[Vistrel]

Ночь

…торопливо, крупными буквами записывает только что
обретённую истину: «Ночь. Ночь. Ночь…»
Т. Толстая

Ночь. На неровной стене висит колтун белёсого света. Сонно тикают часы...
Во всей квартире кроме меня никого нет. Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Мечтаю...
Я мечтаю о том, чтобы утром, как в далёком детстве, меня пришла будить мама, которая тёплой влажной рукой всегда проводила по моим волосам, а потом медленно открывала плотные шторы и впускала в комнату мягкий свет, и было слышно, как она тихо улыбается и смотрит в окно... А я не хотел вставать и отворачивался к стенке, и натягивал до ушей ватное одеяло, хотя и знал, что сегодня суббота, а значит, на кухне меня уже дожидаются мой любимый омлет и горячий чай с шоколадными конфетами.
Я помню как мама подоходила ко мне, садилась на кровать и клала свою руку мне на плечо, желая разбудить, но я всё упрямился и ещё больше натягивал одеяло. Тогда, наклонясь ко мне близко-близко, так что я слышал её дыхание, она мягко что-то шептала мне, от чего я улыбался про себя и, готовый на подвиги, садился на кровати.
Но что она мне шептала? Что? - я не помню... А без этого её образ тускнеет, блекнет, стирается... - и вот я уже не могу представить себе мамины тёплые руки и мягкую улыбку, её глаза и абрис ещё молодого, красивого лица, добрую, как бы стеснительную улыбку...
Образ мамы словно рассыпается на сотни отдельных бессвязных воспоминаний, струящихся между пальцами как песок, бесцеремонно уносимый порывистым ветром в неведомые пустыни прошлого, за десятки морей и океанов, и никак, никак я не могу припомнить тех слов, которые помогли бы мне скрепить эти мельчайшие осколки в чёткую картину, никак я не могу вернуть её хоть на час — пусть в виде сна, иллюзии, нечёткой фантазии — чтобы всё-всё ей рассказать, чтобы вдоволь наслушаться её и запомнить каждый мимолётный жест, каждый взгляд и морщинку её, и голос, и брови...
Не могу, не могу, не могу!.. Я переворачиваюсь в постели и лицом зарываюсь в пропахшую бессонницами рыхлую подушку, пытаясь вспомнить уже хоть что-то, хоть какого-то друга, знакомого, человека, хоть ничтожно малую толику моей жизни, но ничего не получается. Забытые слова мамы тянут за собой в небытие и безвременье, в пустоту весь мой робкий, спрятанный за семью замками мир, а я пытаюсь удержать его на краю обледеневшей памяти, на краю пропасти, но сил не хватает - и я отпускаю крохотную вселенную в бездонный провал темноты...
Я снова и снова по сантиметру прохожу свою жизнь, пытаясь отыскать в тысячах бесполезных дней и желаний хоть одно живое Слово, чтобы уцепиться за него и выудить из прошлого необходимые мне здесь и сейчас реальность, воздух... но все входы и выходы памяти перекрыты, а шлюзы задраены.
Тогда я с последней надеждой, с мольбами и уговорами бросаюсь на колени и у собственного Прошлого я выпрашиваю свои печали и радости — свои семнадцатилетние стихи, чтобы по ним, как по следам первопроходцев на снеге выйти на спасительную тропинку, ведущую сквозь ушедшее время в далёкие страны и континенты - в будущее, но и они меня подводят.
Переплетаясь строками в холодном ночном воздухе, мои стихи подобно диким птицам улетают сквозь открытую форточку на волю, а я подбегаю к окну и вижу, как они стучатся в чужие двери и жизни, где, наверное, им будут рады, где, наверное, они найдут себе гораздо более признательных слушателей, чем горстка моих воспоминаний. Нет, это не мои песни, не мои слова, да и чувства, пожалуй, тоже не мои...
И я не плачу. Я смотрю как гаснет свет в Их новом доме — и не плачу. Они — это всё что у меня оставалось. С ними ушли и слёзы, и грусть, и охрипшая печаль, и желание говорить. Только один вопрос не бросил меня...
Что со мной произошло?

---

[герцог Винсент]

