Клара

[демодок]

Карлу похер кораллы. Ему дайте бы Клару!
Он украл бы её. Был бы посмерть ей верным...
Не её выбирали — а она выбирала.
И поэтому выбор оказался неверным.

@темы: Стихи

---

в пасть ко льву

[демодок]

Ах, ко льву бы да в пасть!
Дрессировка — гарант безопасности.
Предоставим-ка публике
поугадывать числа и смыслы...

Провоцировать власть —
и легко, и приятно отчасти,
если предположить,
что власть
способна мыслить.

@темы: Стихи

---

прогресс поглупения

[демодок]

Вы видели, как младенцы беседуют с котятами или щенками? Вас это не заставило задуматься?
В возрасте до полутора лет человек ещё недостаточно глуп, чтобы окружающие люди могли понять его легко и сразу.
Даже наши игрушки слишком примитивны для него. Ему скучно проталкивать треугольник в треугольное отверстие, а квадрат в квадратное — куда как интереснее поискать возможность сделать наоборот! Что уж говорить о наших кнопочных пультах, с их ограниченными возможностями управления миром. Он эти пульты осваивает на раз, а дальше что?..
Но регресс неизбежен. Степень гениальности, чрезмерно высокая в полтора года, неизбежно понизится с возрастом. И даже язык человека упростится до уровня одного из наших, понятных нам, давным-давно поглупевшим...
Младенцы разных рас и культур легко и сразу понимают друг друга, и лишь вмешательство взрослых (уже поглупевших) может помешать их взаимопониманию...

@темы: Мысли вслух

---

Сонет про слонов.

[Элеонора Фокс]

За то, что я слонов убил немало
Прогневался великий старый слон.
Как печь для ковки звонкого металла
Мой белый город солнцем раскален.

Жрецы молились в душной чаще леса,
Узнали повеление богов -
Отдать слонам прекрасную принцессу,
Усладу дней моих и радость снов.

Она должна идти и быть отважной.
И царь слонов проколет небо бивнем,
Настанет плодородия пора.
Тогда опять повеет ветер влажный.
Прольется золотым, как солнце ливнем
Мой город задушившая жара.

интересно выдержала ли я форму?

@темы: Стихи, Творчество

---

Эмоция...

[Морга]

Пишет  М...:

Ужасная зимняя погода. Тает снег. Сырость угнетает, подавляет.
Почти пустой троллейбус.
На очередной остановке со скрипом и словно нехотя задняя дверь впускает двух пассажиров… Тошнит от запаха.
Мужчина и женщина лет сорока пяти. По их опухшим, грязным, обветренным лицам читается всё их ничтожество, бессмысленность…Мерзко.
Она на костылях, мужчина с пьяным матом втаскивает её во всё ещё открытую дверь.
Любой кто их увидел отвернулся, не от жалости и сопереживания, не от того что это ужасное зрелище … Всех тошнит, они не хотят впускать в свой вечер эту пару бомжей… Никому не нужны их проблемы. Никто не видит их, никто не обращает внимания на мерзкий запах, на тихий но слышный всем говор, хриплый и совсем несвязный. Никому не нужны эти изгои...
Дверь троллейбуса закрыта, он продолжает движение.
Я бросил всего взгляд и сморщился, не подумав, просто поставил себя выше. Защитный рефлекс. «Это» для меня больше не люди, они мерзки…Троллейбус движется.
Следующая остановка, водитель снова взяв плату за проезд, привычно закрывает двери, и вместо того, чтобы продолжить путь подходит к паре в самом конце троллейбуса. Он и так устал, ему уже не раз попадаются бомжи… Грубо и совсем без всяческого уважения, приказным тоном говорит он. Ему всего-то нужна плата…Бородатый бездомный бормочет и унижается перед водителем, тот просто уходит…
Простая ситуация, вы все видели подобное, не обращали внимания… Сразу забывали… и я забыл бы это… если бы не взглянул, не взглянул в глаза этой женщины, грязной и измученной, на костылях и в лохмотьях…
Нет, никаких слёз, они не тронут ничью душу сейчас… Никакой обиды или злости…
Она абсолютно сломлена, взгляд выражал лишь стыд… Ей было стыдно, она знала насколько жалко выглядит. Она была мертва душой, но ей было стыдно, до колик сердца. Ей просто хотелось спрятаться… просто исчезнуть... она была бы рада умереть, была бы счастлива не появляться на свет…

Любой кто их увидел отвернулся, не от жалости и сопереживания, не от того что это ужасное зрелище … Всех тошнит…

Это во мне навсегда… Теперь навсегда, всего один взгляд, взгляд никому ненужной особы…

---

[Морга]

Пишет  Lady Danielian:

Нет, давай мы не будем фальшивить.
Я всегда умираю без Солнца.
Небо кажется шире и шире.
Остаётся всегда лишь бороться.
Я уже не могу быть как прежде.
Не могу быть такой безрассудной.
Я всегда умирала в надежде.
Я опять умираю прелюдно.
Солнце можно закрыть облаками.
Солнце может уйти к другим странам.
Но я чувствую, что Оно с нами.
Что Оно не наносит нам раны.
Всё вернётся. Беззвучно, сонливо,
Повторяя движенье планеты.
Но давай мы не будем фальшивить.
Я всегда умирала без света

@темы: Мысли вслух, Стихи

---

отрывок. Но законченный.

[демодок]

Вот теперь я могу это выложить для раздолбания. Долбайте пожесточе.

Так могла постучаться в их домус только Судьба...
Лукреция всегда и сразу — по стуку в дверь — узнавала, кто к ним (или к ней) пришёл.
Супруг, возвращаясь домой, не стучался. Он спешивался перед воротами, иногда задевая их ножнами, а иногда и не задевая — и ближайший к воротам раб спешил распахнуть их перед хозяином, и это был праздник сердца Лукреции. Соседи стучались нахраписто и своекорыстно, и приходилось открывать, выслушивать, одалживать, смеяться, соглашаться, выпроваживать... Странствующие и путешествующие стучались редко и робко — но для них всегда были готовы ночлег и пища в домусе Луция Тарквиния Коллатина, даже если хозяина не было дома. Воры и грабители не стучались, а ломились, а если стучались — то ещё более робко, чем странники, но с хитрой и угрожающей робостью; их встречали пращи и палки рабов и мечи свободных...
Домус Луция Тарквиния из Коллации, центуриона и сенатора Великого Рима, был богат и крепок.
Так властно и коротко могла постучаться в него только Судьба.
Их было четверо, вошедших в домус Луция Тарквиния Коллатина. Сам Луций Тарквиний Коллатин был не первым, а пятым, сопровождающим четверых. Прежде прочих Лукреция увидела свою Судьбу — старшего из царевичей, Секста. Прочими были два его брата (рыхлый добродушный Тит и всегда насмешливый Аррунт), царский шут Луций Юний Тупица (почему-то тоже в офицерском облачении) и супруг.
Супруг был лишним. Его не должно было быть здесь и сейчас. Он в это время должен был воевать Трою... нет, Ардею! Лукреция пряла козью шерсть, когда к ней постучалась её Судьба и привела супруга...
— Прядёшь? — горделиво вопросил супруг и высокомерно покосился на её Судьбу.
А Судьба молчала, пожирая Лукрецию своими всевидящими, всезнающими, властными глазами.
— Да, муж мой, — тихо и покорно ответила Лукреция. — Ты воюешь, а я пряду. — И опустила глаза под взором своей Судьбы.
— Ты выиграл, Коллатин! — сказала Судьба, продолжая пожирать Лукрецию глазами. Резко отвернулась и вышла из комнаты, и покинула домус, уводя за собой всех прочих — двух братьев, шута и супруга.
Лукреция бросилась было следом за своей Судьбой... нет, она должна была броситься следом за своим мужем! Несколько долгих, бесконечно долгих мгновений она стояла, выронив веретено и прижав руки к груди, пытаясь успокоить безумно колотящееся сердце. Куда бежать? Вослед супругу — или вослед своей Судьбе? Это были совсем разные направления, они только казались одинаковыми!
Лукреция, повалив прялку, упала на мягкую груду козьей шерсти, и рабы захлопотали вокруг, пытаясь привести хозяйку в чувство... В чувство, которого уже не было, которое сменилось другим. Всепоглощающим и противоположным. Преступным. Непозволительным для сабинянки.

* * *
— Твой конь засекается, Секст! — сказал Луций-Тупица, когда они отдалились мили на две от Коллации. — Остановись и дай ему отдохнуть — или мы не одолеем двадцать миль до Ардейи!
— Ты снова прав, Тупица... — задумчиво отозвался царевич. — Скачите во весь опор! — властно крикнул он братьям и Коллатину. — Вы должны быть в лагере к утру!
Они остановились почти на полпути от Коллации к Риму — Секст и царский шут в офицерском облачении. Было темно. Было два часа пополуночи.
— Ты знаешь, куда я сейчас поскачу? — спросил Секст.
— Да, царевич! — Луций, последний из рода Юниев, решил не покривить душой.
— Ты будешь молчать?
— О чём, царевич? — спросил Луций Юний.
— О моих намерениях!
— Я не могу говорить о том, что мне неизвестно, — Луций Юний не солгал.
Всё развивалось так, как он предполагал, и даже лучше...
— Ты подождёшь меня возле ворот... — бросил Секст, разворачивая коня и бросая его в галоп — обратно, к Коллации.

Луцию Юнию Бруту ничего не нужно было решать и делать — всё было решено и сделано Судьбой. Он всего лишь предоставил Судьбе такую возможность...

Спустя полтора часа старший царевич проскакал мимо него по направлению к Риму и далее к Ардее, а Тупица неспешно двинулся к домусу всадника из Коллации.
Хозяйка домуса отворила ему сама.
Такие лица Луций Юний видел только у весталок, да и то нечасто, а лишь когда им доводилось обслуживать верховных жрецов...
— Ты? — спросила Лукреция. — Что тебе нужно?
Луций Юний вытащил из ножен кинжал и протянул ей рукояткой вперёд.
— Убей меня, госпожа, — сказал он, — и никто ничего не узнает.
Она нерешительно взяла оружие и вдруг захлопнула ворота перед ним, царским шутом.
Всё происходило так, как надо.

Левая щека Секста была распухшей и красной, как от пощёчины. И даже без всякого «как» — от пощёчины. У сабинянок очень тяжёлые руки...

---

Истерика

[Catold]

Не хватает дыхания. Воздух
Не проходит дальше трахеи.
Дальше – эхо, биение, отзвук:
Не люблю. Не хочу! Не смею…
Ненавижу. Уйдите. Небо!
Защити, прикрой облаками
От людей, от света, от камня,
От стыда горчайшего хлеба…
Сделай так, чтоб совсем не искали!

Чтобы вытекла кровью из горла
И ушла в песок белоснежный
Обо мне даже память. Гордой
Я остаться смогу. Но прежней?..
В зазеркалье – слепые блики.
Это я – отражением предана.
Это мне, переписанной набело,
Каждой ночью выхаркивать криком:
«Боже, не было этого, не было!»

@темы: Стихи

---

[Ниэби Оленьи Рожки]

Выхожу из забытого старого дома,
застывая в гнилых остывающих хилых дверях.
Мне останется двадцать часов, запах старой соломы
и тепло января.

Мне останется ветер и ветхие красные крыши
и какие-то двадцать часов.
Ты мой голос когда-нибудь снова бесспорно услышишь
меж чужих голосов.

Двадцать вечностей. Двадцать оставленных кружек
с горьким чаем на высохшем старом дубовом столе.
Мне никто в этом пасмурном мире так сильно не нужен.
На пустынной земле

все дороги приводят в обугленный Рим. Будто выход
у конца перекрестка, и времени встанет бег.
Спустя двадцать часов заметает мой след. И так тихо
падает
снег...

@темы: Стихи

---

[Морга]

Пишет  no comment.

Маленькое привествие

Здравствуйте, дорогие стихотворцы! Прочитала массу ваших стихов- получила еще больше удовольствия. Действительно, очень красиво и вдохновляюще! Вот и захотелось с вами поделиться своим довольно старым, но творчеством.

Последнее страданье.

Мне больно, больно от чего же?
А от того что вещи есть,
Которые мы изменить не можем,
Желая это заблуждением счесть.

И в колыбели наших снов
Я забываюсь от отчаянья,
Понять не сможешь- слишком мало слов.
И мне не грустно- мне печально.

А ты не веришь- ты в ловушке,
Ты как заблудшее дитя,
Да,осознать мы многого не можем,
Идя куда-то в никуда.

Он холоден и невозможен,
Он не похожий на меня,
Его моя душа понять не может,
И он меня понять не сможет никогда.

И в ледяном от страха царстве,
Мы бродим будто в доме ясном,
И голос твой спокойный, беспристрастный,
Преследует еще меня.

Мне холодно, но не от страстной вьюги,
Не от забытья, не от безмолвного дождя,
Никто меня понять, увы, не сможет-
Мне холодно из-за тебя.

Но мой рассудок не падет,
И не предаст меня мой меч,
Мне просто грустно,
И жаль тебя, быть может,
Но я жива, и не о жизни речь.

И цели наши погибают,
Мы заблуждаемся в судьбе.
Но я пройду. Я уцелею.
И улыбнусь когда-нибудь тебе.

Воспоминания мое сознанье гложут,
И это так не важно, разве смысл есть?
Ничто мои страдания не подытожит.
Ни твой надменный взгляд, ни меч.

Когда ты потеряешь сам себя,
Уже не сможешь всё сберечь.
Но ты не я- и я уже не та.
И нам теченья жизни не пресечь.

И снова, я останусь лишь одна,
Одна за зло и за добро,
И мне не грустно- я не холодна,
И не боюсь случайных встреч.

И ,может быть, я все еще люблю тебя-
И это будет наказаньем,
И вдруг пройдет мое последнее страданье,
И закричит душа моя,
И те глаза, которые полны печали
Не сможет позабыть луна.

@темы: Стихи, Чувства

---

Противо речие

[Мастер-]

А он любил её всякой. Злой, капризной, жестокой.
Она его тоже любила.
Смотрела в себя, как в немытые окна,
твердила: «Конечно люблю тебя, что ты, милый!».
И уходила.
И он начинал ненавидеть ночи, запахи, волосы на подушке,
ненавидеть пятницы.
Душа остывала, как чай остывает в кружке.
Клубились заботы, пыль, неурядицы. Не было сил ни бежать,
ни прятаться.
Теперь вечерами - футбол, кальян, кинофильмы,
пара подружек.
И он – молчаливый, брутальный, сильный,
но ватой хотелось наполнить уши. Не говорить,
не слушать.
Хотелось напиться, уехать, всё бросить к чёрту,
убить усталость!
Роман закончить до дыр затёртый!..
«Ты больше не любишь, милый? Какая жалость!» -
она звонила.
И возвращалась.

@темы: Стихи

---

[Vistrel]

Научился рано ложиться спать
По утрам смеяться и слушать джаз.
А сегодня ночью меня во сне
Обнимала девочка - так
как ты.
Я, конечно, знаю, она - другой
Человек, и в ней от тебя совсем
Ничего: ну, родинка на
плече.
Да ещё по-детски весёлый смех.
Но скажи, ответь мне - за что
и как,
По какому праву, в конце концов,
Даже в этом зыбком фантоме встреч,
Даже в этой мгле - отказали нам?
Я имею выдержку, чтобы жить,
Я могу смеяться и слушать джаз,
Я приемлю многое в жизни, но
Не проси и это меня принять.

---

"Ангелы" Райнер Мария Рильке, стихотворный перевод.

[KleoSakuratyan]

Ангелы.

На их устах – полуулыбка,
Душа, как небеса, чиста.
Лишь иногда в желанье диком
Им хочется познать греха.

Их красота так молчалива,
Единство духа их роднит.
Мелодия благочестива
На всю вселенную звучит.

Им стоит крылья распахнуть,
Ударит ветер в перья звонко,
Как будто в храм вошедший дух,
Владелец чудотворных рук
Книги Начал коснётся тёмной.

Оригинал

Die Engel

Die Engel Sie haben alle müde Münde
und helle Seelen ohne Saum.
Und eine Sehnsucht (wie nach Sünde)
geht ihnen manchmal durch den Traum.

Fast gleichen sie einander alle;
in Gottes Gärten schweigen sie,
wie viele, viele Intervalle
in seiner Macht und Melodie.

Nur wenn sie ihre Flügel breiten,
sind sie die Wecker eines Winds:
als ginge Gott mit seinen weiten
Bildhauerhänden durch die Seiten
im dunklen Buch des Anbeginns.

@темы: Стихи

---

[Vistrel]

дорогая, мне кажется, ты
столько раз
столько разных имела мужчин,
стольких девушек съела на ланч,
что мне даже неловко
тебя
целовать.
дорогая, мне кажется, ты
слишком часто снимала сияющий нимб,
дозволяя свой запах волос
и андрею, и яну, и мне,
дураку.

дорогая, мне кажется, ты
просто знаешь, что этому сонму других,
и вон этим,
и даже вон тем -
я тебя
никогда
не отдам.

---

[Erick-York]

ангелы

Время пришло - так давай, переписывай набело
Всю свою жизнь, выбирай из седого забвения.
Мы упадем, и останутся снежные ангелы;
Наших изломанных тел не найдут.
Трудно дышать? - Не дыши, всё равно ведь застрелимся...
В новом году только новые затруднения;
Мы упадем, ничего не найдут - метелица -
Снег на ресницах и снег во рту.

Время - терять. Потеряли друг к другу подступы:
Как по стеклу бегут капли, я их не чувствую;
Ты убедительно плачешь. Отлично. Ну, Бог с тобой...
Сердце в снегу, засыпая, скрипит.
Что мне сказать? Говорить - это как-то не правильно,
Ты ведь уже не чувствуешь моей грусти, но
Мы упадем - всё же вместе, вдвоем - на шпалы и
Больше никто никогда не взлетит.

Соль на губах. Над окопами реют стервятники.
Кровью клялись, теперь платим как проигравшие;
Я люблю всё, что ты пишешь, особенно задники,
Там где всё время идет снег.
Больно дышать? - Это жизнь, здесь жестокие правила
Просто стреляй - и хотя бы умрем настоящими,
И упадем, и останутся снежные ангелы,
А через время - всего лишь снег...

---

Бездна

[Сэнсэй]

Можно любить человека как брата,
как друга....
Слышали?
Кто-то искал в тишине врата ада.
Успешно ли?

Ад в человеке и рай - в человеке.
Под пылью
И наслоением нежности
(под настроение). Кажется былью
То, что когда-то содеяли.

Задеты
не струны, а нервы
усталостью.
Старостью?
Звонче звенит, натянувшись, струна.
Пей свою жалость к себе.
До дна.

Дна не увидишь,
Там бездна.
Голодная, тысячеликая.
Но безъязыкая просьба
о помощи или спасении
будет услышана теми,
кто отвернулся, казалось.
Осталось
смотреть
и внимать,
ужасаясь.

@темы: Мысли вслух

---

[принц п.]

- Откуда берется тишина? - тихо спрашивает Эмиль.
За бортами тихо плещется молчание и море.
Капитан усмехается. Белый дым неспешно выплывает из его трубки и стелется по полу. Эмиль неловко потирает босые ноги одна о другую. Дым холодный и пахнет вишней.
- Я думаю, тут как с курицей. Знаешь, кто появился раньше, курица или яйцо? - Эмиль смотрит вниз, держась за поручни. Темная вода лижет белые борта корабля.
Капитан молчит и поворачивает чуть вправо большой корабельный руль.
Эмиль обходит его стороной, заложив руки за спину. Большая белая рубашка цепляется за ноги; Эмилю неудобно и неловко стоять в ней рядом с высоким капитаном, одетым в белый китель с золотыми пуговицами.
- Ну так вот: моя мама говорит про эволюцию. А я думаю, что раньше появилось яйцо. Потому что если не было бы яйца, откуда бы взяться курице? А откуда уж яйцо взялось - это не моего ума дело. Может, его снесла другая птица.
Откуда мне знать?
Эмиль долго всматривается вверх, в темное лицо капитана, но тот невозмутимо вглядывается в даль, и только когда он перекладывает трубку из одного угла рта в другой, зубы негромко клацают о деревянную поверхность.
Но Эмиль не обижается.
- А вот тишина взялась из молчания или молчание из тишины? Или молчание и тишина это одно и то же? - задумчиво спрашивает Эмиль, ковыряя пальцем отколовшуюся эмаль между кнопками на приборной панели.
В этот момент капитан поворачивает руль влево и корабль обходит бесконечный, ввысь уходящий айсберг. И тогда перед Эмилем открывается ночь такая ясная и прозрачная, и небо большое и необъятное, и столько звезд и созвездий, сколько он никогда прежде не видел и даже думать не смел, что где-то бывает настолько хорошо и красиво.
- У нас в Англии... не так, - говорит он тихо, сжимая поручни и невольно вытягиваясь вверх, только чтобы ухватить и запомнить побольше этого неба, пока впереди не посветлеет горизонт или не покажется очередной айсберг.
Его преследуют воспоминания о трубах Спиннерс Энда, то тут,то там торчащие на фоне серого неба и зданий красного кирпича, и ночью то небо никогда не было таким, и, Эмиль почему-то уверен, никогда и не будет...
Там, в высоте, зажигаются новые и новые звезды, и вода ловко жмется к бортам, и сверкает, и переливается звездным светом, и все так для Эмиля ново, что он стоит, замерев, и не дышит, и себя не помнит.
- Мама говорит, о смысле жизни пишут в книгах. А я читал и не нашел. Но мама читает другие книги; в них, наверное, есть смысл. А в моих нет. Зато в них есть картинки. И знаешь что? - добавляет тихо Эмиль, снова всматриваясь в лицо капитана. - Если так, картинки лучше.
Но капитан молчит.

@темы: Рассказ

---

Клятва дракона

[Морга]

Пишет  Luminele:

Говорят, короли Изейнваля особый народ -
Покровитель-дракон с давних пор бережёт этот род.
Только, если легенды не врут, придёт время опять.
Королю Изейнваля погибнуть, чтобы крылатым стать.

Элиона прислонилась спиной к нагретому на солнце камню, к его шершавой, поросшей лишайником поверхности, и рвано вдохнула воздух, тут же обжегший гортань. Багряное пятно на боку расползалось всё больше. Пальцы руки, зажимавшие рану, отчетливей подрагивали от напряжения. Красивые черты девичьего лица неузнаваемо исказились, являя миру гримасу боли. Обречённая мысль пронзила сознание: «Она не дойдёт».
Бросив затравленный взгляд на тропу, по которой пришла, Элиона увидела за собой четко прослеживающийся след: капли крови испачкали листья на нижних ветках деревьев, некоторые задержались в своем полете на тонких иголках пожухлой травы, зависнув на согнувшихся под их тяжестью кончиках и напоминая теперь волчьи ягоды, остальные впитались в землю.
Голова закружилась. Всё тело охватило лёгкое покалывание, по спине потёк пот. Она не собиралась умирать здесь. Она вообще не собиралась умирать. До зубовного скрежета стиснув зубы, Элиона заставила себя встать и сделать шаг вперёд. Владенья Дракона простирались сразу за рекой. Нужно было дойти. Успеть.
Глаза то и дело застилала белая пелена, словно мороз своим дыханием трогал стекло – все предметы по краю исчезали за тонкой паутиной замысловатого узора. Разглядеть можно было только то, что непосредственно находилось впереди: песчаную извилистую тропу, основания сосен, спрятавшиеся под их развесистыми лапами островки черники, муравейник, трухлявое бревно, преградившее дорогу.
Элиона шла, словно в бреду. Но голова при этом была стеклянно чистая – ни одной мысли. Только бешеный стук сердца в горле, подкатывающая тошнота, острая резь в боку и слабость, волнами разливающаяся по телу при каждом шаге. Её затея не стоила и битой скорлупы яйца. Но просто так лечь на тропу и позволить себе умереть, девушка не могла.
Подчиняя себе негнущиеся, словно налитые свинцом ноги, Элиона одной силой воли толкала свое тело шаг за шагом вперед. Позади их осталось немало. За следующим изгибом тропы уже можно будет разглядеть реку. Сейчас девушка слышала лишь отдаленный шум текущей воды, больше похожий на невнятный шепот переговаривающихся между собой голосов. Уши словно забило ватой. В голове нарастал пронзительный гул.
Споткнувшись, Элиона пошатнулась и больно врезалась лбом в дерево. Из носа тут же хлынула кровь – сосуды не выдержали высокого напряжения. Но, как ни странно, от этого ей стало немного легче. Ушло головокружение, и рассеялся туман перед глазами. Пусть ненадолго. Элиона понадеялась, что ей этого хватит, чтобы добраться до реки. О том, как будет перебираться на противоположный берег, она старалась сейчас не думать. Не время.
Отлепившись от дерева, к которому она прислонилась, чтобы не упасть, девушка упрямо зашагала дальше. Вера в могущество Дракона была тем внутренним стержнем, что не позволял ей до сих пор сломаться. Помогало и природное упрямство. Если бы не рана в боку, если бы не муж, бросивший умирать…
Слёзы непроизвольно брызнули из глаз. Стало трудно дышать. Ком, подкативший к горлу, не позволял сделать вздох как следует. Она не должна о нём думать. Потом. Всё потом.
Глаза снова затянул туман. Девушка крепко зажмурилась и шагнула в неизвестность, моля всех Богов о том, чтобы под ногой не оказалось ветки. Падение сейчас было равносильно смерти.
Но вот деревья расступились, и Элиона наконец смогла взглянуть на реку.
Прозрачная вода с шумом текла по камням, таща за собой упавшие ветки и листья. Ширина – семь шагов, глубина – по колено, а кое-где и выше. Вырвавшийся разочарованный вздох заставил замолкнуть даже птиц. Течение в этом месте было слишком быстрым, бурным: её запросто могло сбить с ног и снести вниз.
Но отступать не имело смысла. Элиона с замиранием сердца шагнула в реку. Ледяная вода тут же обожгла ногу. Течение потянуло за собой вниз. Девушка сосредоточилась на следующем шаге, молча благодаря мастера, сшившего ей добротные башмаки. Их подошва не скользила на мокрых камнях. Если ей удастся сейчас вытащить ногу из воды, как будто обувшей ступни в тяжелые сапоги, навалившейся всей своей тяжестью, не отпускавшей, она сможет идти.
Семь шагов - каждый был как последний, и все оказались пройденными. Элиону подвело облегчение, нахлынувшее в самом конце, когда она почти вышла на другой берег. Минутная радость принесла короткое расслабление измученному телу. Колени предательски задрожали и подогнулись. Элиона в отчаянье замахала рукой, чтобы удержать равновесие, но всё равно упала.
Сознание унеслось во мрак.

Пробуждение оказалось не таким радужным, как она могла бы себе представить. Все тело ломило от усталости, по затекшим членам растекалась тягучая слабость. Пересохшее горло мучила жажда. Стопы заледенели и стали совершенно бесчувственными. Рядом чудился звук текущей воды. Элиона медленно открыла глаза, чтобы с трудом разглядеть, словно сквозь толщу мутного стекла, кусок лазурного неба и верхушки сосен.
По щекам потекли слезы отчаянья. Дракон не пришел. Она так и умрет, лежа у реки в той же позе, как и упала: с заломленной за спину рукой, подогнутыми ногами и лицом, обращенным к бесчувственному небу.
«Где же ты? Где? – не в силах произнести это вслух, мысленно взмолилась Элиона: - Мы связаны клятвой. Ты и я».
Кроны деревьев чуть сильнее качнулись от ветра. Птицы ненадолго замолкли, но лишь затем, чтобы потом разразиться еще более жизнерадостным щебетом. Сознание снова едва не соскользнуло в небытие, удержавшись на самой грани. В шуме реки девушки почудились ответные слова.
- Мы связаны клятвой, ты и я, - прошептал лёгкий ветерок, коснувшийся лица и отодвинувший с глаз прядь рыжих волос: - Зачем ты пришла и зовёшь меня?
- Ааа..аа..гррх.. – всё, что смогло выдавить из себя охрипшее девичье горло. Губы же беззвучно прошептали: - Ардгал предатель. В ночь третьего дня убывающей луны он поведёт войско на штурм Изейнваля. Останови!
- Почему я? – ответил ветер, принесший с собой непонятное чувство спокойствия и умиротворения. Терзающая бок острая боль медленно стала отступать.
Элиона улыбнулась одним уголком губ.
- Ты Хранитель Земли-за-Рекой. Я попросила о помощи. Легенды говорят, что ты не отказываешь в ней умирающим, - снова раздался беззвучный шепот. На этот раз он потребовал у девушки больших усилий. Отпущенное ей время уходило.
- Легенды не врут, - в последний раз донёсся отзвук ветра и смолк.
Морщинки от сдерживаемой боли, изрезавшие девичье лицо, разгладились, вернув ему прежнюю красоту. На губах застыла безмятежная улыбка. Ладонь, до этого крепко прижимавшаяся к боку, безвольно опустилась на землю.
В небо взмыл Золотой Дракон.

Войско собиралось в Рокшпосте. Небольшая приграничная крепость, сиротливо жавшаяся к скале, за несколько дней превратилась чуть ли не в базарный город – всюду кишмя кишели люди, кони, повозки с провизией; стук молотков в кузнях не смолкал с утра до поздней ночи; на небольшом плацу без устали тренировались новобранцы.
От тесноты, духоты и жары не желающего заканчиваться лета многие люди падали в обморок, другие страдали животом от грязной воды. Лекари не поспевали за всеми. Быстро добраться до страдальцев можно было, если лезь по чужим головам, но это нередко заканчивалось не только бранью. Жертв от многочисленных потасовок становилось все больше. Дважды людям пришлось тушить пожар.
Над городом повисло удушливое облако людских испражнений, пота, пыли и гари. Ветер словно забыл про это место. Люди все чаще молились Дракону, чтобы крылатый правитель небес вернул движение воздуху или подарил дождь.
Ардгал пребывал в мрачном расположении духа. Завтра уже нужно было выступать, а половине войска не хватало обмундирования, треть состояла из зеленых юнцов, а его лучшие бойцы валялись в лазарете, страдая желтухой.
Мощный кулак обрушился на стол.
- Да что за напасть! – выместив часть злобы на мебели, Ардгал немного успокоился.
Взгляд холодных серых глаз замер на фигуре находившегося поблизости советника. За месяц, проведенный в Рокшпосте, Ардгалу до тошноты надоела постная рожа Дуана. Советник не любил веселиться. Даже самые изощренные пытки не вызывали эмоций на его вечно спокойном безучастном лице.
- Вели привести ко мне пленника, - приказал Ардгал и улыбнулся, предвкушая небольшое развлечение.
Дуан с достоинством склонил голову в знак того, что услышал приказ, и незаметно щелкнул пальцами. Один из стражников снялся со своего поста и вышел в коридор, а уже через четверть часа пленник был в зале.
Притащенный стражником высокий нескладный мужчина в дорогой, но местами оборванной и испачканной одежде, бросился на колени, вытягивая вперед себя дрожащие руки, скованные полоской металла.
- Лорд Ардгал! Я сделал всё так, как вы мне приказали. Я заколол её кинжалом и бросил мёртвой в лесу, чтобы звери… - быстро затараторил пленник, трусливо вжимая голову в плечи и бегая лихорадочным взглядом по залу. Прямо смотреть на лорда Ардгала он не осмеливался.
Руки пленника ходили ходуном, позвякивая короткой цепью, да и сам он весь трясся от страха, являя собой то самое зрелище, которое всегда приводило владыку Северных земель в восторг.
- Но ты не проследил за тем, чтобы дочь короля Ристерда умерла, - весомо заметил лорд и пригубил вино из кубка, скрывая за ним расплывшуюся на пол-лица довольную улыбку.
- Я… я оставил ее в самой чаще леса. С раной в боку она не могла далеко уйти. Звери… - вдруг пленник всхлипнул, проглатывая невыплаканные слезы: - Вы должны поверить мне, мой лорд! Помилуйте! Элиона сейчас мертвее мёртвых. Я вам клянусь!
- Мои люди не нашли тела, - равнодушно произнес Ардгал, словно не слышал ничего из того, что говорил ему корчащийся на полу мужчина. Предатель и трус. Окажись Ардгал на его месте, он вонзил бы кинжал в сердце жертвы и несколько раз там бы провернул. Хм… Окажись на его месте, он бы правил в Изейнвале. Жизнь так была несправедлива к нему. До этого момента.
- Мой лорд! – в голосе пленника прорезались истеричные нотки: - Я ни в чем не виноват! Я сделал всё, что вы говорили… Она мертва… Элиона…
- Выбросить его в окно, - с мрачной улыбкой произнес Ардгал.
Верно, сам Дракон дал ему силу восстановить справедливость. Править в Изейнвале с самого начала должен был он. Почему только эта глупая рыжая баба предпочла ему такое убожество? Он ведь почти всерьез ухаживал за ней.
Осознав свою скорую участь, пленник взвыл и испортил штаны. По залу тут же разнесся противный запах мочи. Ардгал скривился и зажал нос рукой.
- Нет! Нет! Яя-а-аа… – надрывно верещал мужчина, захлебываясь собственными слезами. Его конечности дергались от страха, дрожали в бессмысленной попытке зацепиться сапогами за пол, по которому его волокли двое стражников. Так трепыхалась бы бабочка, умирая на острие булавки, - так же бессмысленно, как и красиво.
Наконец, пленник полетел вниз. Ардгал вздохнул с облегчением и поднялся. Ему захотелось выйти на балкон и полюбоваться распростертым на земле телом бывшего соперника.
Мерные шаги лорда, эхом разносящиеся по залу, долго были единственными звуками в воцарившейся тишине: Дуан сердито молчал, обдумывая, где они смогут найти другого проводника в Изейнваль за место выброшенного, стражники предпочитали не привлекать к себе внимание излишне вспыльчивого повелителя, являя собой неразделимую композицию со стенами.
Но вдруг с улицы, со стороны колон, донеслись суматошные крики и ор.
- Дракон! Дракон! – в голосах столпившихся внизу людей животный ужас смешивался с восхищением.
Не утерпев, лорд прибавил шагу и почти выскочил на балкон. Его взгляд с интересом устремился вниз на толпу. Столпившиеся на тренировочной площадке люди стояли с задранной вверх головой и рассматривали что-то в небе. Ардгал попытался проследить за их взглядом, но ничего не увидел. Лазурное небо было безоблачным и пустым.
- Дуан, прикажи первому и девятому дивизиону выступить немедленно. Не нравятся мне эти массовые галюцина…
Речь Ардгала оборвалась на полуслове. Огромная драконья лапа, переливая на солнце всеми оттенками золота, ловко сцапала его с балкона. Когти почти нежно сжали тело, так что особой боли мужчина не почувствовал, а потом… они вместе поднялись с черепичной крыши ввысь. Он и дракон.
От быстрого полета перехватывало дух. Воздух свистел в ушах, обжигал лицо. Ардгал с восхищением смотрел на то, как отдаляется от него Рокшпост, превращаясь в темное пятно на фоне бушующей зелени. Земли от восхода до захода солнца раскинулись под его ногами: извилистые реки, леса и поля, тонкая полоска гор и море.
Глядя на всё это с высоты птичьего полета, Ардгал чувствовал себя повелителем мира, владыкой неба и земли. Отец всегда говорил ему, что удача находится на стороне сильных. Вот и сам Золотой Дракон решил поддержать его в походе на Изейнваль, а значит победа будет на его стороне. Победа!
Внезапно мир перед глазами Ардгала перевернулся. Заложив крутой вираж, дракон поменял направление на противоположное и камнем рухнул вниз.
Мужчина почувствовал, как от беспощадно бьющего в лицо ветра по его щекам потекли слезы. Но он все равно держал глаза широко открытыми, пытаясь уследить за быстро меняющейся картиной земли. Сердце в груди колотилось от почти детского восторга. Страха не было. Если бы Дракон желал его убить, сделал бы это сразу. Ардгала ничто бы не спасло ни от когтей, ни от пламени. А он до сих пор жив!
- Ееххууу! – перекрикивая ветер, проорал Ардгал и раскинул в стороны руки. Восторг полета пьянил, добавляя безрассудства и храбрости.
У самой земли Дракон затормозил и перешел на бреющий полет, идя так низко к поверхности, как это представлялось возможным. Его брюхо почти касалось верхушек сосен.
- Дуан не поверит своим глазам, когда нас увидит, - восторженно произнес мужчина, властно огладив драконий коготь. С таким союзником захват Изейнваля казался ему делом почти свершенным, проще говоря - пустячным. Неприятности начались, когда Дракон раскрыл свою пасть.
Длинной обжигающей струей пламя ринулось на землю. Высушенная солнцем трава вспыхнула мгновенно, следом загорелись деревья и стены, с воем и плачем бросились в панику запертые в тесноте люди. Пожар молниеносно охватывал один дом за другим, а Дракон все продолжал изрыгать из пасти беспощадное пламя.
- Стой! Нет! – протестующе заорал Ардгал, молотя кулаком по драконьей лапе: - Это мои люди. Мои! Не смей их убивать!
Ардгал смотрел вниз и не верил своим глазам. Десятками и сотнями умирали его люди, сгорая в огне, словно тряпичные куклы. Они кричали, тянули к нему руки, звали по имени. Кое-кто проклинал. Один смельчак размахнулся как следует и бросил камень. Лорд не обратил на это внимание, слишком был погружен в свои мысли.
Его непобедимая армия, которую он собирал столько лет, сгорала заживо, запертая в стенах неприступной крепости Рокшпост — каменного мешка с единственным выходом через ров у главных ворот. Толстые каменные укрепления с узкими окнами бойниц превратились в ловушку.
Ардгал почувствовал, как волосы на его спине зашевелились от ужаса. С самого детства он был самым сильным, самым упрямым, самым наглым. Трусы убегали от его кулаков. Деревни сдавались, только заслышав его имя. Враги его боялись и ненавидели. А он сам смеялся им всем в лицо. Ардгал не знал, что такое страх и что такое боль. Ему неведомы были потери, поскольку он не любил никого, кроме самого себя. Но сейчас...
Дракон пошел на следующий круг, и Ардгал, очнувшись от первого потрясения, бросил пытливый взгляд вниз.
Горели уже целые кварталы. Люди в панике лезли друг на друга, стремились выбраться на подпиравшие Рокшпост с севера крутые скалы или же, наоборот, завернувшись в тряпье и куски кожи, пытались пройти сквозь стену огня, охватившего ворота, и выбраться из города наружу. Дракон безжалостно убивал и тех, и тех.
Ардгал стиснул зубы от ярости. Никто не смел разрушать его планы. Никто не смел убивать его солдат.
- Проклятая ящерица! Ты мне ответишь за это! – зло прошипел мужчина, подтягивая к себе ноги. С огромным усилием дотянувшись до сапога, Ардгал вытащил спрятанный в голенище отравленный кинжал и замахнулся.
Почувствовав угрозу, Дракон резко остановился и завис в небе, отчего мужчину тряхнуло, словно безвольную куклу, и оружие выскользнуло из его взмокших пальцев.
Подняв голову, Ардгал ощутил на себе взгляд фасеточного глаза, окатившего его волной презрения. Дракон развернул к нему свою пасть и, раньше, чем мужчина успел как-то отреагировать, откусил ему голову. Барахтаясь и кривляясь в воздухе, из разжавшихся когтей на землю полетело обезглавленное тело.
Крепость Рокшпост догорала, превратившись в общую могилу.

В небольшой уютной пещере вылупилась из яйца малышка-драконица. Поднялось внешнее полупрозрачное веко, открывая сине-зеленый фасеточный глаз. Малышка повертела головой, осмотрелась, а затем открыла и второй. На стене солнечный лучик словно играл с ней в догонялки, хаотично прыгая с одного места на другое. Драконица долго и внимательно следила за ним, а затем сморщила носик и чихнула. В ноздри набилась витавшая в воздухе пыль.
Скорлупа яйца еще кое-где прилипала к маленькому тельцу, поблескивающему золотистыми чешуйками на уходящем на закат солнце. Лапки с мягкими коготочками неуверенно переступали с места на место, пытаясь выпутать увязшие в охапке соломы пальцы. Кожистые крылья мокрой тряпкой болтались за спиной. Драконица еще не знала, что их можно использовать для удержания равновесия.
- О! Кого я вижу! Проголодалась, да? – вошедший в пещеру юноша нёс с собой целую корзину свежей рыбы. На вид ему было лет пятнадцать-шестнадцать. Белоснежные волосы длиной до пят свободно лежали за спиной, перетянутые тонкой шелковой лентой. Большие янтарные глаза лучились теплотой.
- Ууррр… - ответила ему драконица и ткнулась мокрой мордочкой в руку.
- Ешь, красавица, подкрепляйся, - юноша ласково почесал её между надбровных дуг и ловко положил в пасть рыбку, успев в самый последний момент, когда челюсти почти сомкнулись, отдернуть пальцы: - Теперь тебе вместо меня придётся жить жизнью Золотого Дракона. Долго жить, почти бесконечно.
Красивое лицо юноши коснулась легкая грусть, но она быстро развеялась, сменившись широкой жизнерадостной улыбкой.
- Память Крови подскажет тебе, как сушить крылья, как охотиться, как управлять потоками воздуха, - в пасть драконицы упала ещё одна рыбка: - Со временем ты вырастишь сильной и красивой. На спине появится радужный гребень. А потом когда-нибудь к тебе придут мои дети.
- Уурр? – малышка рыгнула, заглатывая последнюю из предложенных рыбок, и слегка наклонила голову на бок, спрашивая.
- Не обязательно дети, скорее потомки, - юноша мечтательно улыбнулся и с надеждой посмотрел на выход из пещеры: - Я проживу обычную жизнь человека. Найду себе девушку по душе, заведу с ней детишек. Буду жить, ловя рыбу в реке и охотясь. Увижу правнуков и умру. Ээхх… Наконец-то!
Юноша надолго замолчал, погрузившись в свои мечты о дальнейшей жизни. Не дождавшись продолжения, драконица попыталась боднуть его небольшими рожками на лбу, но не удержала равновесия и почти упала.
- Тише, Элиона! Тише! – юноша едва успел поддержать малышку. – Не спеши! Ты за свою жизнь Драконом ещё многое успеешь сделать. И только тогда, когда к тебе придет кто-то из моих потомков и скажет слова древней клятвы, всё изменится.
Юноша аккуратно водрузил ее обратно на соломенный настил, пододвинул корзину с рыбой, ласково погладил по голове и ушел.
Элиона долго смотрела ему вслед, не зная, как выразить на драконьем языке охватившие её чувства. Она не просила об этом, только об Изейнвале. Но в то же время какая-то часть её сознания всегда знала, что именно так и произойдет. Ведь они были связаны клятвой. Он и она. Человек – дитя дракона, и дракон – дитя человека.

@темы: Рассказ, Стихи

---

Огород

[Catold]

В 1992 году случилось у нас нечего жрать, и мы решили завести огород.

- Да вы только гляньте, - восклицала Ленка Бельцова и потрясала перед моим носом полулитровой банкой с чем-то красно-пёстрым. - Всё же своё, домашнее, своими руками выращенное, никакой химии! А экономия!
И она заломила свободную руку в немом экстазе. Я отодвинула нос подальше, но номер не прошёл: банка чутко держала дистанцию.
Ломти болгарского перца перекатывались в томатном соке сытыми осьминогами.
В такт перечным осьминогам перекатывалась в мамулиных глазах некая сумрачно-опаловая субстанция. Изида, Деметра и Астарта прятались в этих перекатах.
- Так где ж его, огород-то, взять?! - завопила я в отчаяньи.
Плодородие в таких количествах пугало.
- У нас есть свободная сотка, – сказала Лена. – Вам как раз хватит.
Ленка – она добрая и весёлая. Только когда заходит речь о помидорах – полная потеря самоконтроля.
- В субботу едем, - припечатала муля.

Где-то на куличках, впритык к Краснопольскому кладбищу, посреди сухого овражистого куска степи, в мешанине лоскутов таких же убогих месткомовских огородов прятался наш участок. Хорошо прятался, как по мне. До сих пор не знаю, как муле каждый раз удавалось находить его. Я бы не нашла. Или проскочила бы мимо, не отличив от такого же соседского.

Мы ездили туда на трамвае, а до трамвая на троллейбусе, а после трамвая – час пёхом.
Мы – я и брат мой Колька – к идее огорода отнеслись без энтузиазма, но и без отвращения. Надо так надо. Мы дышали одним воздухом и не видели проблемы в том, чтобы трястись с пересадками до клочка заёмной земли. Нас смешили свирепые бабки с железными скелетами тачек, которые уже успели окрестить в народе «кравчучками». Бабки пихались своими тачками и вдохновенно поминали Сорок Восьмой и Пятьдесят Четвёртый. Они расправляли плечи и, чёрт возьми, молодели на глазах. Муля судорожно прижимала к груди самостроченную кошёлку с пакетиками семян и бутербродами. Мы с братом давились смехом и собственной юностью.
Садово-огородный инвентарь, поддавшись веянию времени, жаждал независимости и вываливался из узлов и сумок каждые четверть часа. Это нас тоже смешило.

Ветер поднимал к небу чёрную пыль. Посмертия прошлогодних сорняков вцеплялись в родную землю так, как могут только мёртвые солдаты освободительной армии. Мы с Колькой драли жёсткие стебли и лупили ими друг друга, отдавая противнику последние воинские почести. Мама неубедительно призывала нас к порядку, да какой там порядок... Какой, скажите на милость, мог быть порядок, если сухой ветер апреля девяносто второго гнал по стране очередные, уже привычные для нас перемены, а мы не знали толком других времён?..
Муля любовно отчерчивала прутиком участочки под картошку, баклажаны, подсолнухи и какие-то совсем невнятные культуры. Она была прекрасна и отражала зеркально солнечный свет. Она разговаривала с семенами невнятных культур на языке Изиды, Деметры и Астарты.

Для того чтобы хоть что-нибудь выросло, это что-нибудь стоило поливать.
Вода скупым ручейком текла из худой трубы в паре километров от нашего участка. Я и брат мой Колька ходили туда с жестяным ведром и пластиковыми бутылками. К источнику с водой рыжеватой как наше ведро тянулась обыденная, почти не задевающая сознание очередь. Стоять в очередях для нас – тогдашних – было так же естественно, как и умываться. Наверное, отсутствие очереди хоть куда-нибудь вызвало бы у нас ощущение пустоты и обделённости.
Глина возле трубы раскисла и разъезжалась под подошвами кед.
Широкие огородные тётки из очереди за поливной водой смотрели на нас с братом нежно и покровительственно. Вездеходные, всепогодные и безоткатные как стенобитные орудия, огородные тётки в турецких вытертых свитерах и лыжных кофтах "васюлькового" цвета смотрели на нас и обсуждали своих детей. Они ругали своих детей, зятьёв и невесток за нежелание разделять с ними тяготы земледелия и за желание разделять этого же земледелия плоды. Они напропалую хвастались урожаями, надоями и настригами с ведра, с грядки и в пересчёте на валовой продукт. Они перечисляли какие-то умопомрачительные сорта помидоров – бурых, розовых, жёлтых, крапчатых – и обсуждали нюансы их взращивания. Глаза у тёток при этом делались шальными и хитрыми, как у моего деда после рыбалки и пары пива, кислого жидкого пива, которое разливали в ларьке на лодочном причале номер четыре.
Мы с Колькой лицемерно кивали, пряча ехидные ухмылки за маской Хорошего Воспитания. Нет, мы не считали окружающих глупее себя, нисколечко. Просто апрельский ветер сушил наши лица, а мне было шестнадцать, а брату моему Кольке – на три года больше. Последние искры детства тлели в нас, и мы спешили греться их зыбким теплом.
Мы пересказывали маме в лицах помидорные эпопеи, она улыбалась и лила принесенную нами воду в измятые грядки. Солнечный свет, раздробленный крученой нитью воды, прыгал по маминым рукам.

Сухой апрель сменился холодным маем. Землепашущую диаспору лихорадило. Жрицы Изиды, Деметры и Астарты предрекали заморозки на почве. Телефон звенел тревожно, передавая по цепочке прогнозы погоды от субботы до субботы. Самые отчаянные огородники стелили поверх бледных ростков брезент, полиэтилен и старые куртки. Мы с Колькой не смеялись, чувствуя инстинктивно за этой суетой нечто большее, чем простая забота об осенней сытости. Мистерия творилась на наших глазах. Воздух становился общим для всех, кто этой странной весной бросал в землю семена.
В страшной каше перемен что-то должно было идти своим чередом. Что-то должно было оставаться точкой отсчёта. Смена времён года, рождение детей или рост травы. Детей рожать уже боялись. Слякотная зима вызвала недоумение, а весенние морозы – панику. Гибель ранних побегов грозила стать той самой пресловутой соломинкой, доломавшей верблюжий горб.
Жалкое ведро картошки, зарытое нами на отчерченном прутиком участочке под добродушные подколки Бельцовых, не пострадало: к заморозкам наши всходы ещё не успели выбраться из земли, мы сильно завозились с посадкой. Баклажаны, подсолнухи и невнятные культуры оказались хладостойкими.

...Пьяненький дедок виновато горбился под тяжёлым укоризненным взором спутницы жизни.
- У-у-у, колорада старая! – безнадёжно прогудела бабка, махнула рукой, поправила косынку и вернулась к прополке.
Старая виноватая колорада в сером ватнике покачалась немного на неверных ногах и поплелась прочь, куда-то в сторону трассы.
Бабка сердито сплюнула в грядку. С тем, что благоверный может наклюкаться до полной нетрудоспособности в чистом поле, она уже давно смирилась. Смирилась она и с необходимостью регулярно обирать полосатых жуков с каждого побега. А жизнь какая? А кому сейчас легко?
Мы с братом собирали этих тварей на скорость. Наши твари быстро кончались, и мы ловили Бельцовских, пока не надоедало. Лаковые, нарядные как карамельки колорадские жуки вяло шевелились в стеклянных банках. Эту противно копошащуюся массу мы заливали водой и оставляли вместе со стеклотарой на границе между огородами и кладбищем. Забывчивые кладбищенские посетители забирали наши банки под цветы. Вываленные в межу мокрые жуки тихо ползли обратно.

***

Я сдавала выпускные, а затем и вступительные экзамены. Первая моя любовь пребывала в восторженном зените. Я тяжело переживала такую ерунду как невыданная мне серебряная медаль и принимала как данность чудо появления новых друзей. Колька выкручивался из какой-то особо зверской сессии. Для покупки буханки хлеба требовался всё больший ком денег, и мы искренне считали, что голодные времена уже наступили. Мы ошибались.
На огороде зеленело, цвело и завязывалось. Мы с Колькой бывали там через раз, благо июнь щедро сыпал дожди, освобождая нас от походов к ржавой трубе. В центре участка робко проклюнулся тёмный стебелёк, в котором бывалые огородники признали топинамбур. Они уверяли, что это вкусно. Мамуля сияла уже не отражённым, а собственным матовым светом. Беспорочное зачатие топинамбура признали добрым знамением.

Иногда мы с Колькой подсчитывали рентабельность огорода. Даже с учётом бесплатного проезда (было такое удивительное явление в тот межеумочный период) выходило неубедительно. Даже по самым оптимистическим прикидкам. Но какое значение имели наши выкладки, когда мама высыпала на кухонный стол полтора десятка молодых картофелин, по размеру сравнимых с крупным горохом? В матовом свете маминой души клубеньки отливали перламутром.

По разным причинам мы не были на огороде почти три недели. Жестокий цейтнот.
Зато нас ждала самая приятная работа – сбор урожая. Мама летала по квартире, сгребая все наличные сумки, мешки и корзинки. Мы с Колькой скептически чесали затылки, но усердно помогали.
Городской транспорт отрастил крылья и домчал нас до Краснополья за каких-то полтора часа. Солнце лакировало грязненькие автобусные стёкла. Лёгкая сизоватая дымка в ослепительно-синем небе предвещала осень.
Здороваясь налево и направо, мы шли собирать наш первый урожай. Питон неработающей теплотрассы выгибался триумфальной аркой. Фанфары медлили.
Посреди нашего огорода высился исполинский ствол топинамбура. Его лохматые листья давали густую тень. В этой чернильной тени сухими нитками путались мёртвые стебли невнятных культур. Кажется, это должны были быть кабачки, но я не уверена.
Стройные подсолнухи по периметру участка были аккуратно обезглавлены. Уцелели только несколько штук. Присмотревшись к выжившим, мы поняли – почему. В силу неведомых нарушений развития графитовые ряды семечек строились у них не ровными кругами от центра, а какими-то беспорядочными буграми. Из этих бугров складывались издевательские жутковатые хари. Оранжевые лоскуты привядших лепестков свисали с семечных харь редкими космами.
Те же заботливые руки, что пощадили кривомордые подсолнухи, бережно срезали баклажаны и обкопали лучшие кустики картофеля. Тех корнеплодов, которыми побрезговали неизвестные радетели, хватило как раз на одно ведро.
Со словами: «Хоть эта гнида...» – Колька набросился с лопатой на топинамбур. Земля под напором лопаты скрипела, отчего казалось, что топинамбур огрызается. Колька не копал – рубил отчаянно. Толстый, почти круглый корень неохотно вывернулся из чёрно-рыжих комьев грунта. Пнув для острастки ствол поверженного врага, Колька отпилил клубень.
— Говорили, должно быть вроде редиски, - сказал он, срезая с клубня грязную кожуру. Руки у него немного тряслись.
— Коленька, это так не де... – мама не успела договорить.
Брат укусил белёсый корнеплод, увяз зубом, коротко рыкнул и запустил твердокаменную пакость как гранату на учениях – в белый свет как в копейку.
Муля захохотала. Я наконец-то решилась посмотреть на неё. Ничего страшного, мама как мама. Только сияние опаловое потухло, осыпалось пеплом, вычернив морщины у маминых глаз. Древние богини ушли, на пепелище остался младший научный сотрудник Института Горной Техники. Мы с Колькой засмеялись секундой позже. Разорённый огород вдруг стал абсолютно неважен. Муля смеётся, значит, всё хорошо.
- А всё-таки, — сквозь смех произнесла мама, - всё-таки ведро картошки мы от инфляции спасли!

@темы: зарисовка, Рассказ

---

Миражи

[Мастер-]

Зачёркивая тени облаков,
шагаю к одному из миражей.
В теории - количество врагов
равняется количеству друзей.
На практике, конечно, это бред,
но я и не был дружен с головой.
Я не из тех, что заслужили Свет
и не хочу заслуживать Покой.
Я сам себе придумал миражи,
которые хотелось достигать.
На этом свете
довелось мне жить,
а значит - доведётся умирать.

Не спрашивая мнения богов,
прижизненно, без множества затей.
Хочу, конечно, пережить врагов.
Ну и хочу - не пережить друзей.

@темы: Стихи