. Едва лишь она протянула руку телефону, как вдруг тот громко зазвонил сам.
Пару секунд Влада, затаив дыхание, разглядывала незнакомый номер на экране, в глубине души надеясь, что её ищет издательство. Медленно поднесла трубку к уху. Ответила.
-Влада, это ты? - услышала она.
-Да, - растерянно выронила она, не узнав голос.
-Это я, Роман…
У девушки загорелось лицо и с невероятной скоростью забилось сердце. Пойманная врасплох, она молчала несколько секунд, собираясь с мыслями, а потом едва слышно сказала…
-Привет… Как долго тебя не было… Откуда ты звонишь?..
-Из госпиталя … В Красногорске…
Так близко! Это же часа два езды!
-Так ты… ты ранен?..
-Думал уже, что конец. Но залатали. По-настоящему очухался уже здесь. - голос его звучал очень тихо: возможно, из-за ранения ему было трудно говорить.
-Как это случилось? - спросила Влада.
-Прости, рассказывать долго, а я звоню с чужого телефона. Я бы очень хотел тебы увидеть. Ты сможешь?..
-Когда к тебе можно?
-До шести. Сегодня?.. - голос Романа был почти умоляющим.
-Д-да! - сердце у девушки стучало, словно у только что пойманной птицы.
-Спасибо, Влада! Мне…
И тут связь оборвалась: вероятно, на телефоне закончились деньги. Минуту Влада сидела в замешательстве, пытаясь преодолеть хаос чувств и мыслей. Затем она вскочила с кресла и начала спешно собираться. Впервые за долгое время девушка надела платье (чёрный кожаный сарафанчик до колен поверх фиолетовой водолазки) и накрасилась.
Поезд метро домчал ее до "Тушинской" довольно быстро. Однако, дожидаясь маршрутки, она раз пятьдесят пожелала «извозчикам» провалиться сквозь землю, ибо, словно сговорившись, они не приезжали. Наконец, поймав маршрутку, она выскочила не на той остановке, но, не желая ждать следующего "гроба на колесах", отправилась в госпиталь пешком (едва ли не бегом) по раскисшему припорошенному тонким снегом полю, оставляя чёрную цепочку следов на белом. Наконец, она увидела сосновый бор, в котором блестели стеклами больничные корпуса. Запыхавшаяся, с мокрыми волосами, она влетела в приёмную и спросила у дежурных сестер, где можно найти Романа; затем, оставив в гардеробе плащ, девушка поднялась на третий этаж. Выходя из лифта, она нос к носу столкнулась с человеком, чье лицо было полностью, за исключением глаз, замотано бинтами. Глаза – зеленые, с темными пятнами, посмотрели на Владу долгим, унылым и вместе с тем хищным взглядом, который заставил её ускорить шаг вдвое. В спешке она едва не смела невысокую пожилую женщину в белом халате.
-Ух!.. Извините… - выронила она.
-Да ничего… - широко улыбнулась та. – Ты к Селиванову, да? Хорошо, что он тебя позвал. Он и разговаривать ни с кем не хотел до сегодняшнего дня, кормили его чуть ли не силой. А тут вдруг спрашивает, можно ли позвать тебя. Выздоравливает, значит. Только осторожнее с ним, ему сейчас нельзя волноваться. Всё, побежала я, вызвали срочно!..
Влада хотела уточнить у неё, насколько опасно состояние Романа, но не успела она и рот открыть, как женщина уже забежала в лифт. Найдя палату триста двенадцать, девушка замерла перед дверью, готовя себя к встрече. Наконец, собравшись с духом, она постучала.
Дверь скрипнула, и в нос Владе ударил запах лекарств и крови. Ей открыл незнакомый темноволосый юноша. Рука у него была на перевязи, но на лице алел румянец. Расплывшись в белозубой улыбке, он сказал:
-Вы, наверное, к Роману?... Проходите… Да что вы боитесь, ничего у нас тут страшного нет. Располагайтесь, а я пойду прогуляюсь. – и вышел.