***
Церковный звон мелодично разливался над еще спящей деревушкой. Чернильно-синие небеса с мелкой россыпью звезд еще не окрасились сиреневатым оттенком рассвета, а мелодия уже возносилась ввысь, стремясь прогнать наваждение ночи.
Разбуженные этой божественной трелью крестьяне удивленно распахивали ставни и выглядывали в окна. Но видимых объяснений колокольному звону не было. На самом верху старинной звонарни ярко поблескивал серебром изящный колокол, а рядом с ним едва уловимо двигалась мужская фигура, только смутно похожая на старого звонаря. Некоторые люди высыпали на улицу, в надежде понять причину столь раннего переполоха, другие же – выглядывали из окон, опасаясь предвещания беды.
Музыка разливалась не только над деревушкой, ее изысканная трель влетала сквозь слюдяные витражи, отражающие лики святых, и ласково проносилась в пустой зале костела. Свечи, расставленные на алтаре, отбрасывали призрачные тени на изнеможденное лицо распятого Христа и не менее изнеможденное лицо молодого человека, стоящего перед ним на коленях. Одет человек был в черный камзол с серебряными пуговицами, из-под которого виднелись кружевные ворот и манжеты белой батистовой рубашки. Длинная иссиня-черная челка скрывала его бледное лицо от посторонних глаз. За ней можно было разглядеть лишь тень улыбки, которая застыла на тонких губах юноши, когда он услышал первый удар колокола.
С легким шорохом приоткрылась дверь за алтарем, и, шурша длинной рясой, в круг призрачного желтого света выступил священник. Он был старше юноши на несколько пятилетий, в его коротких каштановых волосах уже появилась седина, а взгляд серых холодных глаз был необычайно цепким. Святой отец старался двигаться как можно тише, чтобы не отвлечь юношу от молитвы, но его почти бесшумные шаги эхом отдавались в пустом зале.
Однако молодой человек даже не поднял головы, то ли делая вид, что слишком увлечен молитвой, то ли действительно так глубоко погруженный во внутренний разговор с Богом. Священник приблизился к нему и замер, не зная, как привлечь его внимание так, чтобы не испугать.
– Зачем? – неожиданно раздался в тишине костела чистый мужской баритон. Святой отец вздрогнул и слегка отступил от юноши. Его серые глаза распахнулись от смеси легкого испуга и удивления.
– Зачем этот звон? – продолжил молодой человек, не поднимая головы. Священник был уверен, что юноша не видит его лица, а значит, не видит и изумления на нем, но все-таки каким-то образом он заметил его немой вопрос, застывший в глазах, и ответил на него.
– Мы решили предупредить жителей… - хрипло отозвался священнослужитель. Его всегда такой уверенный голос дрогнул, а тон, которым он говорил, вышел настолько извиняющимся, что юноша невольно усмехнулся.
– Это наша обязанность! – попытался оправдаться святой отец. Улыбка растянула тонкие губы молодого человека, являя миру ряд жемчужно-белых зубов.
– Как глупо, – сказал юноша, по-прежнему не поднимая головы. – Вы же знаете, что он пришел за мной.
Священнослужитель открыл, было, рот, чтобы что-то возразить, но властный взмах руки остановил его.
– Благословите меня, святой отец… - тихо попросил юноша, склоняя голову еще ниже. Помолчав мгновение, священник встал между алтарем и юношей, возвел руки над головой и…
– Ты стал верить в Бога, Винсент, – раздался насмешливый мужской голос. Он многократно отражался от стен, колонн и статуй и звучал, казалось, со всех сторон. Святой отец вздрогнул, а его бледное лицо посерело и приобрело специфическое сходство с пергаментом. Он испуганным взглядом обвел залу, но никого не увидел. Рука сама поднялась, чтобы перекреститься.
– Идите, святой отец, – устало сказал юноша. Он медленно протянул правую руку и накрыл ей черный батистовый шарф, лежащий на полу у подножия алтаря. Потом аккуратно поднял его, ткань приняла неестественную форму, повторяя контуры скрытого под ней предмета. И священник с ужасом узнал в этом предмете изящно изогнутую саблю. Он поспешно отступил в тень алтаря, но что-то внутри не давало ему уйти совсем.
Тем временем юноша медленно поднялся, поднял левую руку и осенил себя крестным знамением. А затем резко вскинул голову и посмотрел в измученное лицо Иисуса Христа. Черные волосы длиной до самых лопаток от резкого движения взвились вверх и легчайшей волной упали обратно на спину. По бледной коже открывшегося лица мягко прокатился золотой свет от свечей, расставленных на алтаре, и он же дьявольским блеском отразился в темно-карих, почти черных глазах.
Юноша краткий миг смотрел в лицо страдальца и резко отвернулся от него, одновременно стряхивая с сабли батистовый шарф. Изящное стальное оружие ярко заискрилось в тускло освещенной зале костела, словно само было источником света. Молодой человек уставил взгляд своих пристальных глаз в проход между рядами из лавок.
Какое-то мгновение ничего не происходило, а потом на пол резко откуда-то из-под потолка спрыгнул и замер в слегка нелепой позе с отведенным в сторону мечом светловолосый молодой человек. Он резко поднял голову и посмотрел на Винсента чистыми голубыми глазами. Его длинный меч с тонким лезвием сиял так же, как глаза. Хищная улыбка исказила его губы, когда он оглядел противника.
– Уйди, Фридрих, уйди… - тихо произнес Винсент.
– Только с тобой, друг мой, – лукаво ответил тот.
– Забудь об этом! – печально, но очень твердо сказал темноволосый юноша и решительным шагом направился к Фридриху. Удары его подкованных каблуков о каменный пол звонким эхом разносились по пустому залу костела.
Фридрих резко выпрямился и выставил лезвие клинка перед собой, направляя его острый кончик в грудь противника, однако Винсент не обратил на это внимания. Резко взмахнув саблей, он ударил по мечу. Раздался холодящий душу звук лязгнувшего металла. Сабля прошла вскользь по лезвию меча, выбив сноп искр.
Фридрих и Винсент на мгновение напряженно замерли, а потом град ударов обрушился на обоих со всех сторон. Мужчины двигались так быстро, что сидевший за алтарем священник мог определить их удары только по звону оружия и снопам искр, разлетающихся в разные стороны.
– Винсент, это твой последний шанс. Соглашайся, – сказал Фридрих, нанося боковой удар мечом, который черноволосый юноша играючи отбил, подставив под него саблю.
– Ни за что! – ответил он, в свою очередь, нанося удар. Они вели беседу без отдышки и выкриков, так, словно сидели где-то в уютной беседке за бокалом дорогого французского вина.
– Я никогда не выступлю против Его Величества! – продолжал Винсент яростную атаку.
– Без тебя мы погибнем! – резко блокировав удар, бросился в отчаянное нападение Фридрих. Винсент пятился под градом его ударов до тех пор, пока не уперся ногой в высокий бортик лавки. Ловко увернувшись от удара мятежника, черноволосый юноша подпрыгнул и приземлился ногами ровно на сидение. Фридрих незамедлительно попытался достать его отточенным клинком по коленям, но Винсент подпрыгнул еще раз и мягко опустился на спинки двух близ стоящих лавок.
– Может, так будет лучше для всех! – ехидно ухмыльнулся Винсент, глядя сверху вниз на соперника. Светловолосый мятежник яростно обрушил град ударов по ногам насмешника, но тот легко ускользал от них, прыгая с одной спинки скамьи на другую. Преодолев всю залу костела, черноволосый мужчина сделал кульбит и, цокнув каблуками о каменный пол, приземлился рядом с алтарем.
– Винсент, мне придется убить тебя! – приостановившись, печально сказал Фридрих. Была в его голосе какая-то надрывная, душевная мука, от которой святому отцу, скрывающемуся за алтарем, сделалось не по себе. Священник выглянул из своего убежища, в надежде услышать от Винсента согласие на переворот, но молодой вельможа лишь отрицательно покачал головой. Длинные черные волосы слегка качнулись в такт его движению и тут же замерли. Комок подступил к горлу священнослужителя, он дернулся, было, чтобы покинуть убежище и помочь юноше, однако противники уже вновь сошлись в поединке.
Лязг мечей сотрясал тишину костела. Искры градом осыпали пол.
В какой-то миг меч и сабля сошлись крест на крест, и в зале воцарилась тишина, прерываемая только тяжелым дыханием мужчин, пытавшихся пересилить друг друга. Их бледные лица были искажены злобой и напряжением. Мимические мышцы слегка подрагивали, как, впрочем, и руки, сжимающие узорные рукояти. Их взгляды, встретившись, вышибли не меньше искр, чем мечи. Винсент утробно зарычал и резко подался назад. Не ожидавший такого поворота событий Фридрих двинулся в след его движению, уносимый своей собственной силой, и в тот же миг получил тяжелый удар кулаком по лицу. Брызнула кровь. Светловолосый мятежник отлетел к каменной стене костела, занавешенной бордовой драпировкой, и на мгновение замер. Карминовая струйка медленно стекала из его разбитого тонкого носа по губам и волевому подбородку. Его голубые глаза на миг остекленели. Он поднес руку к лицу и утер ей кровь. Алое пятно растеклось по белой перчатке. Фридрих медленно перевел взгляд с него на Винсента. Его чистые голубые глаза затянула пелена ярости. Взревев нечеловеческим голосом, он рванул бордовую портьеру, висящую у него за спиной, так, чтобы она обрушилась на врага.
Винсент инстинктивно отступил от падающей ткани. Но не успела драпировка коснуться пола, как Фридрих набросился на черноволосого юношу. Винсент невольно отступал под градом яростных и совершенно сумбурных ударов такой силы, что его рука немела. Ноги путались в бордовой портьере. Он, как мог, защищался, подставляя под удары саблю, но вскоре перестал чувствовать кисть руки и стал уворачиваться от смертоносного клинка. Резко скользнув под руку и, тем самым, избежав удара Фридриха, Винсент оказался за спиной соперника и с силой ударил его между лопаток. Фридрих пошатнулся, но устоял на ногах. Оборачиваясь лицом к противнику, он попутно нанес скользящий удар мечом наотмашь. Винсент прогнул спину, словно шипящая кошка, уворачиваясь от удара, и в это же время ударил своей саблей по мечу. С грохотом клинок выпал из руки Фридриха, светловолосый мятежник злобно рыкнул и бросился вперед. Схватив одной рукой руку Винсента, в которой он сжимал саблю, а другую уперев в грудь черноволосого юноши, Фридрих резко двинулся вперед, легко двигая противника по бордовой шелковой ткани.
После мгновения сопротивления Винсент ударился спиной о каменный алтарь. Перед черными глазами заплясали искры. Сабля выпала из ослабевшей руки.
Фридрих же, не теряя времени даром и не давая противнику прийти в себя, схватил его за кожаный ремень, по-прежнему не убирая руки с груди Винсента, и резко поднял его над головой. Пошатнувшись, сделал пару быстрых шагов и обрушил друга спиной на алтарь. Свечи покатились в разные стороны, падая с каменного пьедестала. Воздух со стоном вырвался из груди черноволосого юноши. Невидящим взглядом он посмотрел в лицо Иисуса Христа.
Фридрих отступил от алтаря, решительным шагом пересек залу и поднял с пола свой меч. Он повернулся, чтобы вернуться и довершить свое дело. В этот самый миг Винсент, пересилив боль, приподнялся на каменном пьедестале и тяжело спрыгнул на пол. Быстро взглянув на валяющуюся саблю, он бросился к ней. Фридрих, заметив это, метнулся ему наперерез. Заградив путь к оружию собой, он взглянул другу в глаза и нанес удар мечом. Винсент постарался увернуться, но каленая сталь все же задела его. Темное пятно растеклось на плече.
Светловолосый мятежник хищно ухмыльнулся и стал наносить режущие удары один за другим. Винсент отступал, уходя из-под них в самый последний миг, но вскоре он уперся спиной в каменную стену. Фридрих еще шире ухмыльнулся и нанес рубящий удар в район шеи. Винсент ушел от смертоносного удара, но споткнулся о подножку, выставленную Фридрихом и осел на каменный пол. Фридрих на мгновение замер, а затем резко нанес колющий удар в правое плечо. Черноволосый вельможа, не успев увернуться, взвыл от боли и, извернувшись, ударил мятежника ногой в грудную клетку. Фридрих отлетел в сторону, едва удержал равновесие и замер на месте, словно ноги его приросли к каменному полу.
Камзол на плече Винсента намок от хлынувшей крови и потемнел, ворот батистовой белой рубашки окрасился в алый цвет. Отдышавшись несколько мгновений, черноволосый вельможа медленно поднял левую руку, взялся за рукоять торчащего из плеча оружия и с силой рванул из плоти. Меч выскользнул из тела довольно легко, а кровь хлынула из раны с удвоенной силой и потекла по неподвижной руке. Мужчина тяжело поднялся, по-прежнему опираясь спиной о стену.
Фридрих смотрел на бывшего друга. Когда Винсент распрямился и выставил меч, направляя его острие в грудь мятежника, он рванулся с места. Рукой отбив оружие, он схватил вельможу за горло и с силой приложил спиной о стену, сопровождая ударами кулаком в живот. Хриплый вздох вырвался откуда-то из легких Винсента. Перед глазами у вельможи все плыло. Он начал задыхаться.
Сдавив горло Винсента длинными цепкими пальцами, мятежник посмотрел ему в глаза. Это продолжалось только миг, а затем он отшвырнул искалеченное тело в сторону. Пролетев несколько метров, Винсент ударился спиной об угол каменного изваяния ангела и, отлетев от него, упал на пол лицом вниз. Фридрих поднял с пола свой меч и направился к бывшему другу. Стальное оружие ослепительно поблескивало в полутьме залы. Винсент чувствовал приближение светловолосого мужчины. Он слышал его шаги, но не мог пошевелиться. Тело не слушалось его. Он попытался приподняться на руках и тут же упал лицом вниз, больно ударившись скулой о камень. Фридрих остановился над поверженным и занес меч над головой.
Святой отец, наблюдавший схватку из-за алтаря, зажмурился и отвернулся. Он не видел, как лезвие меча дрогнуло и пошло вниз, целя перерубить позвоночник Винсента.
Но в этот миг резко распахнулись окованные двери костела, и тишину разорвал мелодичный женский голос:
– Нет!!! – пронеслось эхом по зале. Священнослужитель открыл глаза и посмотрел на вошедшую. Это была молодая девушка с длинными волосами цвета расплавленного золота, убранными с белокожего лица тонкой золотой диадемой. Она бегом бросилась через пустую залу к распростертому на полу Винсенту и замеревшему над ним Фридриху. Светловолосый мятежник посмотрел на нее изумленным взглядом, в котором не осталось и тени от той ярости, что он испытывал мгновение назад. Он устало опустил меч.
Девушка подбежала к мужчине, метнула на него разгневанный взгляд и оттолкнула плечом, а затем резко опустилась на колени рядом с Винсентом. Бережно перевернув искалеченное тело, она заглянула ему в глаза. Вельможа попытался улыбнуться, но улыбка вышла очень страдальческая. Слезы хлынули из ярко-изумрудных глаз девушки. Она беспорядочно гладила его бледное лицо, и что-то шептала. Винсент открыл, было, рот, чтобы ответить ей, но вместо слов с его губ покатилась тонкая карминовая струйка. Девушка всхлипнула в голос. Ее хрупкие плечи сотрясали рыдания.
Она посидела рядом с поверженным еще несколько мгновений, потом поднялась и, глядя пустым взглядом прямо перед собой, направилась к выходу.
– Сестра! – окликнул ее Фридрих. Златовласая девушка приостановилась, но тут же вновь двинулась вперед, не удостоив мятежника даже взглядом.
Фридрих взглянул на Винсента, его голубые глаза были темны, словно небо перед грозой. Он отшвырнул меч в сторону и покинул костел вслед за сестрой.
Винсент лежал на спине, глядя невидящим взглядом в высокий потолок прихода. Откуда-то издалека до его слуха доносился колокольный звон, и только теперь он понял, что все это время звонарь выводил божественную трель. Усмехнувшись своим мыслям, юноша закрыл глаза. Он не чувствовал своего тела. И приготовился встретить свою смерть здесь – в Храме Господнем.

