подхожу; критически
пишет Zannah :
Мини про перерождения и проходящую сквозь века любовьУ Эвы была хорошая память: иногда, если ей не спалось, она перебирала воспоминания, словно бусины.
На прошлой неделе она порезала палец.
За месяц до того лихач обрызгал ее новый плащ, темно-красный, сшитый на заказ.
Два года и восемь дней назад она впервые постриглась по-мужски.
Ровно шесть лет прошло с тех пор, как Малышка умерла на операционном столе.
В 1932... Сколько же прошло с тех пор? Восемьдесят? Или восемьдесят один?... В тридцать втором году она накинула петлю на шею. Хотелось верить, что смерть полуслепого и болезненного мальчишки помогла семье выжить, но Эве так и не удалось найти упоминаний о родных. Может быть, их убил голод, может быть, раздавила война. Может быть, они прожили долгую жизнь, а их дети бродят где-то рядом.
К счастью, в той жизни она так и не встретила Малышку. Как Эва заботилась бы о ней в почти беспомощном теле?
Она помнила, как увидела на прилавке алые бусы, а у нее, нищей старухи, не хватало денег даже на хлеб. Бусы были почти такими же, как те, что когда-то подарила ей мать. Те, с которыми любила играть Малышка. Те, которые Эва положила ей в гроб.
Шесть лет прошло с тех пор, как Малышка лежала перед ней на операционном столе - жалкая, опустившаяся, в сорок восемь лет выглядящая на все девяносто.
Во время войны, которую позже назвали второй мировой, они впервые стали друзьями. Сошлись в одночасье - двое молодых ребят, каждый из которых мог погибнуть завтра. Тогда Эва смирилась с грязью мужского тела, в котором жила, с тем, что Малышку ждала невеста. Как никогда хотелось поддержать свою девочку, защитить ее, спасти... не получилось, Малышка умерла, когда Эвы не было рядом. Сама Эва прожила немногим дольше. Успела увидеть конец войны, вернуться домой, обнять мать, может быть, лучшую изо всех матерей, что у нее были. Нашла невесту Малышки, но не смогла ее утешить. А потом умерла, очень глупо, от того, что сначала казалось обычной простудой.
Та Малышка была чудесной - умной, спокойной и мягкой. Эва понимала, почему ее невеста была безутешна - она сама давно ни по кому так не тосковала, а ведь теряла многих. Да, Малышка вернулась к ней, как это бывало всегда, но - как это бывало всегда - иной, не помнящей себя прежнюю.
Однажды она подумала - что, если Малышка умерла навсегда, а Эва принимает за нее других людей? В конце концов она решила, что это недоказуемо, и потому не имеет никакого значения.
Эва помнила, как все начиналось, хоть и не знала, в каком году. Давно, очень давно, много жизней назад - вот и все.
В той жизни - самой первой - перед свадьбой мать отдала ей алые бусы. Эва не любила ее, но полюбила подарок - красный цвет был цветом мечты, самым красивым изо всех. Багровой была кровь, и овечья, и та, что стала знаком взросления, карминным - закат и цветы, которые росли у озера, на обрыве. В детстве Эва мечтала о малиновом платье, хотя никогда не видела такого.
Бусы радовали глаз, но не помогали терпеть прикосновения мужа. Он был хорошим человеком, заботился о ней, может быть, любил, никогда не поднимал на нее руку и работал больше других. Жаль, но все это не делало то, что происходило ночами, менее омерзительным. Она терпела, потому что должна была терпеть, но как же радовалась, когда понесла и поняла, что теперь муж ненадолго оставит ее в покое.
Сын оказался крепким, спокойным и до ужаса похожим на отца. Вслед за ним родилась Малышка, маленькая, худая и бледная. Эва подумала, что она не проживет и года. Может быть, именно поэтому она по-настоящему полюбила Малышку и заботилась о ней так, как никогда не заботилась о сыне.
Однажды муж не вернулся с охоты. Его нашли через две недели, с распоротым животом и начисто обглоданным лицом. Эва не знала, плакать от радости или горя, и не стала плакать вовсе. Мертвец больше не мог заботиться о семье, но он не мог и прикоснуться к ней. Эва больше никогда - ни в этой жизни, ни в тех, что последовали за ней - не спала с мужчиной по своей воле. Она не разу не пожалела о своем решении, хотя порой за него приходилось дорого платить.
Эва овдовела в конце осени, а зима, как назло, выдалась тяжелой. Она выбивалась из сил, сын был слишком мал, Малышка болела и почти постоянно плакала. Никто не могу помочь; впрочем, никто и не хотел.
Малышка плакала ночами, мучилась сама и мучила Эву. Эва пыталась молиться, но Бог молчал - он всегда молчал и еще не разу не помог ей.
Малышка плакала, пока однажды Эва не поняла, как спасти ее и сына. И, может быть, себя - если у Бога есть хоть немного человечности.
Эве хотелось зарезать дочь, как ягненка, быстро, без лишней боли. Если бы это было возможно... Пришлось прижать ладонь к личику и подождать, пока девочка не затихнет. Эва помнила свой почти беззвучный шепот: "Потерпи, маленькая, все скоро закончится; ты окажешься там, где хорошо. Или, может быть, исчезнешь, растаешь, как льдинка, и тебе больше никогда не будет больно" Эва помнила, что плакала впервые за несколько лет.
Сын не проснулся, никто ничего не заподозрил. Красные бусы похоронили вместе с Малышкой. Эва прожила еще пять лет. Что стало с сыном после ее смерти, она не знала, и ей было все равно.
Шесть лет назад она убила Малышку во второй раз и снова осталась безнаказанной.
Полтора века назад Эва впервые пожалела о том, что Малышка не помнила свои прошлые жизни. Может быть, тогда все сложилось бы иначе, было бы не так стыдно за нее и за себя. В тот раз Малышка родилась в хорошей семье - как она могла влюбиться в женщину? И, пусть даже кто-то развратил ее, как она могла выбрать Эву, которая была ее матерью? Которая оставалась ею, даже когда кровное родство исчезло? Неужели Малышка не чуяла, насколько противоестественно было то, чего она желала?
Что хуже всего - тогда Малышка была почти красавицей. Покатые белые плечи, черные локоны, огромные темные глаза... Когда она призналась, когда попыталась поцеловать, Эва не чувствовала себя чистой. Нет, она не была насквозь грязной, как тогда, когда рождалась мужчиной, но и по-настоящему чистой - тоже. В тот раз она сбежала, украв тяжелые рубиновые серьги и надеясь на то, что Малышка разочаруется в ней. Можно влюбиться в учительницу пения, но разве можно любить воровку?
Десять лет назад благодаря интернету и полузабытому художнику она узнала, что жизнь той Малышки сложилась удачно. Возможно, она не была счастлива, зато была богата, слыла прекрасной женой, и, если верить портрету, с годами только расцвела. А у Эвы остались серьги.
Шесть лет назад она смогла защитить Малышку от жизни, которая хуже смерти.
Три года назад она купила алые бусы, такие же, как те, что когда-то подарила ей мать, и красные сапожки.
Секунду назад она сказала себе, что эта жизнь - одна из лучших. Малышка спасена, родные все еще живы, и у Эвы много красных вещей.
Мини про перерождения и проходящую сквозь века любовьУ Эвы была хорошая память: иногда, если ей не спалось, она перебирала воспоминания, словно бусины.
На прошлой неделе она порезала палец.
За месяц до того лихач обрызгал ее новый плащ, темно-красный, сшитый на заказ.
Два года и восемь дней назад она впервые постриглась по-мужски.
Ровно шесть лет прошло с тех пор, как Малышка умерла на операционном столе.
В 1932... Сколько же прошло с тех пор? Восемьдесят? Или восемьдесят один?... В тридцать втором году она накинула петлю на шею. Хотелось верить, что смерть полуслепого и болезненного мальчишки помогла семье выжить, но Эве так и не удалось найти упоминаний о родных. Может быть, их убил голод, может быть, раздавила война. Может быть, они прожили долгую жизнь, а их дети бродят где-то рядом.
К счастью, в той жизни она так и не встретила Малышку. Как Эва заботилась бы о ней в почти беспомощном теле?
Она помнила, как увидела на прилавке алые бусы, а у нее, нищей старухи, не хватало денег даже на хлеб. Бусы были почти такими же, как те, что когда-то подарила ей мать. Те, с которыми любила играть Малышка. Те, которые Эва положила ей в гроб.
Шесть лет прошло с тех пор, как Малышка лежала перед ней на операционном столе - жалкая, опустившаяся, в сорок восемь лет выглядящая на все девяносто.
Во время войны, которую позже назвали второй мировой, они впервые стали друзьями. Сошлись в одночасье - двое молодых ребят, каждый из которых мог погибнуть завтра. Тогда Эва смирилась с грязью мужского тела, в котором жила, с тем, что Малышку ждала невеста. Как никогда хотелось поддержать свою девочку, защитить ее, спасти... не получилось, Малышка умерла, когда Эвы не было рядом. Сама Эва прожила немногим дольше. Успела увидеть конец войны, вернуться домой, обнять мать, может быть, лучшую изо всех матерей, что у нее были. Нашла невесту Малышки, но не смогла ее утешить. А потом умерла, очень глупо, от того, что сначала казалось обычной простудой.
Та Малышка была чудесной - умной, спокойной и мягкой. Эва понимала, почему ее невеста была безутешна - она сама давно ни по кому так не тосковала, а ведь теряла многих. Да, Малышка вернулась к ней, как это бывало всегда, но - как это бывало всегда - иной, не помнящей себя прежнюю.
Однажды она подумала - что, если Малышка умерла навсегда, а Эва принимает за нее других людей? В конце концов она решила, что это недоказуемо, и потому не имеет никакого значения.
Эва помнила, как все начиналось, хоть и не знала, в каком году. Давно, очень давно, много жизней назад - вот и все.
В той жизни - самой первой - перед свадьбой мать отдала ей алые бусы. Эва не любила ее, но полюбила подарок - красный цвет был цветом мечты, самым красивым изо всех. Багровой была кровь, и овечья, и та, что стала знаком взросления, карминным - закат и цветы, которые росли у озера, на обрыве. В детстве Эва мечтала о малиновом платье, хотя никогда не видела такого.
Бусы радовали глаз, но не помогали терпеть прикосновения мужа. Он был хорошим человеком, заботился о ней, может быть, любил, никогда не поднимал на нее руку и работал больше других. Жаль, но все это не делало то, что происходило ночами, менее омерзительным. Она терпела, потому что должна была терпеть, но как же радовалась, когда понесла и поняла, что теперь муж ненадолго оставит ее в покое.
Сын оказался крепким, спокойным и до ужаса похожим на отца. Вслед за ним родилась Малышка, маленькая, худая и бледная. Эва подумала, что она не проживет и года. Может быть, именно поэтому она по-настоящему полюбила Малышку и заботилась о ней так, как никогда не заботилась о сыне.
Однажды муж не вернулся с охоты. Его нашли через две недели, с распоротым животом и начисто обглоданным лицом. Эва не знала, плакать от радости или горя, и не стала плакать вовсе. Мертвец больше не мог заботиться о семье, но он не мог и прикоснуться к ней. Эва больше никогда - ни в этой жизни, ни в тех, что последовали за ней - не спала с мужчиной по своей воле. Она не разу не пожалела о своем решении, хотя порой за него приходилось дорого платить.
Эва овдовела в конце осени, а зима, как назло, выдалась тяжелой. Она выбивалась из сил, сын был слишком мал, Малышка болела и почти постоянно плакала. Никто не могу помочь; впрочем, никто и не хотел.
Малышка плакала ночами, мучилась сама и мучила Эву. Эва пыталась молиться, но Бог молчал - он всегда молчал и еще не разу не помог ей.
Малышка плакала, пока однажды Эва не поняла, как спасти ее и сына. И, может быть, себя - если у Бога есть хоть немного человечности.
Эве хотелось зарезать дочь, как ягненка, быстро, без лишней боли. Если бы это было возможно... Пришлось прижать ладонь к личику и подождать, пока девочка не затихнет. Эва помнила свой почти беззвучный шепот: "Потерпи, маленькая, все скоро закончится; ты окажешься там, где хорошо. Или, может быть, исчезнешь, растаешь, как льдинка, и тебе больше никогда не будет больно" Эва помнила, что плакала впервые за несколько лет.
Сын не проснулся, никто ничего не заподозрил. Красные бусы похоронили вместе с Малышкой. Эва прожила еще пять лет. Что стало с сыном после ее смерти, она не знала, и ей было все равно.
Шесть лет назад она убила Малышку во второй раз и снова осталась безнаказанной.
Полтора века назад Эва впервые пожалела о том, что Малышка не помнила свои прошлые жизни. Может быть, тогда все сложилось бы иначе, было бы не так стыдно за нее и за себя. В тот раз Малышка родилась в хорошей семье - как она могла влюбиться в женщину? И, пусть даже кто-то развратил ее, как она могла выбрать Эву, которая была ее матерью? Которая оставалась ею, даже когда кровное родство исчезло? Неужели Малышка не чуяла, насколько противоестественно было то, чего она желала?
Что хуже всего - тогда Малышка была почти красавицей. Покатые белые плечи, черные локоны, огромные темные глаза... Когда она призналась, когда попыталась поцеловать, Эва не чувствовала себя чистой. Нет, она не была насквозь грязной, как тогда, когда рождалась мужчиной, но и по-настоящему чистой - тоже. В тот раз она сбежала, украв тяжелые рубиновые серьги и надеясь на то, что Малышка разочаруется в ней. Можно влюбиться в учительницу пения, но разве можно любить воровку?
Десять лет назад благодаря интернету и полузабытому художнику она узнала, что жизнь той Малышки сложилась удачно. Возможно, она не была счастлива, зато была богата, слыла прекрасной женой, и, если верить портрету, с годами только расцвела. А у Эвы остались серьги.
Шесть лет назад она смогла защитить Малышку от жизни, которая хуже смерти.
Три года назад она купила алые бусы, такие же, как те, что когда-то подарила ей мать, и красные сапожки.
Секунду назад она сказала себе, что эта жизнь - одна из лучших. Малышка спасена, родные все еще живы, и у Эвы много красных вещей.
@темы: Рассказ