Дверь, закрываясь, стукнула за спиной, и стало тихо.
-Подойди поближе. Садись на кровать, - услышала Влада голос Романа, который приподнялся на локте, чтобы лучше видеть гостью. Узнать его было трудно. Ни в голосе, ни во взгляде молодого человека не было ни следа радости, никаких эмоций, словно он говорил и двигался «на автомате». Щёки ввалились и обросли щетиной, глаза стали неестественно большими, и под ними легли синеватые тени, руки стали худыми. Грудную клетку полностью скрывала гипсовая повязка, которая мало отличалась по цвету от кожи раненого.
Но даже не это было причиной столь резкой перемены: девушка видела перед собой не хорошенького курсанта, который когда-то ушёл от неё, а сурового мужчину, сполна узнавшему, что такое смерть.
-Роман… Боже мой!.. - вымолвила Влада, медленно приближаясь. – Я думала, этого никогда не случится. Это чудо…
- Чудо, что ты пришла!... Ты такая стала красивая ...Знаешь, я уже давно хотел тебя увидеть. Молодой офицер смотрел на неё пристальным изучающим взглядом, словно видел её впервые. Его рука потянулась к ней. - Как только меня сюда перевезли, я решил, что надо тебе позвонить, когда хоть чуть-чуть оклемаюсь. Я так боялся, что ты не ответишь.
-Неужели?... -зашептала Влада, опускаясь на колени рядом с койкой. – Я столько тебе писала, но ты не откликался…
-Не в том я был состоянии духа. Ты бы не обрадовалась моим письмам. Слишком трудно, будучи там, возвращаться к мирной жизни. Но это не значит, что я о тебе не думал. Ты не дала мне превратиться в зверюгу, Влада... -и легко-легко его рука коснулась её волос, а на лице наконец-то появилось подобие улыбки.
-Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросила девушка и покраснела. Вопрос вдруг показался ей до неприличия глупым, но слово – не воробей.
-Плохо, Влада, - ответил десантник и устремил взгляд в окно, за которым маячил частокол леса и клубились серые тучи. - У меня в горах погибло четверо ребят. Для меня это много. Через ночь теперь мне снятся, бедняги.
Было ясно, что никакие слова не могли бы его сейчас утешить. Однако, Влада попыталась.
-Я не верю, что в этом виноват ты – я слышала, что ты хорошо сражался. Всего не учтешь и наперед не просчитаешь. За всеми не углядишь. Ведь там так трудно воевать...
-Я за них отвечал! Надо же было так глупо попасться…
Влада вдруг подумала, что сможет успокоить его, если узнает, что именно произошло с ним и с его бойцами (надо же, как совпало с окончанием повести!). Набравшись смелости, девушка взяла его руку и спросила:
-Что же случилось?.. Поделись со мной, если можешь...
-Дай воды, пожалуйста. – послышалось в ответ.
Влада взяла со стола графин, налила стакан воды и протянула раненому. Сделав два больших глотка, молодой офицер поставил стакан на тумбочку рядом с кроватью и начал свой рассказ:
-Наша группа отправилась в разведку в горы близ Тезен-Калы. Думали обнаружить там гнездо "чехов". Предполагалось, что именно оттуда они вылазки делали, там был густой лес, начинались узкие ущелья, уходящие в высокогорье, прячься не хочу. Местность прочёсывали не только мы, там была еще одна группа, только она пошла в другом направлении. За нами шёл БМД. Мы вошли в долину между двух гор, она уходила немного вверх. Издалека мы увидели троих волчар, которые шли в ту сторону, и решили за ними проследить.
Влада вздрогнула. Роман, с небольшими изменениями, начал пересказывать ей историю Арсения! Но как – как могло то, что родилось в её голове, с такой точностью повториться в жизни?