***
Винсент медленно открыл глаза. Все плыло и двоилось, но, несмотря на это, он смог понять, где находится. Маленькая комната, в которой жил святой отец. По белому штукатуренному потолку плавали солнечные блики, складываясь в причудливый орнамент. Свет заливал комнату, мягко ложась на белые стены с темнеющими на них ликами святых, черный мореный шкаф, стол, на котором было разложено множество баночек, тюбиков и бинтов, и покосившийся стул.
Мужчина потянулся. Он чувствовал себя превосходно, словно и не было никакой битвы с Фридрихом, а он просто устроил себе отдых на денек. Он приподнялся на локте, но тут же взвыл от острой боли в правом плече. Отдернув одеяло, юноша увидел, что он весь перевязан белыми бинтами. Невесело усмехнувшись, он попытался сесть, но у него ничего не вышло. Ноги совершенно не слушались его.
Винсент попробовал приподнять хотя бы одну ногу, но и из этого ничего не вышло. Не на шутку испугавшись, он ухватился за край кровати здоровой левой рукой и повернулся на бок. И вновь предпринял попытку сесть, и вновь у него ничего не вышло. Громко выругавшись, юноша откинулся на спину. Он тяжело дышал, а в голове проносился хоровод лихорадочных мыслей.
Дверь в комнату тихо приоткрылась, и в светлое помещение вступил священник. Он щурился от яркого света, но на его тонких губах играла улыбка.
– Вы проснулись, – радостно сказал он, пододвигая стул к кровати и садясь. – Лекарь сказал, что Вы еще не скоро очнетесь, но я был уверен, что Вы человек крепкий и быстро придете в себя.
– Что со мной? – резко перебил его речь Винсент. Он не смотрел на священнослужителя, уставив взгляд в потолок. К горлу подступал тошнотворный комок, а глаза предательски слезились.
– Вы же весь искалеченный! – запричитал священник. – Он же, ирод, Вас всего изувечил! Лекарь, как на Вас взглянул, чуть чувств не лишился. Говорит, ребра сломаны и все внутренности отбиты. Могли и не выжить, ваша милость...
– Почему я не чувствую ног? – зарычал юноша, впервые посмотрев на священника. Что-то было не так в образе святого отца, но вельможа не сразу понял, что именно. Только спустя миг он осознал, что на священнослужителе вместо неизменной рясы одеты обыкновенные крестьянские рубашка и штаны. Брови Винсента поползли вверх от изумления. Он даже забыл о своих отчаянии и злости.
– Я не знаю... – пролепетал священник. А, натолкнувшись на изумленный взгляд черных глаз, только смущенно отвернулся. – Лекарь велел уповать на милость Господню, чтобы Вы выжили.
– Святой отец, позовите его... – с мольбой в голосе попросил Винсент. Священнослужитель поднялся и собрался идти, но вдруг замер и тихо сказал:
– Не зовите меня больше святым отцом. Дмитрий я, – грустно сказал он. – Не достоин я Богу служить, раз детей его уберечь не могу в Его же храме.
В комнате нависла тишина. Винсент растерянно смотрел на святого отца, решившего уйти из священников, и никак не мог воспринять услышанных им слов.
– И куда же Вы из церкви? – попытался вразумить его вельможа.
– Если возьмете к Вам в услужение, а если нет... – Дмитрий грустно замолчал. Его голос дрожал, но в нем сквозила решительность, с которой Винсент не решился спорить.
– Хорошо, Дмитрий... Позови лекаря, – помолчав, сказал черноволосый юноша. Бывший священник расплылся в благодарной улыбке и с поклоном выскользнул из комнаты.


Очень бы хотелось получить критику.

@темы: Рассказ

---

[чарлин]

пишу скорее не рассказы, а зарисовки к каким-то чувствам, эмоциям и воспоминаниям, так что здесь не прослеживается сюжета как такогого

*never be forever

-Я помню тот день, когда встретил тебя впервые. Ты шагала сквозь дождь, словно сквозь время - мир вокруг замер, рухнул в бездну, умер, в нем остались лишь ты, дождь и затерянный лучик солнца в твоих глазах.
Ты торопилась не на работу, не на свидание, не на учебу, ты словно сбегала от людей, от города, от жизни, но сбегала так величественно и достойно, победно. Я помню твое растерянное, детское очаровывающее лицо, твой взгляд - светлый, выразительный, такой нежный и хрупкий, словно осторожное сияние месяца. Помню твои серые глаза, в которых плескались тоска и безнадежная усталость, помню твои волосы, развивающиеся на ветру. Ты не заметила меня, как и не замечала остальных других, тебе были чужды люди вообще, ты была словно из другого мира, из другой реальности, ты была нереальна.
Я с трепетом вспоминаю наше с тобой общение, твое осторожное отношение ко мне, твое недоверие к людям и твою по-детски наивность, твою речь, осторожную, немного непривычную, странную, и не всегда смысл тобою сказанного я понимал, но мне это было тогда не важно. Я был тогда слеп и глух, я жил в своей собственной мечте, сказке, я любовался тобой, я был очарован тобой, я был восхищен твоими движениями, твоей скромной улыбкой, твоим звонким мелодичным смехом, твоей осторожностью, твоей хрупкостью.
Я помню ты любила рассветы, утренние дожди и летние грозы; боялась темноты, и обожала ее, помню ты очень любила ночные города, когда все улицы освещены светом фонарей и вроде бы все так тихо и ярко.
Я помню наше с тобой постепенное сближение, помню твою привязанность ко мне и твои глаза - преданные, влюбленные, наивные.
Я помню как представлял себе наше будущее, как желал преклонить весь мир к твоим ногам, как хотел сделать тебя самой счастливой, как хотел дать тебе все.
Как жаль, что я умер.

@темы: Творчество

---

приветствую

[Anda]

И представляю на ваш суд одну историю. Здесь - ровно треть общего текста повести. Продолжение выложу по желанию уважаемых комментаторов.

начать

Я очень благодарна пяти оригинальным существам, несомненно, многому меня научившим (хотя, некоторые даже ни разу меня не видели) - это один близкий друг, три писателя и ещё фотограф.
Начнём, пожалуй.

