Глиша и Лилия
(по мотивам сна)
… Я ещё смутно помнил, как мы наблюдали за движением звёзд: множества ма-леньких – по ночам, и одной яркой – днём. Как мыслили, и мысль наша способна была изменить мир вокруг. Мы были, и мы были не зря, и ничего не нужно было нам, всё было – звёзды были, река была. Что ещё? Кажется, мы были счастливы в своём единстве, вдохновлены окружающим нас идеальным миром. И ничто было не сон. Это была явь, но другая явь, а оттого не менее настоящая. Меня не было. Я был, но это и были мы. Мы – это я. И так не скажет каждый. Потому что не было каждого по отдельности. Я – это мы.
Был.
Пока не опустились под воду чьи-то тёплые пальцы и не отщипнули меня от нас. Но сожаления или удивления не было. Мне – теперь уже МНЕ – показалось, что я ждал этого очень долго. Под сильными, умелыми ладонями я покорно принял форму, которую подарил мне таинственный создатель – я стал шаром, умещающимся у него на ладони. Я увидел, как он улыбнулся, взвешивая меня, а затем наклонился и оставил на земле.
- Меня зовут Гончарычем, - сказал он, поглаживая бороду. Я ждал, что он добавит ещё что-то о себе, но он замолчал, только внимательно смотрел на меня.
- А меня… - я запнулся. – А меня?..
- А тебя я буду звать… - он подумал секунду. – Глиша.
- Потому что я из глины?
- Тебе не нравится?
- Нет, почему же… Мне нравится. Правда. Хорошее имя.
- Пойдёшь со мной?
- Пойду!
И я покатился следом за ним. Я даже не спросил, куда он держит свой путь. Мне бессмысленно было это спрашивать, ведь я только что родился, и не знал ещё всего мира. Хотя мне показалось, что где-то в глубине души я когда-то знал, всё знал… Но нет – это мне, наверное, только показалось. Как я могу помнить то, чего не могло быть со мной? Пока мы шли по лесу, Гончарыч достал из своей дряхлой сумы какой-то белый, не такой круглый, как я, предмет с дырочками по бокам, спереди и сзади. Он поднёс эту штуку ко рту, вдохнул воздух и подул в одну из дырочек. Тотчас этот странный предмет издал громкий звук, и я вдруг подумал (хотя этого, конечно, тоже не могло быть), что слышал когда-то нечто подобное в исполнении ветра… Гончарыч подул ещё и стал быстро поднимать и опускать свои пальцы на дырочки по бокам этой штуковины. И получилась музыка. Я катился и заворожено слушал, как он играет, и странное чувство восторга наполняло мою душу, и я подумал, как было бы здорово, если бы я тоже мог создавать такую музыку. Я присмотрелся – из чего сделан этот инструмент? Я не мог понять, но мне захотелось тоже стать таким однажды. Когда Гончарыч закончил, я спросил его, из чего эта волшебная вещь в его руках?
- Из глины, как и ты, - ответил он.
У меня перехватило дыхание.
- Значит, и я могу стать таким же, и ты сможешь играть на мне такую же чудесную музыку?
- Ты сможешь стать таким же, - отвечал он, - если наберёшься нужных свойств. Не каждая глина подходит для того, чтобы из неё сделали окарину.
- А если я пойду с тобой, я наберусь нужных свойств?
- Как знать, - сказал он, задумчиво погладив бороду и обратив свой взгляд в сторону. – Всё зависит только от тебя.
И я решил, что всё равно не знаю мира, а Гончарыч настолько мудр, что, покатившись за ним, я наверняка наберусь нужных свойств. И мы продолжили путь.
Вскоре я заметил, что катиться стало тяжелее. Гончарыч был уже далеко впереди, а я всё никак не мог за ним поспеть. Я рвался вперёд, но меня откатывало назад. От обиды я чуть не заплакал, но Гончарыч увидел мою беду и вернулся ко мне.
- Да, в гору тебе в таком виде идти будет тяжело, - сказал он.
И тогда он взял и вылепил из меня нечто, весьма похожее на него самого. Даже повыше ростом. Закончив, он удовлетворённо посмотрел на меня и сказал:
- Вот теперь тебе идти будет легче.
И я впервые в жизни пошёл. Двумя ногами. Но это было легко, как будто я умел это всегда, и словно всегда ждал этого момента. Я опять не удивлялся произошедшему. Я следовал за мастером, уверенный в том, что только так я смогу чему-то научиться в своей новой жизни. И, в конце концов, я надеялся, что он из меня тоже сделает окарину.
Мы поднимались довольно долго. Когда мы делали перерыв, я с восторгом и страхом смотрел на открывавшиеся виды – как велик был мир! Наконец, мы поднялись на самую вершину. А на этой вершине стоял храм – большой и красивый, богато украшенный, роскошный. Настоящий дворец. Вокруг храма, заходя и выходя из него, или просто стоя на свежем воздухе, были люди в одинаковых одеждах. Таких как мы с Гончарычем было немного – тоже пришедших снизу. Никто из людей в одинаковых одеждах практически не обращали на нас внимания. Никто ни с кем не разговаривал. Когда я хотел шёпотом спросить у Гончарыча, что это за место, на меня тут же устремились укоризненные взгляды, и я смиренно замолчал. Мы сели на свои места среди полупустых рядов в полутёмной зале. Сзади и с боков стен не было, были только балки, поддерживающие крышу. Перед нами возвышался подиум с невысокой тумбой посередине. На тумбе я разглядел деревянную доску с какими-то фигурами. А за тумбой была единственная в этом зале стена. На ней висел гобелен с живописно изображённым булыжником. Настолько живописно, что мне он показался прекрасным. Я с интересом ждал, что будет дальше. Со двора вернулись люди в одинаковых одеждах, которые до сих пор ещё дышали свежим воздухом, расселись по местам и в молчании стали тоже ждать.
На подиум откуда-то сбоку вышел человек, чьи одежды были похожи на одежды остальных, работающих в этом храме, но у него они были длиннее (за ним тянулся длинный хвост из золотисто-красной материи, а два человека несли этот хвост за ним), ярче и богаче, чем у остальных. Голову его украшала высокая шапка, прямая у основания и круглая на верхушке – она вызывала ассоциации всё с тем же булыжником на гобелене.
дочитывать будете? 
Человек остановился у тумбы и сказал:
- Братья!!!
Голос у него был сильный и после всеобщего молчания и тишины был внезапен, как гром. Я даже слегка подпрыгнул, чем снова обратил на себя внимание людей в одинаковых одеждах, бросивших на меня неодобрительные взгляды. Я искоса взглянул на Гончарыча – он, подобно другим прихожанам, смотрел на человека у тумбы. Но в его глазах не было того трепета, какой был у них. В его глазах было нечто иное. И я понял, что скоро пойму, что именно. Человек у тумбы тем временем продолжал, подняв одну руку, обращаясь в зал:
- Братья! – повторил он, хотя среди прихожан я заметил двух женщин. Я обернулся к ним, очевидно, опять нарушив правила поведения в храме, и человек у тумбы это заметил. Однако вопреки моим ожиданиям, он ничего не сказал мне, а добавил с теплотой в голосе: - И сёстры.
Женщины опустили кроткие взгляды.
- Благословит вас Мать-Земля, пришедшие с подножия Горы Грома, преодолевшие тяжёлый подъём, оказавшиеся ближе к Грому! Вы не зря проделали свой путь – это были первые шаги к очищению и принятию вашей обновлённой, истинной сущности, отмытой от ненужной грязи, от земных страданий и лишений! От тягот сомнений и борьбы за выживание! Путь к вечному блаженству и радости! Хоть вас пока и немного, но вы теперь станете частью общего блага, вы поможете другим заблудшим! Нас станет больше, и мы донесём до оставшихся истинную нашу веру – веру в Гром-камень!
Человек у тумбы отошёл, указывая рукой на гобелен, восхищённо посмотрел на изображение великого Гром-камня и снова повернулся к залу, как бы ожидая увидеть во всех глазах торжественный трепет перед таинственностью и силой того, о чём он говорил. Я незаметно посмотрел на сидящих людей в одинаковых одеждах – их глаза светились повиновением, но в них не чувствовалось безрассудного желания повиновения. Я подумал – они не в первый раз слышали подобную проповедь, а потому были относительно спокойны к словам человека у тумбы. А вот несколько прихожан с восторгом смотрели на гобелен, желая подчиниться и, как сказал человек у тумбы, очиститься. Я, сколько не пытался, не мог разделить этого восторга. Не знаю, что видели они, но я видел обыкновенный булыжник. Я вдруг подумал, что я ведь уже выбрал свой путь – я иду за Гончарычем. И, быть может, эти люди тут просто потому… что им не за кем идти?
- Когда-то давно, - продолжал проникновенно человек у тумбы, - Гром-камень упал с небес прямо на эту гору и не скатился вниз, а остался на вершине. Все мы знаем, как сложно подняться наверх, и как втройне тяжелее остаться наверху. Но Гром-камень смог! А потом мы все произошли от этого камня, и каждый из нас носит в себе частичку его сущности, а потому мы все должны быть неразрывно связаны с ним. И мы – служители его и те, кто последует за нами, - мы должны охранять его, ибо он один способен дать нам силу, благо. И он единственный сможет сохранить нас ближе к небу, если мы поможем ему своей верой, своей искренной и нерушимой верой – но она должна быть тверда, как камень! Как Гром-камень! Он очистит ваши души, если вы согласитесь вверить ему их – без колебаний, без тени сомнения! Согласны ли вы?
С задних рядов послышалось неуверенное «да».
- Готовы ли вы?! – громче спросил человек у тумбы.
- Да! – ответило несколько голосов. Мы с Гончарычем промолчали.
Меня стали грызть сомнения. Что-то не так было в его словах, что-то не вязалось в том, что он говорил.
- И если нет вопросов… - человек у тумбы и не хотел слышать никаких вопросов, собираясь продолжить, но запнулся, увидев мою поднятую руку, - Есть вопросы?..
- Да, - сказал я и встал, почувствовав на себе взгляды всех, кто находился сейчас в зале. Кроме Гончарыча, как ни странно.
- Что ты хочешь спросить, брат? – нетерпеливо, но учтиво спросил человек у тумбы.
- Я хотел спросить - как понять, что твоя сущность грязна и ей нужно очищение?
Человек вздохнул (как мне показалось, с облегчением) и улыбнулся мне, как ребёнку:
- Никто не бывает чист изначально, брат. Это грех, считать себя абсолютно чистым.
- А вы разве не считаете?
Улыбка сперва исчезла с его лица, но вскоре вернулась – более напряжённая, чем была. Лицо его стало красным, но он по-прежнему сдержанно и вежливо ответил:
- Ведь мы уже прошли обряд очищения. Пройдёшь ты – и ты тоже станешь чистым – и думать об этом будет не грех.
- Тогда почему никто из нас не чист от рождения, если все мы произошли от ВЕЛИКОГО Гром-камня? Значит, камень не так уж чист?
В зале кто-то ахнул. Люди в одинаковых одеждах встали. Человек у тумбы злобно прокричал:
- Как ты смеешь, негодяй?! Как ты посмел осквернить святилище своими чернейшими, низменными мыслями?! Поймать его! Сбросить его в АД!!!
- Кажется, нам тонко дают понять, что пора уходить, - негромко сказал мне Гончарыч, вставая и летя к выходу, чему я даже успел удивиться – в такие годы такая прыть… Я побежал следом, успевая уворачиваться от цепких рук людей в одинаковых одеждах. Мы выбежали из храма и на секунду затормозили у почти крутого обрыва. Следом вышел человек, стоявший у тумбы – двое людей, державших сзади подол его одежд, едва успевали за ним.
- Гром-камень покарает вас! В Ад! В Ад, изменники!!!
И правда – в небе собрались чёрные тучи, и молния полыхнула где-то совсем рядом.
- Всё! Только вниз! – крикнул мне сквозь грохот грома Гончарыч и толкнул вперёд.
Сначала я полетел. Я успел испытать страх высоты, почувствовав, что под ногами нет никакой опоры. Я не мог уже восхищаться видом, кок мог, когда мы только взбирались на гору. Потом я ударился о землю и оттолкнулся, потеряв форму. Ещё раз – было не больно. И ещё раз, пока не почувствовал, что качусь. Тогда я понял, что снова стал шаром. «Так даже легче катиться, - подумал я, - прочь от этого безумия!». Но, как ни странно, я почувствовал землетрясение. Я оглянулся и увидел, что сверху на меня катятся огромные булыжники. Должно быть, молния ударила прямо в землю, вызвав камнепад. Огромные камни стремительно нагоняли, и вдруг я разглядел в них знакомые черты людей в одинаковых одеждах. Это были части их тел, осознанно катившиеся вслед за изменниками во имя Гром-камня. И тут я понял – они действительно были сделаны из камня. А не из глины. А я не поверил!.. Вдруг рядом появился другой глиняный шар и сказал знакомым голосом:
- За мной! Здесь щель, мы сможем укрыться!
Я послушно покатился в сторону, ибо каменные люди сверху уже нагоняли – они ведь гораздо тяжелее глины. И действительно – вскоре показалась пещера, и я чуть было не прокатился мимо, но мягкая глиняная рука Гончарыча вовремя схватила меня и притянула к себе. Мы укрылись в расщелине, и тут же с грохотом покатились вниз тяжёлые булыжники, а через некоторое время их грохот стих. У меня звенело в ушах (хотя как таковых их у меня сейчас не было). Я удивлённо оглянулся на Гончарыча. Рядом со мной находился такой же глиняный шар, как я сам, разве что, чуть более красного оттенка и побольше размером.
- Я не думал, что ты тоже из глины… - сказал я.
- А из чего же?.. Все в этом мире из глины… До поры до времени…
- А эти люди? Я видел, это были не камни, это были те самые люди их храма!
- Приходит время, и многие перестают быть из глины. Это всё… - он посмотрел на меня – по крайней мере, я почувствовал на себе его взгляд, - зависит от условий, в которых они находятся. И от свойств, которых они набираются каждый за отдельный период времени. Кто-то меняется раньше, кто-то позже. Но это происходит неизбежно со всеми.
Я задумался. И пока мы спускались к подножию горы, никто из нас не проронил ни слова. То место, где мы впервые встретились осталось по ту сторону Горы Грома. Я шагал, снова приняв форму человека, и увидел, что здесь начинается посёлок - полуразваленный, наверняка очень старый, но всё же обитаемый и живущий своей всегдашней жизнью. По улицам в резиновых сапогах ходили туда-сюда люди – в основном пьяные мужики, недоверчиво поглядывающие на чужаков; слышался лай собак за заборами, кудахтанье кур и карканье ворон. Дороги были размыты недавними дождями и теперь представляли собой тягучее грязевое месиво. На тех местах, которые можно было назвать тротуарами, было не суше. Периодически через лужи и лужицы были разбросаны доски, шины и даже металлические балки, но в основном у подходов к воротам . В грязи дороги же тянулись две колеи от часто проезжающих здесь автомобилей. Это и был Ад, если верить человеку у тумбы.
Мы шли босиком по дороге, не ища сухих путей, утопая в грязи и едва не поскальзываясь. Я думал о том, что говорил мне Гончарыч. Я думал и о том, что говорил человек у тумбы. Я думал о людях в одинаковых одеждах и о прихожанах в храме. Если все мы сделаны из глины, то почему же те люди оказались из камня? Неужели потому, что они в самом деле искренне, отбросив все сомнения, поверили в то, что произошли от Гром-камня? И что будет с прихожанами, которые тоже поверят? Они тоже превратятся в камень? Но зачем, почему им нужно становиться каменными? Неужели хуже быть из глины? Те каменные люди не смогли стать шарами, как мы с Гончарычем, потому разбились, пытаясь нагнать нас. Пока ты из глины, ты можешь принять любую форму, какую захочешь. Или какой-нибудь мастер может вылепить из тебя нечто совершенное, как, например, окарину. Но постойте… Ведь окарина так же тверда, как камень. Значит, стать камнем – неизбежно?.. Ведь Гончарыч так и сказал: «Кто-то меняется раньше, кто-то позже. Но это происходит неизбежно со всеми». И, став однажды твёрдым, я уже больше не смогу измениться. Я смогу только разбиться на куски, и никогда не соберусь воедино снова. Я… умру?... Так зачем же я иду за ним? Зачем мне это? Почему я так легко поверил в его слова? Так же легко, как поверили прихожане словам человека у тумбы. Неужели потому, что мне… не за кем было идти?.. И я пошёл – не разобравшись, не задав вопросов, о которых я просто не мог знать. А Гончарыч ничего мне не сказал…
Я шагал и не чувствовал, как ноги мои уже по колено размыло грязной водой дороги. Это заметил Гончарыч, обернулся и, вздохнув, скатал из меня опять глиняный шар. Но я больше не хотел быть таким податливым в его руках, и потому шар получился неровный и некрасивый. Я грубо оттолкнулся от него и прыгнул, - мне было совершенно всё равно, куда. Я попал в древнюю железную бочку с накопившейся здесь дождевой водой. Медленно опускаясь на самое дно я подумал, что не вылезу отсюда никогда. Мне ничего не нужно в этом жестоком мире, где ты неизбежно становишься холодным, твёрдым и таким недолговечным камнем. Зачем? Зачем вообще я родился на свет?! И откуда… откуда вообще я такой взялся? Я уже едва припоминал, что была какая-то другая жизнь раньше, но всё это казалось не больше, чем домыслами, словно кто-то шепнул мне это когда-то на ушко, как чью-то больную фантазию, а я принял это за свою собственную мысль. Так пускай же вода проникнет в моё тело, расплавит навсегда, только я не хочу и не собираюсь никогда превращаться в камень. Никогда!
Она сказала:
- Ты не умрёшь, даже если захочешь. То, чего ты хочешь, сделает твоё тело слабым и бесфор-менным. Ты станешь просто никем. Просто никем…
- Кто это? – спросил я.
- Никто, - сказала она.
- Это лучше, чем быть камнем! – сказал я.
- А ты хоть раз был им?
Я замолчал.
- Ты хотя бы пробовал?
- Стоит попробовать – и назад дороги нет, - парировал я.
- Откуда ты знаешь? Откуда ты всё знаешь? – насмешливо спрашивала она, и я почувствовал, что меня это укололо. Я же сам недавно говорил, что ничего не знаю об этом мире.
- А ты? – спросил я тоже с насмешкой. – Ты что, знаешь больше меня?
- Возможно… Я знаю только, что лежу здесь больше твоего. И что я теперь никто. А могла быть кем-то…
- И что же?..
- А то. Не обязательно я стала бы камнем. Я только теперь поняла, что всё зависит от того, каких свойств я набралась бы. Какими свойствами ты обладаешь, то из тебя и получится. Но лёжа здесь я не набралась абсолютно никаких свойств, даже напротив – растеряла и то, что приобрела за свою жизнь… Но для меня теперь слишком поздно… А ты ещё можешь всё исправить.
- Ты тоже знаешь про свойства?.. – удивился я и вспомнил, как полюбил я звук окарины и как страстно хотел стать таким же прекрасным инструментом. – А кем хотела стать ты?
Немного помолчав, она ответила с грустью:
- Я хотела быть вазой… Красивой фарфоровой вазой, в которой стояли бы самые красивые цветы. Я очень люблю цветы… Я бы заботилась о них, и они бы никогда не вяли. Но теперь этому не суждено сбыться… Никогда…
- Суждено!.. – сказал я. – Суждено! Гончарыч! – закричал я. – Гончарыч!!
Я вдруг испугался, что он ушёл и не откликнется на мой зов, но над бочкой, закрывая свет, склонилась чья-то голова. Гончарыч молча засучил рукав и опустил руку по самую грудь в глубокую бочку, чтобы достать меня. Он чуть не уронил меня – от воды я стал скользким, я потерял часть глины, но я был жив и полным раскаяния взглядом я посмотрел на своего первого и единственного учителя, опустил глаза, а затем опустился на колени.
- Прости меня, Гончарыч! Прости, я был такой дурр-рак!..
- Встань, встань… - устало, но ласково сказал он, положив руку мне на плечо. – Всё хорошо. Я тебя прощаю.
- Там… Там в бочке лежит… Помоги ей! Молю тебя, Гончарыч!..
- Посмотрим… - сказал он, снова опуская руку в бочку.
Я с замиранием сердца смотрел, как он искал что-то на дне. Я изо всех сил молился, чтобы она нашлась. Не может быть, чтобы она стала совсем никем! Она говорила со мной! Значит она не никто! Через несколько секунд он вылез, и я испугался – с пустыми руками!..
- Неужели?..
- Да погоди ты… - усмехнулся он и стал стягивать с себя рубашку. Затем вдохнул побольше воздуха и нырнул в бочку обеими руками, с головой. И вскоре вынырнул, держа в ладонях комок жидкой глины.
- Держи-ка, - сказал он мне и положил эту массу в мои ладони.
Я боялся расплескать её, но Гончарыч сложил свою рубашку в два слоя и сказал:
- Клади сюда. Когда вытечет вся жидкость, из неё вполне можно будет лепить.
Мы осторожно сложили её, завязали рубашку в узелок и пошли дальше по дороге.
Вскоре мы остановились у одной неприметной калитки, где на толстых жердях висели глиняные горшки и кувшины. Гончарыч отпер ворота и вошёл. Я помедлил, а он оглянулся и сказал:
- Проходи, не бойся. Это мой дом. Здесь я работаю.
Во дворе залаяла собака, но, увидев, что хозяин сам впустил чужака, подбежала ко мне, обнюхала и вернулась на своё сторожевое место. Я прижал её к груди и сказал ей мысленно: «Не бойся. Теперь всё будет хорошо». Я был уверен, что она прочитает мои мысли.
Мы вошли в дом. Точнее, это была мастерская. Здесь стояла большая печь, станок для изго-товления кувшинов, грязный стол с кучей инструментов, а за столом уснул мальчишка-подмастерье, опустив лицо на сложенные, все в глине, руки.
- Васька! Ты что спишь? Глина высохнет!
Мальчик встрепенулся, подняв своё измазанное глиной лицо, и удивлённо посмотрел сначала на мастера, а потом на меня.
- Дядя Гончарыч, я даже не заметил, как уснул! Погода такая, вот и разморило.. Я нечаянно.
- Ладно, ладно… Иди-ка лучше за углём. Печь надобно растопить. Да поскорей!
- Есть! – ответил Васька и молнией вылетел из мастерской.
- Ну что, - сказал Гончарыч, садясь на стул. – Глиша, ты решил? Хочешь ли, чтобы я сделал из тебя окарину?
- А разве что-то зависит от моего решения? – удивился я. – Ты ведь сказал, что только если я наберусь нужных свойств…
- Балда, я потому и спрашиваю, не передумал ли ты, ведь ты уже готов к этому, - ответил Гончарыч с доброй улыбкой.
- Правда?! – обрадовался я, но тут же успокоился и спросил взволнованно: - А она?..
- С ней придётся подождать несколько дней.
- Она хочет быть фарфоровой вазой…
- Я знаю, - улыбнулся Гончарыч. – Я сделаю из неё фарфоровую вазу, но нужно подождать дня три.
- Тогда и я подожду, - сказал я.
- Вот как? Что ж, воля твоя. А не передумаешь? – прищурившись, спросил он.
- Нет! Теперь нет, - и я прижал к груди узелок с ней.
- Васька! – крикнул Гончарыч. – Отдыхай!
И через три дня он вылепил из меня окарину, обжёг в горячей печи, и я научился музыке. Это было чудесно! Но чудесней всего было то, что из неё он сделал красивую вазу, а Васька не по-детски красиво и живописно её расписал. Гончарыч не забыл и ей дать имя – поскольку она любила цветы, он назвал её Лилией. И так исполнились наши мечты. Мы стали теми, кем мы хотели стать. Но, не пройдя всего того, что мы прошли, разве мы набрались бы нужных свойств?
-
-
01.03.2010 в 18:07Забавная притча.
С моралью спорной, но – наличествующей; и потом, притча, с которой и спорить-то никто не захочет, должна быть пресновата.
Стилистически выдержано небезупречно. Начиналось с экзистенций, эдаким Сартром для самых маленьких, потом сменилось сказочным изложением (Гончарыч похож на Гном Гномыча из «Изюмки» – тот, кстати, тоже имеет функцию гуру), потом случился описательный эпизод (нужно ли было так подробно описывать церковь? там даже ляпы возникли из-за ненужной детализации, например:
Мы сели на свои места среди полупустых рядов в полутёмной зале. Сзади и с боков стен не было, были только балки, поддерживающие крышу.
создается такое впечатление, что у храма вообще была одна стена; но ведь выше его называли дворцом, вряд ли открытая беседка тянет на «дворец»),
а закончилось всё вполне реалистическим (по манере изложения) финалом с мальчишкой Васькой, грязным столом и пр.
Эти прыжки стиля немного подпортили впечатление от «Глиши».
И еще – можно было бы сократить текст примерно на четверть.
Для притчи там слишком много несмыслоразличительных нюансов.
-
-
02.03.2010 в 07:31Ага, насчёт храма, это да... Я не заметил, точно. Но мне так и приснилось
Окей, буду иметь ввиду. Спасибо.
-
-
02.03.2010 в 19:16-
-
05.03.2010 в 07:40Франц Кафка свои сны преспокойно публиковал и не задавался никакими вопросами, как, да что. Вообще. Чувак
-
-
05.03.2010 в 08:02Лучше всего - в стиле фантастического реализма (ИМХО). Т.е. скрупулёзно описывать реалии (вещи - лат.), которые узрел во сне.
В конце концов, что такое сон? «Небывалые комбинации бывалых впечатлений»! (с) Стругацкие. Вот и описывай реалии в тех комбинациях, в которых ты их увидел.
-
-
05.03.2010 в 08:04-
-
05.03.2010 в 08:37Разве я сказал нечто подобное? Я ответил на общий вопрос.
Конкретно по вашему тексту - мне нравится.
-
-
06.03.2010 в 09:19