-Это нас в ловушку заманивали. Кто-то их предупредил, где и когда будет наша группа. Оно и понятно: мы почти всегда либо с "языками" возвращались, либо начисто подонков уничтожали… До единого…- глаза Романа на секунду стали злыми, словно он вспомнил что-то мерзкое. - Страшно?.. Ты не видела, что они с нашими пленными делают. А я видел! То, что от них осталось, видел! Вот что страшно!.. Ладно, поберегу твои нервы. Пошли мы поверху, вперед двух дозорных выпустили. Они обнаружили растяжку. Ну, обезвредили мы её, пощупали землю в поисках других - и следом за этими тремя. Мы с прапорщиком Трошкиным предпоследними шли. Он мне пальцем на противоположный скат показывает, будто приметил кого, - и мёртвым падает. Снайпер. Заранее нас там дожидался, а растяжку оставили, чтобы наше внимание отвлечь. Нас как ломом по хребту хватили: у нашей группы погибших до этого дня не было, хотя все в свое время получали пули, кто в задницу, а кто и в голову. Смотрю я в бинокль на то место, куда Трошкин показывал, и вижу ложную позицию, довольно кустарно сделанную: что-то вроде мешка, засыпанного листьями, из-под которого черная палка торчит, якобы ствол. «Ищем гада, - говорю. – Он с той стороны сидит.» Пока мы местность просматривали в поисках каких-нибудь еще зацепок, дозорные засаду обнаружили, на противоположном склоне! Пулеметчик там засел и человек двадцать пять с автоматами. Готовились к тому, что мы понизу пойдём…
Заметили мы друг друга в один и тот же момент. Завязалась перестрелка. По пулеметной точке наши из «Мухи» ударили, ликвидировали сразу. Обычно, когда засада обнаружена, «чехи» уходят. А тут они давай по нас стрелять, ну и мы по ним... Мне больше всего снайпер покоя не давал. Нельзя его было упускать, мог ведь ударить ещё раз, а нас и так тринадцать человек. Повезло: то ли поменять позицию решил, то ли нервы сдали или что, да только зашевелился он. За кустами, в листьях лежал. Смотрю в бинокль – малолетка, по всему…
«Чтоб мне провалиться», - подумала Влада.
-Решил я их из леса выманить, там бы нас ещё с БМД поддержали. Мы сообщили свои координаты по рации, начали отступать. Дошли уже до выхода из долины, как тут нас вторая группа чеченцев встречает… Из-за скал. И я ведь эти скалы при входе проверил…
Палата расплылась у девушки перед глазами, её одолевало удушье. Накаркала! Слишком точное совпадение, чтобы просто быть случайностью. Как такое возможно? Её писанина стоила жизни троим бойцам из Романова отряда и едва не погубила его самого! И где бы он был теперь, не перепиши она конец? В могиле, где ж ещё… Девушку тянуло крикнуть во весь голос, что он ни в чем не виноват, что она единственная, кого следует винить, что каким-то необъяснимым образом её выдумка воплотилась в жизнь, но разве… разве он поверит в эту мистику? Нет, только ещё сильнее расстроится. Поэтому она заставила себя сдержать слёзы, готовые вот-вот сорваться с ресниц.
-Что с тобой? – встревожился старлей и взял ее за руку. Она отодвинулась от него и понурила голову так, что волосы упали на лицо. – Да что случилось? Ну, давай, я не буду тебе рассказывать… Мне, честно говоря, самому тяжко. Ну ладно, успокойся, все позади. Вон, ты вся дрожишь.
Девушка молча вытерла рукавом глаза и налила себе воды, избегая смотреть на Романа, чтобы не разрыдаться. Ей было страшно как никогда, прежде всего - за того, кого она только что обрела, но могла и потерять столь же быстро. И тут её прорвало.
-Ты бросился вытаскивать из-под пуль раненого солдата, и тебя подстрелили, так?
Роман совсем не удивился, вероятно, полагая, что Влада успела поговорить с врачом. Хотя с какой стати врач должен знать истории всех раненых?
-Он не выжил…
Всё совпадало. Обливаясь слезами, девушка взяла исхудавшую руку любимого– руку, которую она уже не надеялась держать снова. - и порывисто поднесла к губам.