1. Пропажи
Весна подходила к концу, постепенно уступая лету его извечную прерогативу напекать людям головы и заставлять южные города замирать от зноя почти на весь день. Свежие ветры всё ещё несли с моря запах прохлады, соли и протухшей рыбы, но готовились успокоиться, дабы дать волю летнему ветру с песков, ленивому и жаркому. Однако, нельзя сказать, чтобы южные острова как-то особенно готовились к сезону жары и частых бурь: рынки оживлённо кишели торговцами, покупателями, ворами, матросами, стражниками. К середине дня вся эта толпа начинала потеть, но даже пот на юге пах особенно: пряностями, местным кальянным табаком и слегка - старым ковром. Первое было понятно, последнее - необъяснимо.
Ин-Сахра, как и соседние острова, славилась, в первую очередь, своими нравами. Например, здесь нашла себе место Южная Школа Атроксиата, академиум для магов со специфическими наклонностями (которые другими колдунами признаются, как изуверские). Или, скажем, Вольничьи Рынки, где каждый мог предложить себя в качестве работника и слуги по собственной чистосердечной инициативе. Кроме того, на Ин-Сахре исторически сложились весьма особенные представления о справедливости, которыми всегда знамениты южные страны в любом из Миров. Скорее всего, дело в климате - изнывая от жары, и не такое придумать можно.
Возмездие, на самом деле, редко бывает действительно справедливым. Взять хотя бы распространённый в этих местах обычай зверского характера: отрезать руку вору, пойманному на месте совершения кражи. В чём здесь справедливость - разве вор крал чью-то руку? Едва ли, обыкновенно, они занимаются более прибыльными кражами. Было бы полностью справедливо попробовать заявиться к нему также незаметно и что-нибудь украсть, возможно, что-то более ценное, чтобы покрыть представительские расходы и моральных ущерб. Но нет, ему рубят руку. Бедняга.
В нашем случае, справедливостью не пахло также. Дело вот в чём: как часто бывает, более обеспеченный и респектабельных конкурент увёл девушку у менее обеспеченного и респектабельного. Такое случается сплошь и рядом, и мы не будем судить ни любого из конкурентов, ни девушку. В конечном итоге, если девушка красивая, а мужчина богат - ну, обычно это считается неплохим сочетанием. Моралистов и поборников чести просят пройти в соседнюю комнату для дискуссии. Дело в другом: проигравший соперник не нашёл ничего лучше, как увести у более удачливого кавалера одну ценную вещь. Мол, ты у меня девушку, а я у тебя вот эту древнюю дорогущую штуку. Казалось бы, более понятный и естественный подход, чем в случае с рукой вора. Беда в том, что несчастного угораздило украсть нечто, с чем он совершенно не умел справляться. В то время как респектабельный конкурент с девушкой справиться смог, и они прожили вполне себе неплохую жизнь, за исключением тех моментов, когда девушка начинала жаловаться, что муженёк относится к ней как-то очень меркантильно. Но вот это как раз вполне справедливо.
Что же касается того, кто украл ценную вещь - честное слово, лучше бы его поймали на месте, и отрубили руку. Но давайте не будем о справедливости в мировых масштабах случайности: ему всё-таки удалось украсть вещицу и бежать на соседний остров, почти незамеченным. Разумеется, за ним была послана погоня: редко кто из владельцев сокровищ может упустить из виду уменьшение количества их богатств. Все драконы одинаковы, даже те, кто совершенно неотличим от человека, и уверен в том, что он именно человек. Драконы так же вполне мстительны. Поэтому, за одним вором было послано целых два человека. Тем более, что некоторыми качествами они вполне могли сойти за трёх. Ну, может, за двух с половиной.
Законы случайностей распорядились так, как они обычно и делали в этом Мире - похититель вещицы и его преследователи даже ехали на одном корабле. Он привёз их в Шаратх, крупный порт соседнего острова. Тот факт, что похитителя не разглядели сразу, мог бы долго вызывать недоумение всех участников странного случая. Но часть из них в первые дни ещё и не подозревала, что будет над чем-либо удивляться.
Взять, к примеру, одну молодую колдунью.


День у юной Адисхи не задался. С утра. Сдав ключ от комнаты хозяину дома (почти ритуал, дверь всё равно не запиралась без крепкого словца и помощи щепок и стульев), она, скользя по узким улочкам и проталкиваясь через толпы народу на площадях, преодолела полгорода и заявилась в порт, чтобы как раз успеть на корабль до Ин-Сахры.
Но нет, нет и нет. То есть, да; корабль стоял у причала - хотя бы. Но отходить и не собирался. Капитан, найденный с помощью матросов в расколотой бочке у сходни, сказал примерно следующее: "От-плы-ватие от-кла-дуется". Капитан! Адисхи засомневалась, что корабль вообще когда-нибудь отойдет, а если это и случится - то, может, лучше и стоял бы себе спокойно?
Куда девать багаж (сумка с книгами, одна, но большая) и куда деваться самой, Адисхи не представляла. Возвращаться в тот дом, откуда она съехала - нет уж, истекшей недели хватило с избытком. Сосед храпел ночи напролёт, а стенки были очень стильные, папирусные.
У Адисхи было довольно приятелей в городе (некоторые из них были приятелями уже довольно долго, так что даже метили в законные друзья), но часть их жила с огромными семьями, как это приято на юге, а часть тоже снимали комнаты, поскольку в центре города располагался Универсум Колдунатис. Это был один из самых оригинальных академиумов колдунов в этой части света. Наиболее оригинальным было то, что своих общежитий в академиуме не было, и ученики расселялись по городу, как крысы в портовом складе - вроде бы, сидели смирно, но покою не было никакого. Некоторые из тех, кого Адисхи помнила по ранним годам обучения, были бы и рады разделить с ней своё жильё, но и у них за стильными стенками кто-то храпел, да и места было немного. Приходилось искать самой. Впрочем, улочки старого Шаратха всегда ей нравились, узкие, мощёные молочно-белым булыжником, с жёлтой и рыжей штукатуркой домов, с уютными подворотнями, в которых могло таиться сколько угодно удивительных вещей.
По дороге к центру города, где на рынке можно было бы разузнать о другом жилье внаём, Адисхи натёрла ногу. Умение контролировать себя, первое необходимое для будущего колдуна-атрокса* (* atrox: лат. "жестокий", "злобный" - колдун, ориентированный на всевозможные зловредные воздействия, от зуда в желудке до извержения давно уснувших вулканов - в зависимости от специализации и таланта), заставило Адисхи постоять в переулке и, опираясь о тёплый шершавый камень, восстановить дыхание и душевное равновесие. Когда мир перестал быть маленькой серой точкой, а кулаки удалось разжать, Адисхи огляделась и заметила вывеску такого-то трактира - умело нарисованный жареный кабанчик возлежал на обширном блюде в окружении овощей и зелени. Надпись гласила: "Карес и товарищи". Адисхи задумалась: если Каресом звали кабана, то какие из этих огурцов и томатов - его товарищи? Впрочем, не важно. Решительно поправив на плече увесистую сумку, она, как было указано на вывеске, обогнула угол дома, выходившего на более оживлённую улицу, и шагнула в трактир. Зал был затемнён, народу было не так чтобы много, но ближние к выходу столики были заняты почти все, и Адисхи направилась вглубь зала.

И вот, пробираясь между тесно поставленными столиками, нагруженная сумкой и нацеленная на удобное местечко в углу, Адисхи уже явственно видела тарелку с рагу и какой-нибудь сок... Больше всего хотелось скорее присесть на стул и размять уставшие ноги, сняв туфли и...
Высокая фигура в белом появилась неожиданно, надвинулась из глубины зала и, почти разминувшись с Адисхи по дороге к выходу, наступила ученице-атроксу на ногу столь отчётливо, что Адисхи коротко рыкнула. Обидчик прошёл мимо так, словно бы отпечаток рифлёной подошвы на туфле девушки принадлежал не его сапогу.
Кроме того, пострадала та самая нога, натёртая по дороге из порта. Адисхи не могла не поведать об этом как можно громче:
- Эй, куда? Это была моя нога!
- Мои извинения, - буркнула фигура баритоном, едва обернувшись; Адисхи только заметила нос с горбинкой и суровый подбородок. Потом мужчина продолжил свой путь и вышел вон из таверны. Адсихи со знанием дела оценила меч, висевший на поясе обидчика, и, наконец, уселась на стул. Стало гораздо лучше.


Меж тем, отчаянный вор и отвергнутый любовник, с большим трудом найдя себе дешёвое пристанище, принялся изводиться муками. К тому дню, когда в совершенно другой части Шаратха юной колдунье наступил на ногу высокий тип в белом, вор просидел взаперти уже три дня. Он почти ничего не ел (это совсем не трудно, если у вас кончился запас провизии, а на улицу выходить вы опасаетесь), слишком мало двигался (это тоже легко - комната, которую сдавали за сущие мелки* (*мелка - самая маленькая монета юга), была почти подсобкой; вернее, ей она и была). Кроме того, он и чувствовал себя преотвратно. Разумеется, примерно половину этой преотвратности составляла возвышенная романтическая тоска. Ещё пятая часть приходилась на страх погони - этот тип вообще впервые что-то украл, в запале страсти и гнева он действовал очень смело, но теперь начал задумываться о возмездии. Да-да, том самом, которое наверняка окажется несправедливым. Ещё некоторая часть расстройств заключалась в том, что человек сильно страдал от голода, а по ночам ещё и мёрз. Последние доли преотвратности приходились на благоговейный мистический ужас, и эти доли возрастали так тихо и незаметно, что могли бы давать уроки юным ворам. Увы, данный конкретный вор был вором лишь по воле случая и отчаянных страданий, а вовсе не потому, что имел тягу к краже. Тягу он в данный момент имел, скорее, к вкусному обеду и бутылочке браги.
По закону всеобщего перераспределения, всё это в двойном размере досталось капитану разудалого судна "Весёлый Гнолль", и теперь мореплаватель уютно и приятно проводил время в разбитой бочке на причале.

Итак, отплытие откладывается. Интересно было бы узнать, на сколько, но капитан уже захрапел, когда Адисхи собралась было задать этот вопрос, а матросы только разводили руками (Адисхи и не придиралась - жест этот был самым пристойным из всего, что они могли сообщить ей по сути вопроса). Придётся пройтись в порт и завтра. Хорошо, что ещё весна - на улицах более-менее прохладно, это потом, через пару месяцев, горячее солнце будет гонять горожан из тени в тень, от кипариса к кипарису - и так до цели короткими перебежками. Но к этому времени Адисхи рассчитывала быть уже дома, а на Ин-Сахре летом несколько уютнее. Рядом с западной оконечностью острова, вальяжно сверкая чешуёй волн, несёт холодные воды течение Змееокого Фвая. Девушка вздохнула, и поковыряла лопаточкой рагу. Задержка больше чем на десять дней будет означать, что она не успеет к празднику Странных Даров - можно сказать, это был единственный день, когда она могла встретить своего учителя. Старик Ышансир был настолько зловреден и талантлив, как атрокс, что ученики вынуждены были ездить за ним по всему свету, лишь бы получить вожделенную грамоту о завершении всех испытаний. Собственно, поиск и поимка учителя для следующих инструкций или завершения ученичества и были самым главным испытанием, на фоне этого все текущие проверки и тесты можно было сравнить с послеобеденной прогулкой. Таким образом, Ышансир считался лучшим в своём деле наставничества: ученикам предстояло измерить свою устремлённость, и проявить недюжинную злую волю, чтобы хоть чему-то у него научиться. Главной отдушиной студиозусов был праздник Странных Даров - старик обожал свой традиционный фокус и дарил всем присутствующим самое оригинальное, что у него было: самого себя. В итоге, жители и гости столицы Ин-Сахры в день праздника делились как бы на две неравные части: первые, в большинстве, изо всех сил старались избежать встречи с главным магом-злопыхателем, вторые - были его учениками, и выбора у них уже не было.
Адисхи вздохнула ещё раз. Она должна была получить свою грамоту как раз в этом году, её последнее успешное приключение поставило жирную точку в конце абзаца ученичества. Однако, с этой дурацкой задержкой, точка грозила превратиться в многоточие ожидания будущего года. Или даже запятую, если Адисхи решит ловить мастера в его вечных разъездах. В расстройстве Адисхи, перевернув лопатку, ловко катапультировала неугодный кусочек мяса прочь с тарелки. Кусочек, паче чаяния, в никого не угодил, а попал в поле зрения местной кошки, чем обрадовал последнюю несказанно. Адисхи ещё больше разозлилась.
Впрочем, день закончился чуть лучше, чем начался: ученице удалось найти приличное жильё на ближайшие пару дней, хозяин даже согласился принять плату всего за одну ночь, но придержать комнату на следующий день, если затруднения съёмщицы продолжатся. Кроме того, за стенкой этой комнаты никто не храпел, там помещались мастерские рисовальщиков. И ещё: дом располагался на склоне холма, и Адисхи могла в точности проследить сегодняшний маршрут, глядя на пестроту плоских крыш, завешенные разноцветными коврами террасы и устремлённые вверх башенки мечетей. Ещё одним удачным совпадением было то, что она встретила по дороге к новому обиталищу свою старинную подругу, гадалку Римру, и выяснила, что та свободна в ближайшие пол луны, и девушки решили встретиться завтра, чтобы прогуляться и развеяться беседой.

Можно с уверенностью сказать, что эта удача досталась Адисхи от того несчастного вора, хотя сначала могло показаться, что и ему повезло. Это касалось существенной отсрочки его поимки, но никак не объема страданий. Повторимся, ему самому было бы гораздо лучше, если бы его поймали ещё на Ин-Сахре, и даже сам он признал бы это спустя какие-то пять-семь дней.
Отсрочка же касалась другого занимательного случая. Погоня, посланная за вором рачительным хозяином реликвии, потерпела неудачу в самом начале своего пребывания в Шаратхе. Даже, можно сказать, понесла потери. Знаете, все эти переплетающиеся улочки, то струящиеся вниз, к порту, то взбегающие на холм; все эти трактирчики и забегаловки, которые обнаруживаешь по выставленным на мостовые столикам и запаху спиртного разного качества; разнообразные подворотни, проулки и мостики... В общем, заблудиться легко, скажем так, гораздо легче, чем сделать заказ в любом из этих трактирчиков. Особенно если вдруг задаться целью: заблудиться как можно скорее. Как и где потерялась ровно половина отряда преследователей, вторая половина и понятия не имела. Это случилось тем самым утром, примерно, когда капитан "Весёлого Гнолля" как раз приканчивал вторую бутыль браги. Все попытки поисков пропавшего коллеги ни к чему не привели, и второй преследователь был вполне зол. Кроме как ехать обратно на Ин-Сахру, ничего больше в голову не приходило, ведь только пропавший сотоварищ мог найти украденную вещицу: он был магом, а предмет был магическим, что увеличивало шансы успеха примерно на порядок. Всё-таки, Шаратх - крупный город, и выражение об иголке в стоге сена не было преувеличением - скорее, речь шла о двух стогах. Или даже о трёх.
Увы, единственным кораблём, отходящим на Ин-Сахру в ближайшее время, был "Весёлый Гнолль".

Утро следующего дня застало Адисхи в раздумьях. Вернее, собственно утро прошло мимо девушки, привыкшей просыпаться в районе полудня, но - раз проснулся, значит, сейчас утро. Адисхи хмуро поглядела на своё персональное утро, повозилась под одеялом и принялась размышлять. Без грамоты полноценного атрокса наниматься на работу было запрещено, а все испытания, прописанные ученику на девять лет вперёд, Адисхи уже прошла, о чём имелись записи в её личной тетрадке, а также заверенные стражей показания свидетелей, рапорта самих стражников и расписки о выплате компенсаций морального и физического ущерба. То есть, кроме прогулок с приятелями, делать было официально нечего. За девять лет обучения у Ышансира как-то отвыкаешь от отдыха, даже не смотря на то, что преподаватель присутствует в твоей жизни по большей части номинально. Адисхи вздохнула, затем решительно поднялась с кровати, и отправилась умываться. В любом случае, нужно попасть в порт, чтобы узнать планы капитана поподробнее (даже если для этого придётся размозжить в щепки старую бочку и полпричала заодно), и выяснить, не будет ли в ближайшее время других судов до Ин-Сахры. Правда, учеников-атроксов на кораблях не сильно жаловали - все каверзы, которые устраивали юные злотворцы, официально считались чем-то средним между заданием на дом и работой над ошибками. С другой стороны, пираты, например, соглашались терпеть многое, вплоть до астрального исчезновения нескольких бутылок рома, лишь бы юный атрокс-недоучка помог им при абордаже. Неофициально, без наёма. Скажем, для души и общего развития. Ученики редко отказывались от такого веселья - в следующей, более официальной части карьеры, такие выкрутасы уже будут попадать под юрисдикцию Мирного Атроксиата, шуток не понимающего вообще (надо заметить, что, если бы не сдерживающий орган в самой группе магов-агрессоров, их бы уже давно причислили к разношёрстной компании магических паразитов и объявили бы охоту; а так у них всегда был сдерживающий фактор - что может быть страшнее более опытного коллеги-атрокса, когда ты прекрасно знаешь, что он способен абсолютно на любые зверства?).
Наскоро перекусив и поболтав о пустяках с ещё одним знакомым, Адисхи, отказавшись от компании оного приятеля, направилась в порт. Признаться, у неё была идея захватить приставучего товарища с собой, и ненароком макнуть в море с пирса - этот кошмарный тип ей здорово надоел. Здесь, в Шаратхе, среди дальних знакомцев, с которыми она сошлась ещё в Мажьем Стане, начальной академии для колдунствующих оболтусов, скрывалась пара-тройка довольно странных и весьма навязчивых типов. Они были не слишком упрямы, из-за специфики выбранного Адисхи пути, но почти все считали своим долгом иногда возникать в её жизни, чтобы пропустить стаканчик-другой, послушать байки, и так далее, и тому подобное (последний пункт всегда озадачивал юную колдунью). Данный же конкретный приятель, Мрахай Жбышра, выделялся из общей массы тем, что отчаянно старался понравиться Адисхи. Зачем ему это было нужно, ученица и понятия не имела, но поделать ничего не могла. Вне официальных дуэлей, состязаний и игрищ ученикам запрещалось затевать свары вне Атроксиата. Друг с другом зловредным колдунам дозволялось препираться до драки с применением злодейств вплоть до пятого стандарта. Однако, ведь существовала масса воздействий, балансирующих на грани. Старый как мир несчастный случай - и его исход можно классифицировать как не поддающийся порицанию. Однако, Адисхи в последний момент передумала, и попросила Мрахая навестить гадалку Римру, чтобы договориться с ней о совместном вечернем променаде по городу - отвязаться от общества кавалера едва ли удалось бы без применения заклинаний, так что, нужно было спешно разбавлять компанию. Тем более, что вечер в Шаратхе сулил многие развлечения для почти полноценного атрокса. Все эти подворотни, звуки шагов в темноте и блеск кинжалов грабителей... Такой простор для применения самой изощрённой самозащиты.
Поглазев на красоты рынка (пирожки, бусы, книги, сапог - почему-то, один, потом снова пирожки, ткани, кальяны, рыба, халаты, ковры, опять пирожки), Адисхи незаметно добралась до порта. Приближалось самое жаркое дневное время, прохожих становилось меньше, Адисхи поспешила прикрыть свои тёмные волосы длинным белым шарфом из газовой ткани. Кривая улочка, петляя меж покрашенных разноцветной краской домов, выходила к морю. На тягучих волнах цвета кобальта танцевали солнечные блики, бурые камни набережной блестели от брызг - прилив заканчивался и волна утихала, подгнившие балки причалов были полностью скрыты водой. Кричали чайки и грузчики. Адисхи поднялась по истёртым белёсым ступеням к ограде чьего-то сада, и осмотрела залив пристальным взглядом полководца, собравшегося не то захватить полмира, не то отвоевать мелкое княжество. С возвышения залив был виден почти как на ладони, мешало только здание склада чуть левее. У длинных причалов стояло несколько судов со спущенными парусами, похожих на усталых путников. Пару широких парусников Адисхи приметила ещё вчера, они шли в Судон, это было совершенно не по пути. Две низкопалубные одномачтовые фраххи пассажиров не брали. Из всех судов, только потемневший узкий парусник, стоящий на якоре в заливе, был новым здесь - судя по суете в той части порта, куда приходили лодки с этого парусника, он прибыл совсем недавно. Нужно будет найти матросов (лучше старпома, они знают больше слов, понятных для жителей суши) с этого судна, и узнать, не сможет ли парусник подвезти Адисхи до Ин-Сахры. Потом, напрягая зрение, Адисхи углядела знакомую грузную фигуру капитана "Весёлого Гнолля" (сегодня он покинул свою бочку и стоял на ногах, что уже вселяло надежду) и направилась вниз. Здесь было людно, много торговцев и перекупщиков, много бравой матросни с редкими вкраплениями не менее бравых городских стражников, девушек лёгкого, очень лёгкого и невообразимо лёгкого поведения, управляющих, курьеров и - так далее. Только знак Атроксиата на шее позволял Адисхи пробираться через это людское месиво, почти не страдая: протянутые руки матросов, весёлые завывания торгашей и злобный скулёж нищих останавливались и успокаивались, натыкаясь на начищенный медный треугольник с изображением двух скрещенных пытательных крюков (первый официальный атрокс был королевским дознавателем до того, как открыл в себе колдовской талант и основал новую группу магов).
Когда Адисхи вырулила с берега на причалы, она заметила, что капитан уже занят разговором с каким-то рослым человеком. Приближаясь к беседующим, Адисхи всё больше заинтересовывалась: человек, глухим баритоном угрюмо распекающий капитана, казался знакомым. Потом Адисхи припомнила вчерашнего мечника в белом халате и тяжёлых сапогах, глянула на свою отчищенную туфлю, и присмотрелась к собеседнику капитана, остановившись в нескольких шагах от мужчин.
Владелец густого сурового голоса стоял к Адисхи спиной, но даже эта спина являла собой образчик уравновешенности. Судя по интонациям, обладатель белого халата был крайне недоволен капитаном, однако, он держал себя спокойно и не утруждался резкими жестами. Капитан меж тем тихонько обливался потом. Адисхи улыбнулась - среди атроксов считалось особым искусством довести противника до белого каления, так и не применив магии. Другие колдуны, ощутив на себе такое воздействие вне категорий, возмущённо обзывали атроксов недомагами.
Наконец, мечник завершил свою речь, получил в ответ нервный кивок моряка и направился к берегу, миновав Адисхи. Она успела только разглядеть тот самый горбатый нос - а потом в глазах заплясало отражённое водой солнце. Проводив мечника взглядом, Адисхи задумчиво прикинула, кем он может быть - за некоторым исключением, горожанам и гостям запрещалось открыто носить оружие, поскольку на юге люди вообще очень любили пустить его в ход. Потом глянула на капитана, и снова улыбнулась, ещё шире, и поправила свой знак, чтобы тот не скрывался в складках шарфа.
- Господин Набыжар?
Моряк глянул на Адисхи, невольно опустил взгляд чуть ниже лица девушки, но так и не добрался до разглядывания её прелестей, уткнувшись взором в пару крюков на медном треугольнике. Полноправным атроксам выдавали серебряные знаки, но капитану и медного более чем хватило. Едва переведя дух после беседы с мечником, Набыжар вынужден был начать нервничать снова. Он тоже был осведомлён о несчастных случаях вообще и о неподдающихся порицанию в частности.
- Семь дней, госпожа...ээыы...
- Адисхи Мальра, - сжалившись, подсказала девушка. Кажется, поток вредноносности, обрушившийся на похмельного капитана, готов был превысить критическую отметку, и смыть несчастного в пучины глубоких переживаний и, как следствие, запоя. Что значило бы неудачу для Адисхи, поэтому, стоило поберечь моряка.
- Да, госпожа Мальра, не больше, значит, семи дней... У нас... эээхх... обнаружилась, бес х-щщ..!, течь, - отвечал капитан. Он изо всех сил старался говорить исключительно сухопутными словами. Морские не были предназначены для девушек, особенно, для обладательниц медных треугольников на цепочках.
- А вот этот... м... франир, - Адисхи, наконец, удалось вспомнить именование парусника. Она указывала в центр пролива, на корабль, стоящий на якоре. От него только что отплыла ещё одна лодка. Капитан нервно глянул на указанных франир, и с подозрением обернулся к Адисхи ("бесовская девка знает названия судов!"), изо всех сил стараясь это подозрение скрыть. - Вот он, может быть, тоже на Ин-Сахру идёт?
- Н-нет, - ссутулившись, ответил Набыжар. Он был бы рад приплатить тамошнему капитану за то, чтобы тот отвёз колдунью - да, хоть на край света. Но франир собирался идти на север, обойдя соседний крупный остров совсем с другой стороны. Адисхи Набыжару поверила, она скорее засомневалась бы, если б тот с жаром принялся убеждать её в том, что - да-да, идёт, идёт, госпожа. Покивав вконец расстроенному капитану, Адисхи покинула причалы, а затем и порт. До вечера оставалось часа три-четыре, за это время можно перекусить и поглазеть на книжные лавки.
Однако, по пути к месту встречи со своими приятелями, Адисхи заметила одну странность. Шаратх находился в таком месте, что климат здесь был вполне предсказуем - горы охраняли от ветра, спокойное море небольшим заливом мягко касалось города, не впуская шторма, да и солнце круглый год. В самом начале весны и осенью проходили дожди, более или менее обильные (местные любили говорить "малые и совсем малые", поскольку почти сразу за городом начиналась пустыня, жадная до осадков), остальное время - жара, иногда бури и всегда прохладные ночи. А вот теперь, когда уже полная луна минула со времени дождей, небо вдруг неожиданно заволокли тучи. Это было крайне необычно.

Когда долго сидишь в помещении, и заняться, кроме активных страданий, особенно нечем, начинаешь ловить себя на том, что вертишь в руках всякую всячину. Так, несчастный обладатель разбитого сердца принялся перебирать пальцами небольшую вещицу, которая более совестливому человеку жгла бы руки. Впрочем, она и жгла, но вполне буквально, и, кажется, всё сильнее. Именно её он украл, и уже успел осознать - это совершенно несправедливая замена. Больше похожая на подвох.
И тут случилось то, что показалось бы логичным любому колдуну, прошедшему минимальный курс по волшебным безделушкам как минимум третьего стандарта, не выше. Кстати, как вы думаете, почему девичьи слёзы имеют разнообразные терапевтические эффекты? Вы считаете, фокус в естественных солях или гомеопатических дозах? Всё дело в нагнетении душевных и сердечных импульсов, которые будоражат магическую реальность так же, как способны взбудоражить любого мужчину, видящего эти слёзы. Для этого девице, как мы понимаем, даже не нужно быть ведьмой, достаточно страдать от души. Вор, держащий древний артефакт в руках, не был ни девицей, ни даже хоть сколько-нибудь колдуном, но страдал настолько искренне, что и этого оказалось достаточно. Артефакт, спавший несколько сотен лет, очнулся, сделал потягушечки всеми астральными линиями, и принялся за дело, для которого был создан.
Как мы знаем, вещи, сперва долго спавшие, а затем неожиданно проснувшиеся, не предвещают ничего хорошего - это отлично известно на примере драконов и вулканов.

Адисхи была так заинтересована неожиданным наплывом облачности, что даже вдруг испытала иррациональное желание поскорее увидеть Мрахая: именно он мог хоть что-то знать о резкой перемене погоды, как будущий климатомаг. Чувство любопытства у Адисхи всегда было настолько острым, что им можно было бы чистить картошку.
Почти сразу после того, как Адисхи вспомнила о Мрахае, он вывернул из-за угла. Адисхи призадумалась над тем, так ли уж сильно она хотела его видеть - он уже улыбался так, как умел, похоже, только он.
- Римра будет через час, мы договорились у ворот Бравого Хащя, - отрапортовал Мрахай, улыбаясь всё радостнее. Он тоже был ещё учеником, и почему-то ужасно гордился выбранной специальностью. Вот и теперь его короткий халат был демонстративно расстёгнут чуть ли не до пупа, открывая всем заинтересованным тощую грудь Мрахая с поблёскивающим лазуритом на шнурке - знаком мага погоды. - Пока есть предложение пройти к Арке Безумцев, там сейчас будут огнепоклонники со своими фокусами.
- Что с "чашей" сегодня? - Спросила Адисхи, согласно кивая и указывая на небо. Погодники считали небо своим рабочим местом (хотя, многие из них боялись высоты, и эта статистика всегда забавляла Адисхи), и называли его "чашей", в которой они, якобы, мешают ветры, тучи и прочие небесные явления, как стряпуха помешивает суп в кастрюле. При этом, предполагалось, что "чаша" погодников перевёрнута, чтобы тем было лучше дотягиваться до работы. Именно этим Адисхи философски объясняла периодические осадки.
- Кто-то балуется, - пожал плечами Мрахай. Он никогда не отличался подозрительностью и не придавал значения всяким там непонятным штуковинам, пока они не оказываются достаточно близко, чтобы лишить тебя важной части тела или жизни. Грабители несколько раз уходили от него ни с чем, поскольку он просто игнорировал их извечный вопрос о выборе кошелька или жизни. Мрахай всегда предпочитал жизнь - ему некогда было разбираться с кошельками, он был занят жизнью по самые уши. Которые у него были конопатыми.
Адисхи такого подхода не разделяла. До подробностей зная, на что способна сама, она никогда не отказывала миру в шансе быть способным на что-то аналогичное. Поэтому, любое странное обстоятельство вызывало у неё строго практический интерес, выражающийся словами "А не затевается ли тут какая-то пакость?". И это вовсе не излишняя обеспокоенность или пугливость - если пакость действительно затевалась, необходимо было использовать возможность, и поучаствовать в ней. Так учил её Ышансир.
- Видимо, сильный погодник, - предположила Адисхи вслух, желая подбодрить Мрахая и поймать его на тщеславии, - раз уж так быстро смог тучи собрать. - Это была святая правда, погода портилась просто-таки изумительно быстро. Солнце мелькнуло на изразцах и резьбе ближайшего минарета, и скрылось окончательно; подул ветер - он нёс с собой тепло прогретых солнцем камней, но резкостью своей намекал, что это тепло - ненадолго, не стоит и обольщаться.
- Да ладно, сильный, - Мрахай, попавшись на удочку, махнул рукой. - Поди, откопал простой накопитель, и радуется.
Последний аргумент заинтересовал Адисхи, погодные накопители встречались достаточно редко. Чувство готовящейся пакости приятно холодило затылок, ученица поправила съехавший шарф - теперь уже для тепла. Мрахай придирчиво поглядел на тучи (удостоверившись, что его спутница оценивающе смотрит на него самого), и что-то такое пробурчал. Ветер приутих, зато резко усилилась влажность - стало ощутимо душно. Мрахай с подозрением оглянулся, проговорил что-то типа "ненормированные вектора в водной сфере", и увлёкся построением какого-то более мощного заклинания. Адисхи смотрела на него вполглаза - было понятно, что Мрахай к готовящейся пакости непричастен, но по его реакциям можно судить о настоящем источнике странной непогоды. Переборов природное отсутствие кокетства, Адисхи как можно мягче и улыбчивей поинтересовалась у Мрахая, что он делает. Выяснилось, что кто-то вносит изменения в атмосферное давление, а лично он, Мрахай, это давление нормирует по векторам; но Адисхи с таким же успехом объяснила бы ему про распространение ненаправленного потока комплексного гнева средней плотности. Когда Мрахай величественно разложил ситуацию на пальцах, Адисхи постаралась запомнить каждую деталь. В итоге получалось, что изменить влажность воздуха и создать облачность и осадки можно, меняя давление воздуха. Потом Адисхи узнала, что воздух тоже давит на землю, что было для неё настоящим открытием. Но как воздух может давить сильнее или слабее, она так и не поняла. Тем временем пошёл мелкий освежающий дождик, и Адисхи представила себе, что это тяжёлый воздух выжимает из туч капли. Мрахай, важно кивая, сказал, что так оно и есть, и принялся улыбаться в своей излюбленной манере, когда ты просто не можешь улыбнуться в ответ, поскольку рекорд улыбания уже превышен собеседником. Адисхи, впрочем, умела улыбаться ещё шире, и гораздо тоньше - под руководством старика Ышансира она достигла вершин в том искусстве, когда улыбка используется для убийства.
Естественно, огнепоклонники, было собравшиеся под Аркой Безумцев, извиняясь, фокусы свои показывать не стали, и исчезли с площади в мгновенье ока, словно растаяв под дождём. Потемневший от влаги воздух наполнился свежестью, горожане снимали с террас ковры, ушлые торговцы вновь достали из закромов зонты и непромокаемые плащи, взвинтив цены вдвое "за внесезонность". До ворот Бравого Хащя Адисхи и Мрахай кое-как добежали, прячась под навесы лавок. Под тяжёлой аркой ворот обнаружилась Римра, и все трое так же бегом направились в ближайший трактир. Адисхи изучила город плохо, и целиком полагалась на чутье высокой худощавой гадалки. Та знала город, как свои гадательные камни, несмотря на то, что жила здесь гораздо меньше, чем, например, Мрахай - всего год. Но куда там, погодник был так сильно сосредоточен на жизни, что всякие мелочи вроде адресов трактиров, его не интересовали.

В равной степени они не интересовали оставшуюся часть преследователей страдающего вора. Эта часть отряда, в лице довольно известного на Ин-Сахре наёмника, перед дождём предприняла последний рывок в поисках исчезнувшего коллеги, в результате которого стало совершенно ясно, что магов искать гораздо труднее, чем обычных людей. Тот факт, что сами маги были талантливы в поисках всего магического, а простые люди - в поисках немагического (как правило, деньги, выпивка и, примерно в сорока процентах, женщины), факт говорил, что обычный мир надёжно отделён от мира колдовства, колдунов и их талисманов. На данный момент, наёмник предпочёл бы полное отсутствие последнего, но здоровая практичность позволила ему смириться с имеющимся положением дел. Наёмник с подозрением поглядел на собирающиеся тучи и, не найдя ничего лучше, немедленно свернул в ближайшее заведение, с намерением съесть хоть что-нибудь впервые за этот день. Сразу за его спиной на светлые мостовые Шаратха, прибивая песочную пыль, начали падать первые тонкие капли дождя.

@темы: Творчество

---

Новогодняя ночь хороша!..

[Smallfatty]

- Новогодняя ночь хороша!
Мы вдвоём, дорогая душа!
На столе две свечи и в ночи
Мы с тобою близки;

- Помолчи…
Ты словами разрушишь всю сказку…
Обними же свою сероглазку…

- В новогоднюю ночь всё сбывается!

- От чего же тогда сердце мается?

- От того, что одна… лишь одна
Загорелась свеча?..

- Но до дна
Полусладкое пьётся шампанское…

- Я разбавлю его, хочешь, ласкою
В эту светлую долгую ночь?

- Так целуй же, целуй, мне – невмочь!..

- Мы вдвоём, дорогая душа!
Новогодняя ночь хороша!

---

Можно и мне поучавствовать?

[БИСедка для БИСеды]

ПО ТУ СТОРОНУ ЖИЗНИ

Рассказ

Боль. Сильная боль пронзила все тело. Острая. Пульсирующая. Обжигающая. Она везде. В каждой клеточке моего тела. Как это страшно. Как нестерпимо больно. Как это…

Пик-пик-пик…пик-пик-пиииииииииииииииииииииииииии……

Мысль прервалась, так и не сформировавшись.
Резкий звон в ушах, скрежет… И мрак… Везде мрак… Он окутывает, оплетает, засасывает… Но страха нет. Совсем. И боли тоже. Он куда-то испарилась. Просто вот так взяла и пропала. В некуда. Как будто и не было ее вовсе.
Чувствую, что несет, как по течению. Во мраке. Несет, и я не знаю куда.
И вот, где-то впереди, забрезжил свет. Маленькая беленькая точка. А скорость все нарастает. Крутит, болтает как в центрифуге. А я по привычке жду, когда же мне станет страшно. И больно. Когда….
Белая точка все приближается. Так стремительно. Становится такой большой. Нет. Огромной. И вот он - свет.
Я погружаюсь в этот белый свет и, вдруг, понимаю, что передо мной тоннель. Яркие радужные краски должны резать глаз. Но нет. Цвета яркие, насыщенные, и в то же время – приглушенные, спокойные. Я и не знала раньше, что так бывает. Красный. Оранжевый. Желтый. Зеленый. Начинаю понимать, что что-то во мне меняется. Голубой. Синий. Фиолетовый. Красный. Мое тело. Огромное. Бесформенное. Уродливое. Его больше нет. Никто не скажет мне, что я толстая, никто не обернется вослед, отпуская грубые шутки, никто не упрекнет в том, что я ем на ночь. Оранжевый. Желтый. Что со мной? Что происходит? Зеленый. Голубой. Синий. Мои мысли. Их как будто стирают ластиком. Вот я уже и не помню, что было со мной сегодня. Фиолетовый. Красный. Цвета мелькают быстро-быстро. Я понимаю, что вместе с тем, как пролетают мимо меня эти цветные радужные звенья тоннеля, из моей памяти уходят события прожитых лет. Оранжевый. Желтый. Зеленый. Память уходит. Уходит и жизнь. Хотя нет. Похоже она уже ушла. Тогда где я? Что со мной?
Легкость. Невероятная легкость пронизывает все тело. Хотя нет. Тела больше нет. Я фантом. Я маленькое облачко. Парю, плавно скольжу в вихре несущем меня вперед, я…
Впереди забрезжил свет. Яркая вспышка. Насыщенный розовый цвет с легким фиолетовым и сиреневым отливом. Красивый, теплый, манящий. Я лечу к нему. Скорее. Туда. Где царят блаженство и нега.
Радужные кольца тоннеля проносятся мимо меня с невероятной скоростью. Так стремительно и безвозвратно, унося меня прочь, от боли, вкус которой уже успел стереться из памяти, от тревог, от которых осталось лишь само понятие, от того жестокого мира в котором я жила…
Свет, яркий розовый, так красиво переливающийся и искрящийся… Еще немного. Еще совсем немного и я коснусь его. Окунусь в его потрясающую нежность. Окунусь в блаженство.
Вот он. Этот таинственный, чарующий, манящий свет. И я в нем. Погружаюсь целиком. Он окутывает меня, обволакивает, опьяняет. И вдруг…
Резкий, пронзительный, противный звон пронзает все пространство вокруг. Что-то с силой хватает меня в охапку и тянет, тянет, тянет назад, вниз, прочь из этой уже поглотившей было меня неги.
Что-то неведомое тянет меня изо всех сил назад. Мысли и память, еще недавно, так легко и быстро покинувшие меня, с неимоверной скоростью загружаются опять, делая меня все тяжелее и тяжелее.
И вот я уже ощущаю свое тело. Откуда оно? Еще минуту назад его не было? Минута. А может две. А может… В каком эквиваленте здесь исчисляется время. И есть ли оно здесь. Наверное есть.
Рывок. Страшный скрежет и вот он свет… Иной. Яркий. Режущий глаза. Противно пищащая коробка над головой. Трубки, торчащие ото всюду. Люди. Белые халаты и маски. Много. Кричат. Суетятся. И боль. Снова боль. Ноющая. Всеобъемлющая. Всепоглощающая. Везде. Во всем теле. В каждой клеточке.
Жизнь. Она вернулась ко мне. А там так хорошо….
Пик-пик-пик…

@темы: Рассказ

---

[Nika_Vera]

Проваливаясь в густую черноту наркоза, он не был уверен, что вернется обратно. Ему просто не хотелось возвращаться.

Больше всего на свете он ненавидел больничные потолки. На белоснежном стерильном полотне не за что было зацепиться взглядом, не на что было отвлечься. Он смотрел на такой потолок уже вторые сутки. Наркоз отпускал его медленно, постепенно рождая в теле крохотные очаги боли, которые разгорались и завладевали всем его существом. А он лежал на спине, не в силах пошевелиться и рассматривал девственно чистый потолок. Он пробовал кричать, но только давился слюной и начинал задыхаться. Чья-то заботливая рука вытирала его сведенное судорогой лицо, поправляла сбившуюся простыню и исчезала, словно ее не было.
На третьи сутки боль отступила. Он чувствовал, как ее жесткие колючие щупальца отпускают внутренности, сворачиваются и иссыхают. Наконец-то ему удалось повернуть голову и не видеть ненавистный потолок. У входа в палату стояла она. В том самом кремовом платье, которое было на ней в день аварии. Чуть выше талии засохшее пятно крови, а подол разорван вдоль бедра.
- Я к тебе, - сказала она чуть охрипшим голосом. Такой голос бывал у нее всякий раз, когда она волновалась.
Он очень хотел ей ответить, сказать, что невероятно рад ее видеть, что счастлив, потому что очень боялся за ее жизнь, хотел спросить, почему она до сих пор не сменила одежду, хотел узнать, как долго он был без сознания, все ли с ней в порядке… он хотел сказать ей так много, но не смог. Он не произнес ни звука.
- Со мной все хорошо, - она ответила на один незаданный вопрос, - и с тобой тоже. Скоро пойдем домой.
Она пересекла комнату и приблизилась к его кровати. Стояла, задумчиво разглядывая капельницу.
- Я так испугалась…
Замолчала, не в силах продолжать. Он силился сказать, что-то ободряющее, успокоить, но горло, словно сведенное судорогой, не слушалось, он не мог даже замычать, и паника медленно заполняла освобожденное от боли тело.
Как будто она чувствовала все, что творилось у него внутри. Присела на край постели, накрыла его вспотевшую ладонь своей, и паника отступила, он вздохнул чуть глубже.
- Скоро пойдем домой, - повторила она, - совсем скоро.
Потом был кабинет лечащего врача и беседа, из которой он не мог вспомнить ни слова. Он по-прежнему не мог говорить, должно быть врач объяснил ему почему, но он ничего не запомнил. А вернуться и спросить не приходило ему в голову. Он мог думать только о том, что за огромными стеклянными дверями больницы его ждет она, они вместе отправятся домой и все в их жизни будет по-старому. Была ужасная авария, они оба чуть не погибли, но обошлось, и теперь обязательно все будет хорошо.
Она стояла под древним дубом все в том же платье и улыбалась.
- Не беги так! Ты же только из-под капельницы.
Он молча обнял ее. Прижал к себе податливое тело, растворился в родном запахе. Часто сглатывая, чтобы не заплакать, он долго прижимал ее, не желая отпускать.
- Ну что ты, дурачок! Как в последний раз обнимаешь, - он услышал слезы в ее голосе и сжал еще сильнее.
«Как в первый раз» хотел ответить, но уже привычно не смог проронить ни звука.
Квартира встретила их тишиной и запахом пыли.
- Боже, ну и бардак! – она в ужасе всплеснула руками, - это я такой беспорядок оставила. Урок на будущее, уходя, всегда наводи порядок, вдруг не доведется вернуться. На том свете придется краснеть за себя.
И снова рассмеялась, а щеки ее залились румянцем.
Он с улыбкой смотрел на нее, пытаясь вспомнить, что-то очень важное, но мысли утекали, не успевая оформиться. Да и что может быть важнее того, что она жива, что она здесь рядом с ним? Снова захотелось обнять ее, но он сдержал свой сентиментальный порыв, отвернулся, прошел в комнату. Знакомая мебель казалась чужой, непривычной. Все вокруг походило на театральные декорации, плоские, картонные.
- Давай присядем, - она потянула его за руку, и он послушно опустился на диван.
На кофейном столике лежали забытые им перчатки, рядом стояла чашка с давно остывшим кофе. Они спешили тогда. Она подбадривала, говорила, что когда разбогатеют, купят собственный аэропорт, в котором самолеты будут летать по их расписанию. Он как обычно нервничал и был раздражен. Страх опоздать был его пунктиком, над которым она всегда смеялась. Скользкая дорога, взвинченные нервы, небо, которое вдруг оказалось снизу, застрявший в горле крик и темнота.
- Я скоро уйду.
Он хотел ответить, что знает, но очень этого не хочет. Он вдруг вспомнил то очень важное, что постоянно ускользало от него. Тело снова стало наполняться болью. Она гладила его по волосам и смотрела привычно ласково и весело.
- Ты ведь знаешь, чего я хочу?
Он кивнул.
- Ты будешь жить долго-долго и обязательно будешь счастлив. Это мое желание. Я запрещаю тебе горевать.
По сухой коже катились обжигающие слезы, но он внимательно смотрел на нее, боясь, что в любое мгновение она исчезнет.
- Обещаешь? – она выставила вперед указательный палец, и он прижал к нему свой.
Это был их тайный жест, так они скрепляли данное друг другу обещание.
- Я тебя очень люблю! – она улыбнулась и поцеловала его в мокрую щеку, - я хотела прийти раньше и побыть с тобой еще немного… но… ты понимаешь?
Он понимал. Теперь они живут в разных мирах, у их миров разные законы.
Память медленно расставила все по местам.
Он знал все еще тогда. На операционном столе, проваливаясь в сон, он знал, что она умерла. