Многомерная волна божественного замысла
Ввиду того, что от друзей и знакомых конструктивной критики не дождешься, свято верю, что смогу найти помощь здесь. Произведение само по себе назвать маленьким сложно, поэтому я надеюсь услышать не столько критику по сюжету (что, впрочем, тоже было бы неплохо), а скорее критику в отношении моего слога или несоответствия каких-то фактов. Может быть где-то что-то стоит дополнить или наоборот. В общем все что у вас возникнет в голове от деталей до общего впечатления))))
Лес, ставший частью бесконечно долгой легенды, что осмеливаются рассказывать лишь шепотом, под заглушающий слова шелест листвы. Порожденный своевольной вечностью, не слушающий законов и правил, придуманных природой, и порой не подвластный даже его величеству Мирозданию. Мир, где потоки времени устремляются непредсказуемыми путями, и ярче колючих северных звезд могут быть лишь янтарные глаза затаившегося в ветвях хищника. Лес, где каждый день расцветает кровавыми брызгами на пепельной траве, поведав, что ночью кто-то оказался слабее судьбы. Где страх проникает в каждый уголок души, сжимая ее в ледяных объятьях, опутывая живыми, незримыми лентами, нашептывая единственную правду жизни – прятаться негде, прятаться бессмысленно. Лес, лишенный зимней тоски, но всегда навивающий сердцу мертвящий холод. Обделенный жаром любви и светом понимания, но всегда фанатично привязанный к кровавым сказкам, бессердечной жестокости и сводящей с ума боли. Где смердящие болота тянутся на километры, а земля хранит сотни навечно плененных душ. Это лес, где никогда не найдется место человеку. Лес, о котором не желают вспоминать. Он один – один Дикий Лес.
Шаг первый. Тени крадущиеся в полночь.
Усталая, сонная земля погрузилась в благодатный мрак. Небо дышало безграничной свободой космоса. А искристые звезды, заполонившие его чернильную глубину без остатка, сплетались в изящные кружева, осыпая мир призрачным светом, ложившимся на кроны высоких деревьев подобно тончайшему шифону.
Малахитовую гладь бескрайних лесов нарушало огромнейшее здание, захватившее в свои владения обширные территории, и величественно возвышавшееся над ним подобно гротескной скале. С каждой его безупречной грани слетало таинственное дыханье старины, в каждой тени, казалось, прячутся сокровенные знания. Школа. Место, чьи стены хранят призрачные отпечатки несметных переживаний, смазанных вереницами дней и переборами сухих книжных листов; мнимых радостей, сплетенных из закатных лучей, скользнувших по цветастым витражам, и теплых полу улыбок; мгновения веселого торжества, расцвеченного терпким, трепетным возбуждением, и непоправимого поражения, отравленного ядовитыми языками зависти. Место, где зарождаются еще робкие, наивные грезы и самые дерзкие намерения, расцветают первые сильные чувства, словно негатив, навеки запечатленные в душе, и незабвенные воспоминанию, что обретают с годами все большую привлекательность, теряя в перламутровой дымке прошлого незначительные, порой досадные мелочи. Эта школа, помнившая, возможно, больше чужих чувств и секретов, чем кто бы то ни было, хотя бы потому, что была одной из самых старинных, уже обрела ту неуловимую душу, что незримо присутствует во всех многовековых зданиях, получивших возможность творить свою собственную историю.
Ломкие лунные лучи неторопливо крались по ее шершавым стенам, пробирались сквозь не зашторенные окна в комнату и, никем не замеченные, обволакивали ее мистическим, голубоватым светом. В помещении было довольно пусто: пара десятков дорогих, деревянных кроватей с резными ножками, столько же не менее изысканных прикроватных столиков и необъятный встроенный шкаф, где извечно царил удручающий беспорядок. Часы в стиле хай-тек, явно выбившиеся из общего интерьера, отображали время – полночь, если быть точнее.
Размеренное дыхание сна неизбежно прерывалась храпом и сопением, и лишь над одной из кроватей царило подозрительное молчание. Выждав определенное время, его владелец, подобно бесшумной, невесомой тени, скользнул на пол и, натянув на ноги кеды, направился к двери. Бронзовая ручка предупредительно обожгла холодной сталью, и полуночник по привычке помедлил мгновенье, пока она не напитается его теплом. Это лишь подогревало удовольствие от всепоглощающего азарта, раскаленным металлом растекавшегося глубоко внутри. В лаковой поверхности двери мелькнула посторонняя тень, перекрывая размытое отражение окна. Более шумно и менее грациозно она подобралась к выходу из комнаты и остановилась.
Полуночник резко, но без малейшего намека на напряжение обернулся, чтобы увидеть пред собой юношу лет восемнадцати со всклоченными, черными волосами, чьи попытки сделать грозный взгляд придали лицу лишь уныло-обиженное выражение. Подошедший выдал заплетающимся языком несколько шипящих, сбивчивых фраз и выжидающе поджал тонкие губы. Полуночник, невозмутимо наблюдавший за сим действом, приподнял одну бровь:
- Олег, я много раз уже говорил, что не намерен выслушивать твои нелепые аргументы. Если ты добровольно выбрал поражение, это не значит, что следует тянуть за собой и всех остальных, полагая свои суждения единственно верными. Тем более что ты знаешь, как я ненавижу проигрывать.
- Ты слишком цепляешься за свои принципы, Ксимо. Я всегда нутром чую, когда что-то не так, и ты не раз убеждался в моей правоте. Поверь мне и теперь – сегодня неудачная ночь. Даже для таких, как ты! – Олег чуть повысил голос, безуспешно стараясь вплеснуть в него хоть немного убедительности.
- Ха! – Максим позволил себе легко улыбнуться. – Я продумал все слишком хорошо. Ошибки быть не может. Кроме того, моя интуиция подсказывает, что я, во что бы то ни стало, должен оказаться этой ночью в библиотеке.
- Ты слишком самоуверен! – осуждающе прошептал Олег. – В прошлый раз это не довело тебя до добра…
- Виноват я тогда был только в том, что положился на это блондинистое недоразумение, именуемое Владом… Ладно. У меня нет времени с тобой пререкаться. Иди спать. Я уже сделал свой выбор, - Максим приоткрыл дверь и мягко ступил в коридор, оставив Олега с его предрассудками позади. Если уж идти на риск, то уверенно. В противном случае следует поостеречься.
Окна в коридоре оказались открыты настежь, позволяя ночному ветру беспрепятственно продувать помещение. Максим качнулся с пятки на носок и вдохнул холод мрака. Ночь – это прекрасно!
Причиной, подвигнувшей его покинуть этой ночью умиротворенную спальню, послужили карты, принадлежащие временам Двенадцатого Миллениума, годам еще более ранним, чем Эра Хаоса. Они поступили в закрытую секцию школьной библиотеки первого мая, и готовились ее покинуть всего четырьмя днями позже. Возможно, лет так эдак через десять, когда карты будут досконально изучены, их разрешат выставить в историческом музее. Возможно, ради подобной чести несколько тысяч управляющих зданиями культуры будут дебатировать до хрипоты и грызть друг другу глотки. Возможно, карты даже станут главным достоянием страны. Максим, кого подобная перспектив ни в коей мере не устраивала, решил сократить прогнозируемый срок до самого минимума.
Основой всяких рискованных действий он считал непоколебимо прочный план, оный был сформирован в кратчайшие сроки и дважды редактирован. Бесспорно главной проблемой, требовавшей к себе неотрывного внимания, выступало проникновение на седьмой этаж, где и расположилась необъятная библиотека с другими не маловажными кабинетами. Для внушительного замка к коридору в книгохранилище не подошла бы ни одна отмычка, разве что крепкий ломик, однако, Максим не признавал грубую силу. Ключи были только у трех человек: директора, библиотекаря и школьного старосты Константина, которому и выпала нелегкая участь стать частью плана.
Ведь любым, даже самым беспристрастным на первый взгляд людям, не чужды искушения. Максиму не составило никакого труда втянуть Константина в карточную игру, каждой партией зарождая в нем самоуверенность и подогревая тщеславие. А когда староста укрепился в убеждении относительно своих выдающихся способностей, Максим выдвинул, несомненно, выгодное предложение поставить его лучший слежер против ключей от библиотеки. Константин, которого захлестнула коварная волна эйфории, без малейших подозрений согласился… После, ведомый отчаянным желанием отыграться, граничащим с легкой истерикой, он, судя по всему, приготовился возобновлять свои безуспешные попытки, даже если это потребует расстаться со всем имуществом, но только вернуть доверенный ему предмет. Максиму удалось утихомирить старшекурсника, полагавшего, что по теории вероятности он когда-нибудь да выиграет, пообещав возвратить потерю в скором времени. Сейчас эта тяжеленькая связка открывала любые требуемые двери, подпуская полуночника все ближе к желаемому. Свобода – вот истинное наслаждение.
Однако пренебрегать осторожностью Максим вовсе не собирался. Была опасность встретить в коридорах охранника или еще какую-нибудь подозрительную личность, решившуюся на позднюю прогулку. Одев наушник и активировав прикрепленный к нему экран, закрывавший правый глаз, Максим запустил саморучно сконструированный слежер. Маленький полупрозрачный шарик свободно повис в воздухе, а из наушника тут же вырвались малейшие ночные шорохи многократно усиленные специальным микрофоном, заставив Максима поморщиться. На небольшом экране высветилась картинка, четко отображавшая пустой коридор.
- Эффект «черная дыра». Код 28 – библиотека, - негромко скомандовал Максим. Все программы к слежеру он писал самостоятельно, преследуя единственную цель – упростить себе управление, чего, в конечном счете, удалось добиться. Шарик, например, получил ценную способность к импровизации.
Слежер, окутанный слабым прозрачно-голубым свечением, тут же потух и потемнел, сливаясь с мглой и тенями переходов. Осознать его исчезновение удалось бы, лишь взглянув на экран, где с приемлемой для восприятия скоростью проносился соседний коридор, в сторону которого ускользнул шарик. Максим настроил микрофон, чтобы избавиться от лишних, маловразумительных звуков, и бесшумно отправился следом.
Вскоре он оказался в лабиринте исполинских книжных шкафов красного дерева, уходивших ввысь под своды библиотеки и терявшихся в непроглядном мраке, который могло разогнать разве что солнце. Комнату обволакивала священная тишина, сплетенная из молчания сотен книг. Воздух наполнял ни с чем не сравнимый аромат пыли и старой бумаги, мистическая атмосфера, присущая лишь опустевшим библиотекам.
Для Максима любая книга является чем-то большим, нежели стопкой листов, перепачканных типографическим шрифтом. Она дарит редкую возможность соприкоснуться с энергией тех, кто ранее брал ее в руки, уловить мощные волны чужих эмоций. Черные строки не бездушны, не могут быть бездушны, напротив распространяют самую живую, несгибаемую силу. Чем старше книга, тем отчетливее трепещет под тронувшими обложку пальцами ее дух, тем ярче индивидуальность, пропитавшая каждую страницу своеволием. А рукописи, не то что источают, они практичски генерируют энергию, коснуться их равно, как коснуться оголенных, пульсирующих нервов, готовых напрямую передать все, каждый всплеск чувств, малейшую дрожь, малейшее дыхание тревоги. Они не просто отражают душу писавшего - каждая буква есть прямое воплощением его мысли.
Более других внимание Максима притягивали записи непосредственно связанные с Лесом. Он прочитал уже десятки книг, получая все новую и новую информацию, доставая ее из самых защищенных источников, разыскивая, подобно оголодавшему зверю, и всегда балансирую на лезвии бритвы, порой даже между жизнью и смертью.
Слежер инициативно отправился проверять библиотеку на предмет угрозы ночному мероприятию, оставив Максима наедине с самим собой. С дверями закрытых секций полуночник справился быстро, привычно замечая, как по мере приближения к центру, полки становятся все ниже, а их содержимое приходит все в больший беспорядок. Учитель истории, ведающий всем, что касается последних секций закрытого отдела, был человеком в почтенных летах, да и склонностью к порядку никогда не страдал, что в его случае было только лишним подтверждением гениальности. Последняя дверь отварилась со знакомым визгливым всхлипом, и полуночник неторопливо втек в комнату. Сердце замирало, пропуская удары и наполняясь приторно-сладким адреналином. Максим чуть улыбнулся, позволив переполнявшему душу довольству вылиться в качестве беззвучного, сдержанно смеха.
Центральный отдел, который полуночник сегодня имел удовольствие посетить, отличался немыслимым беспорядком, не поддававшимся исправлению даже при наличии страстного желания. Хаотически разместившиеся на полу коробки и тяжелые железные стеллажи были до отказа забиты самой разной литературой от тонких несодержательных брошюрок и многочисленных ксерокопий мудреных схем до дневников с уникальной информацией, являвших собой последнее послание миру, оставленное бесследно пропавшими в лесу людьми. Пусть это все и не представляло собой какую-то исключительную ценность, но вызывало вполне закономерный интерес, толкавший некоторых нелегально навестить закрытый отдел.
Настоящие же раритеты посещали школу реже, чем того хотелось. И появление их обуславливалось поразительным количеством именитых ученых, профессоров и высококлассных исследователей, которые почли за честь преподавать здесь, в школе имени Марианны Ксарьер - лучшем учебном заведении на всем материке.
Будучи единственным учеником, имевшим наиболее полное представление о хранившемся здесь многообразии литературы, Максим любовно трогал растрескавшиеся корешки и пыльные, шершавые обложки книг, каждая из которых была неповторима и по-своему уникальна. Он шел вдоль полок, скользя по ним внимательным взглядом, но в разум, как обычно это бывало в мертвом безмолвии библиотеки, вторглась та единственная мысль, захватив его без остатка на одно короткое мгновение. Максим всегда успешно достигал поставленных целей, минуя любые препятствия и при этом, не превышая норм дозволенного, но одна постоянно ускользала от него. Вновь и вновь он терял ее призрачный след, и истерзанная нить надежды в очередной раз лопалась. Единственно, что Максим желал неизменно и непреодолимо сильно, была Темная Книга.
Будучи написана еще до начала Эры Хаоса на древнесильвийском, Книга Тьмы приняла роль священного писания в народе, носящем имя сильванеанцы. Ценность ее нельзя было сравнить ни с чем другим, даже с пресловутыми картами. И, не смотря на все усилия, людям так и не удалось в желаемой мере ознакомиться с ее содержанием, как и с религией сильванеанцев в целом. Основная часть отрывков, отвоеванных непосильным трудом, как в переводе, так и в оригинале храниться под грифом «сверхсекретно», вследствие чего Максиму посчастливилось прочитать катастрофически мало…
Отогнав навязчивую мысль, определенно потянувшую бы за собой ряд других воспоминаний о неудачах, хоть и немногочисленных, но невероятно горьких, Максим отправил слежер патрулировать вход в первый круг закрытого отдела и озаботился подготовкой к изучению карт. Прежде всего, раздобыл в кипе потемневшей бумаги современный атлас, расположив его на составленных вместе столах, а после добрался до знакомого стенного сейфа, куда вне всякого сомненья спрятали карты, и потратил несколько бесценных мгновений на подборку верной комбинации. По окончании сего незамысловатого действия Максим зажег пару кристальных ламп, праздно плававших под окном, и закрепил над столами, дабы обеспечить лучшее освещение.
До передачи людям атласы принадлежали флумеанскому научно-исследовательскому центру и хранились в одном из подводных городов, причем не просто валялись в архивах, собирая пыль, а были специальным образом «законсервированы» и не раз подвергались тщательной реставрации. Как результат столь бережного обращения, бумага не рассыпалась в руках и вполне четко отображала тончайшие линии.
Максим задержал взгляд на современной карте, чей нижний угол вольготно заняла дата «1 012 201 г.»: один громадный материк Морттеро, расшитый сапфировыми озерами и накрытый сетью широких горных хребтов, и два многоостровных архипелага – Ориго, славившийся своим бархатным климатом, благоприятным для курортной жизни, и Игнивома, законная земля крылатой расы цилестисов. Практически весь материк, оттесняя многомиллионные города, слившиеся в один необъятный мегаполис, накрыло шелковое полотно леса. В те далекие годы, когда на земле еще лежала тень Эры Хаоса, он носил величественное Имя, произнести которое было достаточно, чтобы услышать шепот его несметных душ и биение его огромного сердца, увидеть, как тебя окружают никогда не прекращающие свой бег реки мироздания и ощутить дыхание самой вселенной. Но это же имя несло в себе разъедающий ужас, боль сотен жизней, и непосильный груза знаний, вливавшихся в того, кто осмеливался его выдохнуть. И потому оно стерлось из ненадежной людской памяти, как стираются водой знаки на песке, сгинуло под толщей суетных веков, и было преданно забвению, потонув в омуте истории. Постепенно южные территории, покрытые безбрежным морем деревьев, стали зваться лишь Диким Лесом, который разумные люди обходили стороной. Это своенравный мир, добровольно отчужденный, свободный от посторонней воли, живущий по своим собственным правилам, и каждый, кто осмелиться ступить за узкую относительно безопасную полоску вынужден следовать каждому из них. Человечество оставило попытки подчинить силы Леса или даже понять их, хотя непреодолимая жажда познания продолжает губить в лесу людей.
Помедлив мгновенье, Максим перевел полный нетерпеливого ожидания взгляд на несколько длинных свитков и, подтянув к себе один из них, плавным движением развернул на соседнем столе. Пергамент явил жадному взору мир двенадцатитысячного года не имевший ничего общего с современным.
- Черт же меня побери, - прошептал Максим, снимая наушник с экраном и не отводя ошеломленного взгляда от карты далеких веков. Десять континентов, небрежно раскиданных по планете, вместо привычного одного, расположенного точно между полюсами. Шесть небольших океанов, взамен двум гигантским… Скинув овладевшее им оцепенение, полуночник лихорадочно раскрыл и остальные карты. Физическая. Этнографическая. Политическая. Атласы веером легли на столы, представляя полную картину того времени.
Максим оперся на захрипевший стол резким движением и впился в атласы предельно внимательным взглядом, доверив своему сознанию самостоятельно плести кружева размышлений и выводов.
«Странно… Невозможно…!!! Различия слишком уж разительные, чтобы поверить в подлинность карт. Хотя… С другой стороны, это все настолько невероятно, что может оказаться правдой… Да и в школу фальшивка бы так просто не попала… Нет. Что попусту гадать? Лучше идти по порядку – ступенька за ступенькой. Тогда истина не покажется натянутой и неправдоподобной.
И так. То, что выглядела Земля иначе, это я уже понял и углубляться в подробности пока не стану, их при желании потом можно разъяснить. Гораздо важнее то, что не лежит на поверхности, что удается увидеть лишь при втором приближении… Ага. Насколько я могу судить, люди в те далекие времена явно процветали, заполонив каждый континент..., но где же три другие расы? На картах не наблюдается никаких характерных признаков их присутствия, даже незначительных и мало уловимых. К примеру, не вижу ни одного подводного города флумеанцев… Да что уж там, вообще городов, в названии которых отчетливо, или хоть незримо, прослеживается присущее этой расе наречие латрийского. Цилестисам не принадлежит ни одного даже самого захудалого островка, не говоря уже об их излюбленных архипелагах. Сильванеанцев… Сильванеанцев здесь быть и не может, ибо это не в меру высокомерное племя ведет обособленный образ жизни в потаенных глубинах леса, которого здесь… Нет?! Никогда бы не подумал, что раньше мир был свободен от его жестокой власти и пленительного великолепия… И…
… И почему меня так тянет сделать вывод, который вызывает у ученых острое желание сменить тему. Вывод, который нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, ввиду того, что все аргументы будут являться косвенными. Нет прямых доказательств ветхой истины, скрытой за проклятым пологом Эры Хаоса. Нельзя знать наверняка то, что было невообразимо давно, даже в тех счастливых случаях, когда есть возможность разыскать его отражение в летописях. У меня же оной возможности нет и, увы, не предвидеться, потому что о мире до Эры Хаоса, как, впрочем, и о многих веках после нее, не известно ровным счетом ничего, сколь бы прискорбной не звучал сей факт… И все же, что мне мешает развить возникшую мысль? Правильно: ничего!
В таком случае мой вывод таков: Дикий Лес и упомянутые мной три расы неразрывно связаны на духовном и энергетическом уровне. А, следовательно, без него существовать не способны…, ну или, как минимум, не могли возникнуть без его помощи. А это подталкивает к мысли…, что момент появления на планете Леса пришелся как раз на времена Эры Хаоса… Или… вызвал ее? Готов поспорить – ТАКОГО предположения до меня еще не делал никто, по крайней мере, ссылаясь на достоверные факты, чью роль сейчас играют эти занятные атласы. Хотя бы потому, что я один из первых узнаю о том, что людское племя древнее Леса и трех рас…
Так, а чем я могу подкрепить свое предположение? Если взять, скажем,... флумеанцев. Их легенды, плавно вплетенные в гобелен истории, повествуют, как дети воды начинали свой Путь на берегах рек Дикого леса, откуда спустя не продолжительный промежуток времени поспешили удалиться, в силу того, что оный Лес оказался слишком жестоким для их нежных чувств и тонкого мировосприятия. В анналах истории флумеанцев он именуется Dharsy’niell, что, к сожалению, как большинство архаизмов, дословного перевода не имеет. Наиболее близкое к истинному смыслу из найденного мной – «порождение ночи». Помню, как тогда не сразу осознал, что помимо «тьмы» ночь рождает еще и свет. Ведь именно она дает жизнь новому дню… Но действительно удивляет другое: стоит лишь поменять части имени местами - Ell’dharsyni – выйдет «наш прародитель»… Довольно недвусмысленно.
Теперь, что касается цилестисов, чьи предания вовсе подменили истинную историю,… или нет, скорее ощутимо потеснили, получив ведущую роль. Они, вроде, начинаются с того, как дети неба заключили союз с Хозяином Вулканов, который даровал им крылья… О лесе упоминается мало. Оно и понятно: цилестисы испокон веков занимали отдаленный архипелаг и с материком сообщались немного... По целлийски Лес звучит как Xegrinto, что в одном из переводов означает «Противоположности». А насколько я помню из базового курса метафизики, в целлийской философии противоположности считаются «сутью начала существующего».
Вот о сильванеанцах много не скажу – раса слишком уж скрытная. Но их образ жизни лучше всяких слов объяснял, что с Лесом они были в прекрасных отношениях и успешно процветали вдали от чужих цивилизаций. Помимо прочего в сокрытых книгах упоминается, что они не дали имя Лесу (даже скорее скрывали его) и обходились просто вежливым обращением ger Obscuro.
Для моих скромных целей сих фактов вполне достаточно… Жаль не услышу дебаты ученых, которые в скором времени ознакомятся с картами… Вот только… Возникает вполне логичный и похоже не разрешимый вопрос: если все обстоит так, как представляется мне, откуда тогда появился сам Дикий Лес?..»
Лес, ставший частью бесконечно долгой легенды, что осмеливаются рассказывать лишь шепотом, под заглушающий слова шелест листвы. Порожденный своевольной вечностью, не слушающий законов и правил, придуманных природой, и порой не подвластный даже его величеству Мирозданию. Мир, где потоки времени устремляются непредсказуемыми путями, и ярче колючих северных звезд могут быть лишь янтарные глаза затаившегося в ветвях хищника. Лес, где каждый день расцветает кровавыми брызгами на пепельной траве, поведав, что ночью кто-то оказался слабее судьбы. Где страх проникает в каждый уголок души, сжимая ее в ледяных объятьях, опутывая живыми, незримыми лентами, нашептывая единственную правду жизни – прятаться негде, прятаться бессмысленно. Лес, лишенный зимней тоски, но всегда навивающий сердцу мертвящий холод. Обделенный жаром любви и светом понимания, но всегда фанатично привязанный к кровавым сказкам, бессердечной жестокости и сводящей с ума боли. Где смердящие болота тянутся на километры, а земля хранит сотни навечно плененных душ. Это лес, где никогда не найдется место человеку. Лес, о котором не желают вспоминать. Он один – один Дикий Лес.
Шаг первый. Тени крадущиеся в полночь.
Усталая, сонная земля погрузилась в благодатный мрак. Небо дышало безграничной свободой космоса. А искристые звезды, заполонившие его чернильную глубину без остатка, сплетались в изящные кружева, осыпая мир призрачным светом, ложившимся на кроны высоких деревьев подобно тончайшему шифону.
Малахитовую гладь бескрайних лесов нарушало огромнейшее здание, захватившее в свои владения обширные территории, и величественно возвышавшееся над ним подобно гротескной скале. С каждой его безупречной грани слетало таинственное дыханье старины, в каждой тени, казалось, прячутся сокровенные знания. Школа. Место, чьи стены хранят призрачные отпечатки несметных переживаний, смазанных вереницами дней и переборами сухих книжных листов; мнимых радостей, сплетенных из закатных лучей, скользнувших по цветастым витражам, и теплых полу улыбок; мгновения веселого торжества, расцвеченного терпким, трепетным возбуждением, и непоправимого поражения, отравленного ядовитыми языками зависти. Место, где зарождаются еще робкие, наивные грезы и самые дерзкие намерения, расцветают первые сильные чувства, словно негатив, навеки запечатленные в душе, и незабвенные воспоминанию, что обретают с годами все большую привлекательность, теряя в перламутровой дымке прошлого незначительные, порой досадные мелочи. Эта школа, помнившая, возможно, больше чужих чувств и секретов, чем кто бы то ни было, хотя бы потому, что была одной из самых старинных, уже обрела ту неуловимую душу, что незримо присутствует во всех многовековых зданиях, получивших возможность творить свою собственную историю.
Ломкие лунные лучи неторопливо крались по ее шершавым стенам, пробирались сквозь не зашторенные окна в комнату и, никем не замеченные, обволакивали ее мистическим, голубоватым светом. В помещении было довольно пусто: пара десятков дорогих, деревянных кроватей с резными ножками, столько же не менее изысканных прикроватных столиков и необъятный встроенный шкаф, где извечно царил удручающий беспорядок. Часы в стиле хай-тек, явно выбившиеся из общего интерьера, отображали время – полночь, если быть точнее.
Размеренное дыхание сна неизбежно прерывалась храпом и сопением, и лишь над одной из кроватей царило подозрительное молчание. Выждав определенное время, его владелец, подобно бесшумной, невесомой тени, скользнул на пол и, натянув на ноги кеды, направился к двери. Бронзовая ручка предупредительно обожгла холодной сталью, и полуночник по привычке помедлил мгновенье, пока она не напитается его теплом. Это лишь подогревало удовольствие от всепоглощающего азарта, раскаленным металлом растекавшегося глубоко внутри. В лаковой поверхности двери мелькнула посторонняя тень, перекрывая размытое отражение окна. Более шумно и менее грациозно она подобралась к выходу из комнаты и остановилась.
Полуночник резко, но без малейшего намека на напряжение обернулся, чтобы увидеть пред собой юношу лет восемнадцати со всклоченными, черными волосами, чьи попытки сделать грозный взгляд придали лицу лишь уныло-обиженное выражение. Подошедший выдал заплетающимся языком несколько шипящих, сбивчивых фраз и выжидающе поджал тонкие губы. Полуночник, невозмутимо наблюдавший за сим действом, приподнял одну бровь:
- Олег, я много раз уже говорил, что не намерен выслушивать твои нелепые аргументы. Если ты добровольно выбрал поражение, это не значит, что следует тянуть за собой и всех остальных, полагая свои суждения единственно верными. Тем более что ты знаешь, как я ненавижу проигрывать.
- Ты слишком цепляешься за свои принципы, Ксимо. Я всегда нутром чую, когда что-то не так, и ты не раз убеждался в моей правоте. Поверь мне и теперь – сегодня неудачная ночь. Даже для таких, как ты! – Олег чуть повысил голос, безуспешно стараясь вплеснуть в него хоть немного убедительности.
- Ха! – Максим позволил себе легко улыбнуться. – Я продумал все слишком хорошо. Ошибки быть не может. Кроме того, моя интуиция подсказывает, что я, во что бы то ни стало, должен оказаться этой ночью в библиотеке.
- Ты слишком самоуверен! – осуждающе прошептал Олег. – В прошлый раз это не довело тебя до добра…
- Виноват я тогда был только в том, что положился на это блондинистое недоразумение, именуемое Владом… Ладно. У меня нет времени с тобой пререкаться. Иди спать. Я уже сделал свой выбор, - Максим приоткрыл дверь и мягко ступил в коридор, оставив Олега с его предрассудками позади. Если уж идти на риск, то уверенно. В противном случае следует поостеречься.
Окна в коридоре оказались открыты настежь, позволяя ночному ветру беспрепятственно продувать помещение. Максим качнулся с пятки на носок и вдохнул холод мрака. Ночь – это прекрасно!
Причиной, подвигнувшей его покинуть этой ночью умиротворенную спальню, послужили карты, принадлежащие временам Двенадцатого Миллениума, годам еще более ранним, чем Эра Хаоса. Они поступили в закрытую секцию школьной библиотеки первого мая, и готовились ее покинуть всего четырьмя днями позже. Возможно, лет так эдак через десять, когда карты будут досконально изучены, их разрешат выставить в историческом музее. Возможно, ради подобной чести несколько тысяч управляющих зданиями культуры будут дебатировать до хрипоты и грызть друг другу глотки. Возможно, карты даже станут главным достоянием страны. Максим, кого подобная перспектив ни в коей мере не устраивала, решил сократить прогнозируемый срок до самого минимума.
Основой всяких рискованных действий он считал непоколебимо прочный план, оный был сформирован в кратчайшие сроки и дважды редактирован. Бесспорно главной проблемой, требовавшей к себе неотрывного внимания, выступало проникновение на седьмой этаж, где и расположилась необъятная библиотека с другими не маловажными кабинетами. Для внушительного замка к коридору в книгохранилище не подошла бы ни одна отмычка, разве что крепкий ломик, однако, Максим не признавал грубую силу. Ключи были только у трех человек: директора, библиотекаря и школьного старосты Константина, которому и выпала нелегкая участь стать частью плана.
Ведь любым, даже самым беспристрастным на первый взгляд людям, не чужды искушения. Максиму не составило никакого труда втянуть Константина в карточную игру, каждой партией зарождая в нем самоуверенность и подогревая тщеславие. А когда староста укрепился в убеждении относительно своих выдающихся способностей, Максим выдвинул, несомненно, выгодное предложение поставить его лучший слежер против ключей от библиотеки. Константин, которого захлестнула коварная волна эйфории, без малейших подозрений согласился… После, ведомый отчаянным желанием отыграться, граничащим с легкой истерикой, он, судя по всему, приготовился возобновлять свои безуспешные попытки, даже если это потребует расстаться со всем имуществом, но только вернуть доверенный ему предмет. Максиму удалось утихомирить старшекурсника, полагавшего, что по теории вероятности он когда-нибудь да выиграет, пообещав возвратить потерю в скором времени. Сейчас эта тяжеленькая связка открывала любые требуемые двери, подпуская полуночника все ближе к желаемому. Свобода – вот истинное наслаждение.
Однако пренебрегать осторожностью Максим вовсе не собирался. Была опасность встретить в коридорах охранника или еще какую-нибудь подозрительную личность, решившуюся на позднюю прогулку. Одев наушник и активировав прикрепленный к нему экран, закрывавший правый глаз, Максим запустил саморучно сконструированный слежер. Маленький полупрозрачный шарик свободно повис в воздухе, а из наушника тут же вырвались малейшие ночные шорохи многократно усиленные специальным микрофоном, заставив Максима поморщиться. На небольшом экране высветилась картинка, четко отображавшая пустой коридор.
- Эффект «черная дыра». Код 28 – библиотека, - негромко скомандовал Максим. Все программы к слежеру он писал самостоятельно, преследуя единственную цель – упростить себе управление, чего, в конечном счете, удалось добиться. Шарик, например, получил ценную способность к импровизации.
Слежер, окутанный слабым прозрачно-голубым свечением, тут же потух и потемнел, сливаясь с мглой и тенями переходов. Осознать его исчезновение удалось бы, лишь взглянув на экран, где с приемлемой для восприятия скоростью проносился соседний коридор, в сторону которого ускользнул шарик. Максим настроил микрофон, чтобы избавиться от лишних, маловразумительных звуков, и бесшумно отправился следом.
Вскоре он оказался в лабиринте исполинских книжных шкафов красного дерева, уходивших ввысь под своды библиотеки и терявшихся в непроглядном мраке, который могло разогнать разве что солнце. Комнату обволакивала священная тишина, сплетенная из молчания сотен книг. Воздух наполнял ни с чем не сравнимый аромат пыли и старой бумаги, мистическая атмосфера, присущая лишь опустевшим библиотекам.
Для Максима любая книга является чем-то большим, нежели стопкой листов, перепачканных типографическим шрифтом. Она дарит редкую возможность соприкоснуться с энергией тех, кто ранее брал ее в руки, уловить мощные волны чужих эмоций. Черные строки не бездушны, не могут быть бездушны, напротив распространяют самую живую, несгибаемую силу. Чем старше книга, тем отчетливее трепещет под тронувшими обложку пальцами ее дух, тем ярче индивидуальность, пропитавшая каждую страницу своеволием. А рукописи, не то что источают, они практичски генерируют энергию, коснуться их равно, как коснуться оголенных, пульсирующих нервов, готовых напрямую передать все, каждый всплеск чувств, малейшую дрожь, малейшее дыхание тревоги. Они не просто отражают душу писавшего - каждая буква есть прямое воплощением его мысли.
Более других внимание Максима притягивали записи непосредственно связанные с Лесом. Он прочитал уже десятки книг, получая все новую и новую информацию, доставая ее из самых защищенных источников, разыскивая, подобно оголодавшему зверю, и всегда балансирую на лезвии бритвы, порой даже между жизнью и смертью.
Слежер инициативно отправился проверять библиотеку на предмет угрозы ночному мероприятию, оставив Максима наедине с самим собой. С дверями закрытых секций полуночник справился быстро, привычно замечая, как по мере приближения к центру, полки становятся все ниже, а их содержимое приходит все в больший беспорядок. Учитель истории, ведающий всем, что касается последних секций закрытого отдела, был человеком в почтенных летах, да и склонностью к порядку никогда не страдал, что в его случае было только лишним подтверждением гениальности. Последняя дверь отварилась со знакомым визгливым всхлипом, и полуночник неторопливо втек в комнату. Сердце замирало, пропуская удары и наполняясь приторно-сладким адреналином. Максим чуть улыбнулся, позволив переполнявшему душу довольству вылиться в качестве беззвучного, сдержанно смеха.
Центральный отдел, который полуночник сегодня имел удовольствие посетить, отличался немыслимым беспорядком, не поддававшимся исправлению даже при наличии страстного желания. Хаотически разместившиеся на полу коробки и тяжелые железные стеллажи были до отказа забиты самой разной литературой от тонких несодержательных брошюрок и многочисленных ксерокопий мудреных схем до дневников с уникальной информацией, являвших собой последнее послание миру, оставленное бесследно пропавшими в лесу людьми. Пусть это все и не представляло собой какую-то исключительную ценность, но вызывало вполне закономерный интерес, толкавший некоторых нелегально навестить закрытый отдел.
Настоящие же раритеты посещали школу реже, чем того хотелось. И появление их обуславливалось поразительным количеством именитых ученых, профессоров и высококлассных исследователей, которые почли за честь преподавать здесь, в школе имени Марианны Ксарьер - лучшем учебном заведении на всем материке.
Будучи единственным учеником, имевшим наиболее полное представление о хранившемся здесь многообразии литературы, Максим любовно трогал растрескавшиеся корешки и пыльные, шершавые обложки книг, каждая из которых была неповторима и по-своему уникальна. Он шел вдоль полок, скользя по ним внимательным взглядом, но в разум, как обычно это бывало в мертвом безмолвии библиотеки, вторглась та единственная мысль, захватив его без остатка на одно короткое мгновение. Максим всегда успешно достигал поставленных целей, минуя любые препятствия и при этом, не превышая норм дозволенного, но одна постоянно ускользала от него. Вновь и вновь он терял ее призрачный след, и истерзанная нить надежды в очередной раз лопалась. Единственно, что Максим желал неизменно и непреодолимо сильно, была Темная Книга.
Будучи написана еще до начала Эры Хаоса на древнесильвийском, Книга Тьмы приняла роль священного писания в народе, носящем имя сильванеанцы. Ценность ее нельзя было сравнить ни с чем другим, даже с пресловутыми картами. И, не смотря на все усилия, людям так и не удалось в желаемой мере ознакомиться с ее содержанием, как и с религией сильванеанцев в целом. Основная часть отрывков, отвоеванных непосильным трудом, как в переводе, так и в оригинале храниться под грифом «сверхсекретно», вследствие чего Максиму посчастливилось прочитать катастрофически мало…
Отогнав навязчивую мысль, определенно потянувшую бы за собой ряд других воспоминаний о неудачах, хоть и немногочисленных, но невероятно горьких, Максим отправил слежер патрулировать вход в первый круг закрытого отдела и озаботился подготовкой к изучению карт. Прежде всего, раздобыл в кипе потемневшей бумаги современный атлас, расположив его на составленных вместе столах, а после добрался до знакомого стенного сейфа, куда вне всякого сомненья спрятали карты, и потратил несколько бесценных мгновений на подборку верной комбинации. По окончании сего незамысловатого действия Максим зажег пару кристальных ламп, праздно плававших под окном, и закрепил над столами, дабы обеспечить лучшее освещение.
До передачи людям атласы принадлежали флумеанскому научно-исследовательскому центру и хранились в одном из подводных городов, причем не просто валялись в архивах, собирая пыль, а были специальным образом «законсервированы» и не раз подвергались тщательной реставрации. Как результат столь бережного обращения, бумага не рассыпалась в руках и вполне четко отображала тончайшие линии.
Максим задержал взгляд на современной карте, чей нижний угол вольготно заняла дата «1 012 201 г.»: один громадный материк Морттеро, расшитый сапфировыми озерами и накрытый сетью широких горных хребтов, и два многоостровных архипелага – Ориго, славившийся своим бархатным климатом, благоприятным для курортной жизни, и Игнивома, законная земля крылатой расы цилестисов. Практически весь материк, оттесняя многомиллионные города, слившиеся в один необъятный мегаполис, накрыло шелковое полотно леса. В те далекие годы, когда на земле еще лежала тень Эры Хаоса, он носил величественное Имя, произнести которое было достаточно, чтобы услышать шепот его несметных душ и биение его огромного сердца, увидеть, как тебя окружают никогда не прекращающие свой бег реки мироздания и ощутить дыхание самой вселенной. Но это же имя несло в себе разъедающий ужас, боль сотен жизней, и непосильный груза знаний, вливавшихся в того, кто осмеливался его выдохнуть. И потому оно стерлось из ненадежной людской памяти, как стираются водой знаки на песке, сгинуло под толщей суетных веков, и было преданно забвению, потонув в омуте истории. Постепенно южные территории, покрытые безбрежным морем деревьев, стали зваться лишь Диким Лесом, который разумные люди обходили стороной. Это своенравный мир, добровольно отчужденный, свободный от посторонней воли, живущий по своим собственным правилам, и каждый, кто осмелиться ступить за узкую относительно безопасную полоску вынужден следовать каждому из них. Человечество оставило попытки подчинить силы Леса или даже понять их, хотя непреодолимая жажда познания продолжает губить в лесу людей.
Помедлив мгновенье, Максим перевел полный нетерпеливого ожидания взгляд на несколько длинных свитков и, подтянув к себе один из них, плавным движением развернул на соседнем столе. Пергамент явил жадному взору мир двенадцатитысячного года не имевший ничего общего с современным.
- Черт же меня побери, - прошептал Максим, снимая наушник с экраном и не отводя ошеломленного взгляда от карты далеких веков. Десять континентов, небрежно раскиданных по планете, вместо привычного одного, расположенного точно между полюсами. Шесть небольших океанов, взамен двум гигантским… Скинув овладевшее им оцепенение, полуночник лихорадочно раскрыл и остальные карты. Физическая. Этнографическая. Политическая. Атласы веером легли на столы, представляя полную картину того времени.
Максим оперся на захрипевший стол резким движением и впился в атласы предельно внимательным взглядом, доверив своему сознанию самостоятельно плести кружева размышлений и выводов.
«Странно… Невозможно…!!! Различия слишком уж разительные, чтобы поверить в подлинность карт. Хотя… С другой стороны, это все настолько невероятно, что может оказаться правдой… Да и в школу фальшивка бы так просто не попала… Нет. Что попусту гадать? Лучше идти по порядку – ступенька за ступенькой. Тогда истина не покажется натянутой и неправдоподобной.
И так. То, что выглядела Земля иначе, это я уже понял и углубляться в подробности пока не стану, их при желании потом можно разъяснить. Гораздо важнее то, что не лежит на поверхности, что удается увидеть лишь при втором приближении… Ага. Насколько я могу судить, люди в те далекие времена явно процветали, заполонив каждый континент..., но где же три другие расы? На картах не наблюдается никаких характерных признаков их присутствия, даже незначительных и мало уловимых. К примеру, не вижу ни одного подводного города флумеанцев… Да что уж там, вообще городов, в названии которых отчетливо, или хоть незримо, прослеживается присущее этой расе наречие латрийского. Цилестисам не принадлежит ни одного даже самого захудалого островка, не говоря уже об их излюбленных архипелагах. Сильванеанцев… Сильванеанцев здесь быть и не может, ибо это не в меру высокомерное племя ведет обособленный образ жизни в потаенных глубинах леса, которого здесь… Нет?! Никогда бы не подумал, что раньше мир был свободен от его жестокой власти и пленительного великолепия… И…
… И почему меня так тянет сделать вывод, который вызывает у ученых острое желание сменить тему. Вывод, который нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, ввиду того, что все аргументы будут являться косвенными. Нет прямых доказательств ветхой истины, скрытой за проклятым пологом Эры Хаоса. Нельзя знать наверняка то, что было невообразимо давно, даже в тех счастливых случаях, когда есть возможность разыскать его отражение в летописях. У меня же оной возможности нет и, увы, не предвидеться, потому что о мире до Эры Хаоса, как, впрочем, и о многих веках после нее, не известно ровным счетом ничего, сколь бы прискорбной не звучал сей факт… И все же, что мне мешает развить возникшую мысль? Правильно: ничего!
В таком случае мой вывод таков: Дикий Лес и упомянутые мной три расы неразрывно связаны на духовном и энергетическом уровне. А, следовательно, без него существовать не способны…, ну или, как минимум, не могли возникнуть без его помощи. А это подталкивает к мысли…, что момент появления на планете Леса пришелся как раз на времена Эры Хаоса… Или… вызвал ее? Готов поспорить – ТАКОГО предположения до меня еще не делал никто, по крайней мере, ссылаясь на достоверные факты, чью роль сейчас играют эти занятные атласы. Хотя бы потому, что я один из первых узнаю о том, что людское племя древнее Леса и трех рас…
Так, а чем я могу подкрепить свое предположение? Если взять, скажем,... флумеанцев. Их легенды, плавно вплетенные в гобелен истории, повествуют, как дети воды начинали свой Путь на берегах рек Дикого леса, откуда спустя не продолжительный промежуток времени поспешили удалиться, в силу того, что оный Лес оказался слишком жестоким для их нежных чувств и тонкого мировосприятия. В анналах истории флумеанцев он именуется Dharsy’niell, что, к сожалению, как большинство архаизмов, дословного перевода не имеет. Наиболее близкое к истинному смыслу из найденного мной – «порождение ночи». Помню, как тогда не сразу осознал, что помимо «тьмы» ночь рождает еще и свет. Ведь именно она дает жизнь новому дню… Но действительно удивляет другое: стоит лишь поменять части имени местами - Ell’dharsyni – выйдет «наш прародитель»… Довольно недвусмысленно.
Теперь, что касается цилестисов, чьи предания вовсе подменили истинную историю,… или нет, скорее ощутимо потеснили, получив ведущую роль. Они, вроде, начинаются с того, как дети неба заключили союз с Хозяином Вулканов, который даровал им крылья… О лесе упоминается мало. Оно и понятно: цилестисы испокон веков занимали отдаленный архипелаг и с материком сообщались немного... По целлийски Лес звучит как Xegrinto, что в одном из переводов означает «Противоположности». А насколько я помню из базового курса метафизики, в целлийской философии противоположности считаются «сутью начала существующего».
Вот о сильванеанцах много не скажу – раса слишком уж скрытная. Но их образ жизни лучше всяких слов объяснял, что с Лесом они были в прекрасных отношениях и успешно процветали вдали от чужих цивилизаций. Помимо прочего в сокрытых книгах упоминается, что они не дали имя Лесу (даже скорее скрывали его) и обходились просто вежливым обращением ger Obscuro.
Для моих скромных целей сих фактов вполне достаточно… Жаль не услышу дебаты ученых, которые в скором времени ознакомятся с картами… Вот только… Возникает вполне логичный и похоже не разрешимый вопрос: если все обстоит так, как представляется мне, откуда тогда появился сам Дикий Лес?..»
@темы: роман
-
-
28.02.2010 в 19:45«С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел». Почему-то после первого абзаца у меня возникла только эта ассоциация. Которая почему-то еще более укрепилась, когда, промотав чуть ниже, я узнал, что Максим хочет проникнуть в библиотеку... Впрочем, ладно, посмотрим. Конкретно же по первому абзацу: слов гораздо больше, чем информации, и это затрудняет чтение. Начало стоит делать подинамичнее - или хотя бы короткими фразами. И если не с действием (его сейчас именуют американизмом "экшен"), то хотя бы с завлекающей загадкой. Не размазывая эту загадку на сотни слов. Ну вот хотя бы как в том отрывочке, что я процитировал: "С этой высоты..." (С какой высоты? Кого и как занесло на эту высоту? Ну-ка, ну-ка...) - и сорок (не сотни!) слов прочитываются махом, тем более что и фразы просты, без излишнего обилия причастий и деепричастий с преобладанием шипящих...
Ладно, поехали дальше.
-
-
28.02.2010 в 20:09Ну вот, например: Малахитовую гладь бескрайних лесов нарушало огромнейшее здание, захватившее в свои владения обширные территории, и величественно возвышавшееся над ним подобно гротескной скале. «захватившее» и «возвышавшееся» - однородные члены предложения, соединенные союзом "и", запятая после "территории" не нужна. Таких примеров очень много на уже охваченной моим взором и осиленной мною обширной территории текста, еще более обширного... (пардон, заразился
-
-
28.02.2010 в 20:10Можно поинтересоваться? А этот отрывочек вы написали сами?
-
-
28.02.2010 в 20:11-
-
28.02.2010 в 20:13Первое и главное:
Автор, вычитайте с пристрастием. Есть ошибки (начиная с подзаголовка, там запятая пропущена) и есть несогласования.
Второе:
Не говорите красиво.
Хорошо, не говорите ТАК красиво.
Лес, не слушающий законов и правил, придуманных природой... э-э… кто придумывает лесу правила? ерники из Силиконовой долины? тетеньки из муниципалитета?
Потоки устремляются путями... Лес, лишенный, но навивающий... во-первых, навевающий. Во-вторых... зачем все это? Мертвящий холод, свет, любовь, боль, кровавые сказки.
Это не помогает читателю увидеть лес – большой, темный, непролазный, заболоченный или какой там еще.
И дальше все в том же духе. Много слов. Много. В сильно заштампованных сочетаниях:
Воспоминания? Незабвенные
Лучи? Закатные
Кружева? Изящные
Знания? Сокровенные
Мелочи? Досадные
Чувство? Глубокого удовлетворения
Подобно бесшумной, невесомой тени – Вы где весомые и шумные тени видели?
Читать очень тяжело. Пока не продвинулась дальше первой страницы. Такой язык отбивает охоту отслеживать сюжет.
Отдышусь и еще раз попробую.
-
-
28.02.2010 в 20:16Гм... Значит, так. Полуночник взялся за ручку двери, и ручка двери обожгла его холодной сталью. В ответ он напитал ее своим теплом. Далее идут непонятки. Это подогревало удовольствие... Что его (удовольствие) подогревало? Ожог холодной сталью? Или тепло полуночника, напитавшее ручку двери? Ладно, допустим, что сам процесс... Но вот дальше: азарт раскаленным металлом (каковой металл только что был холодной сталью?) растекался внутри... внутри чего? По логике - внутри ручки двери...
Или стройте предложения иначе. Попроще. Повнятнее.
-
-
28.02.2010 в 20:18Является ли г-н Демодок третьим братом Стругацким?
Аллюзии "Улитки" с Вашим текстом самые прямые. Так прям начиная с леса - и докуда дочитала, со всеми остановками.
-
-
28.02.2010 в 20:23Опять же - гм... "обернулся для того, чтобы увидеть"? Т.е. на диво сильно рефлексирующий субъект! Отслеживает мельчайшие движения своей тонкой души, осознанно отдает команды едва ли не каждой мелкой мышце своего тела... (Ага, сзади кто-то есть. Мне интересно, кто это. Надо посмотреть. Для этого придется обернуться...). Или - "обернулся и увидел"?
-
-
28.02.2010 в 20:25А как это - "неуверенно идти на риск"? Разве это не то же самое, что остерегаться?
-
-
28.02.2010 в 20:40Основой всяких рискованных действий он считал непоколебимо прочный план, оный был сформирован в кратчайшие сроки и дважды редактирован. Где-то я совсем недавно встречал замечательную фразу: «в любой операции первыми погибают планы»... Впрочем претензии у меня всё те же: слишком много слов.
не маловажными - пишется слитно.
для внушительного замка к коридору в книгохранилище не подошла бы ни одна отмычка не "для замка", а "к замку" не подошла бы отмычка.
Одев наушник - во что он одел наушник? В сарафан? во фрак? в бриджи? Или он надел наушник?
из наушника тут же вырвались малейшие ночные шорохи многократно усиленные специальным микрофоном, заставив Максима поморщиться. - снова много слов, и как результат - невнятица. "Ночные шорохи, усиленные микрофоном, заставили Максима поморщиться". Все остальные слова - просто-напросто лишние (ИМХО). Впрочем, если вспомнить, что герой "оборачивался, чтобы увидеть"...
-
-
28.02.2010 в 20:48индивидуальность, пропитавшая каждую страницу своеволием хм... получается, что без своеволия индивидуальности не может быть? Спорное (мягко говоря) утверждение. Верный раб - это тоже индивидуальность, которая может быть очень даже яркой. Или, например, бедный Иов - ни грана своеволия, абсолютное послушание Богу, а какая индивидуальность!
-
-
28.02.2010 в 21:07А ну-ка попробуем...
«Беспорядок в Центральном отделе был принципиально неустраним. Не только в стеллажах, забитых до отказа, но и в коробках, разбросанных по полу, и просто на полу были книги, брошюрки, ксерокопии каких-то схем, дневники людей, пропавших в лесу... эти бумаги не имели никакой цены, но вызывали неизменный интерес к закрытому отделу. Интерес, не одобряемый начальством».
В два раза короче - причем пропущена лишь та информация, которая уже сообщалась читателю: читатель уже знает, что полуночнику удалось проникнуть в центральный отдел, что сие проникновение было нелегальным и что оно доставило ему удовольствие, что стеллажи в библиотеке железные и тяжелые...
-
-
28.02.2010 в 21:10О Боже! Неужели у зажигания ламп может быть какая-то иная цель? "Обернулся, чтобы увидеть"...
Всё. Мой терпёж закончился. Может быть, чуть позже попытаюсь продолжить...
-
-
28.02.2010 в 21:12Гм... Как-то даже не приходило в голову, что ЭТОМУ автору надо называть авторство приведенного отрывочка...
-
-
28.02.2010 в 21:15Оказывается, надо назвать... Это первый абзац повести Стругацких "Улитка на склоне".
-
-
28.02.2010 в 21:21Наоборот! Только наоборот! (Наебарот, как говорила одна моя знакомая
-
-
28.02.2010 в 21:32-
-
28.02.2010 в 21:57ночью кто-то оказался слабее судьбы "кто-то", это ведь не только про людей? думаете, к животным применимо понятие судьбы?
фанатично привязанный лес-фанат из кружевного стиля выпадает.
Малахитовую гладь сомневаюсь, что под звездным светом можно увидеть этот цвет. можно? "ночью все кошки серы", и они и правда серые.
огромнейшее здание самое огромное в лесу
захватившее в свои агрессивное, целеустремленное здание.
гротескной скале ?!
дыханье недавно было "дышало"
бескрайних лесов мм, откуда леса?
несметных переживаний кто их вообще когда-нибудь считал? сколько у вас переживаний было в жизни (округлить до десятков)
сухих книжных листов; мокрые книжные листы - это не дело=)
цветастым витражам витражи в принципе такие (цветные, а большинство реально цветастые)
сплетенных из закатных лучей, скользнувших по цветастым витражам, и теплых полу улыбок; мгновения веселого торжества, расцвеченного терпким, трепетным возбуждением, и непоправимого поражения, отравленного ядовитыми языками зависти. лучи скользнули один раз - была первая и единственная от лучей заката радость. так было задумано? странно просто. как люди поправляют поражение, поделитесь! языки пламени, как зависть горит? и тд...
и пока demodok пробовал в том месте, я, оказывается, тоже, только в другом:
вам бы совсем не понравился текст, если его немного урезать?
попыталась сохранить описательность и кружеватый стиль.
читать дальше
-
-
01.03.2010 в 09:53А вы знаете, Аннушка, для меня это - признак!
Если текст ХОЧЕТСЯ переделать, улучшить, подправить - значит, текст хорош (хотя бы в чем-то), и автор талантлив! Ибо абсолютное... э-э-э... оставим без обозначения... Абсолютное то самое переделывать и улучшать не хочется. ОНО (то самое) - окончательный, бесповоротный продукт жизнедеятельности...
Короче, моё окончательное ИМХО: автор безусловно талантлив и сможет многое!
Ему всего-то и надо: потеснее познакомиться с грамматикой (кстати, на фоне прочего он и тут неплох) и избавиться от тяги к красивости изложения. И он (она, конечно) сможет одарить нас действительно интересными и читаемыми текстами.
-
-
01.03.2010 в 18:12-
-
01.03.2010 в 19:37Вы считаете "своеволее" совсем стоит выкинуть из предложения, или просто перефразировать?
Как и весь предыдущий текст-
-
01.03.2010 в 20:07Хм... Значит первый абзац не настолько безнадежен? Его можно в общем и целом оставить, что-то подправив?
-
-
01.03.2010 в 20:13Ну, я...
А можно узнать что значит "ЭТОМУ автуор"?
автор безусловно талантлив и сможет многое!
Значит ли это, что у меня есть возможность задавать вам вопросы?
-
-
01.03.2010 в 20:29-
-
01.03.2010 в 22:57Хмм. Очень ценное замечание. Мне крайне пригодиться.
-
-
02.03.2010 в 02:35По вашему тексту мне показалось, что вы плотно и неоднократно читали "Улитку". Уж очень прямые аллюзии и очень много, как и написала Курочка Краба. Вот я и решил, что вы сразу узнаете начало повести...
Значит ли это, что у меня есть возможность задавать вам вопросы?
Конечно. Но если не по этому тексту, то лучше в личку.
-
-
04.03.2010 в 00:12Конечно. Но если не по этому тексту, то лучше в личку.
Очень рада!
Вы ведь дочитаете конкретно этот отрывок, чтобы я его окончательно исправила?
-
-
04.03.2010 в 00:36Уж очень прямые аллюзии и очень много
А это вообще хорошо или плохо?