-Прости меня… Если можешь… - сказала она. – Я так виновата перед тобой!
-Не глупи!.. – сказал Роман, думая, что девушке не дает покоя её измена. – Я давным-давно простил! Ведь ты спасла меня. Когда я истекал там кровью, я выжил лишь потому, что хотел во что бы то ни стало снова тебя увидеть – пусть даже ты была бы замужем. А теперь ты мне ещё дороже, чем раньше... Успокойся.
Влада колебалась: что будет, если она расскажет правду? Либо он не поверит ей, либо возненавидит. Ей не хотелось лгать и что-то скрывать, но, видя его состояние, она решила, что не имеет права ранить его еще сильнее. К тому же, он, скорее всего, решит, что она попросту издевается… С большим трудом она попыталась сменить тему.
-А ты… Ты ведь больше не вернешься туда?
-Как это не вернусь? Мои друзья будут там под пулями, а я не вернусь? – рассердился десантник. - И ещё: мне надо выяснить, кто бросил нас в эту засаду!.. Иначе они не простят.
Он бросил долгий взгляд в окно, словно кого-то там увидел. Для него погибшие товарищи оставались живыми, и он хотел во что бы то ни стало искупить свою вину. Спорить с ним было бесполезно. А главное – Влада уже знала наперёд, что поступит он по-своему. Ведь она же сама так написала!
-Скажи мне вот ещё что... Ты помнишь, какое тогда было число?
Роман с подозрением посмотрел на неё. Зачем вдруг это ей понадобилось? Однако, отвечать вопросом на вопрос было не в его манере.
-Число пятнадцатое или шестнадцатое, что ли… Шестнадцатое! Точно, шестнадцатое!.. У майора ещё день рождения был, мы ещё шутили, что в подарок ему бандитскую башку из разведки принесем…
Влада задумалась. Она припоминала, какое было число, когда она сочиняла этот злосчастный эпизод. И облегчение разом смыло с неё невыносимую тяжесть вины: ведь тогда была ночь с девятнадцатого на двадцатое! Получается, она не навлекла несчастье на Романа и его бойцов, а лишь увидела и запечатлела то, что с ними уже произошло! Может, потому, что попав в беду, он действительно думал о ней?
-Позволь, а почему ты об этом спросила? – удивился Роман, видя, как светлеет её мрачное лицо . -Есть что-то, о чем я не знаю?
-Ты, конечно, в такое не веришь… Я недавно видела плохой сон, очень плохой. – сказала Влада полушёпотом. – Он не давал мне покоя все эти дни… И он был так похож на то, что ты сейчас рассказал!.. Что мне пришлось вытерпеть, милый!..
-И ты всё это время?..
-Да…
Медленно, очень медленно Влада склонилась над своим любимым, почти не дыша, опасаясь, что любое неосторожное движение может ему навредить и почувствовала на спине знакомое тепло от его ладони. Прижимаясь горячей щекой к его заострившейся скуле, девушка проговорила:
-Спасибо тебе, что остался жить. Огромное тебе спасибо!
@темы: Творчество
-
-
27.11.2008 в 13:31Мне показалось, что можно по диагонали. А что— накрутив интригу, автор говорит: "А, да ладно,черт с ним, с вычислением предателя", и называет предателя мимоходом в скобках. Нате, это чтоб вы знали, что я о какой-то там интриге не забыла.
О Романе-Арсентии как до меня дошло, так сразу интерес к прочтению угас. Очень распространенная идея творца, который, сам того не зная (или только догадываясь), вершит судьбу реальных людей, которые с его персонажами как с куклами вуду связаны: см. от Уальда до Кинга.
Жаль... но Вы пишете легко, не то, что я. Так что всё ещё впереди)) Только без намеков на МС, ладно?
-
-
27.11.2008 в 13:36-
-
27.11.2008 в 13:41Вспоминается один преподаватель Хогвартса, который повесил на стене картину, в которой он сам, нарисованный, рисовал свой же прекрасный портрет.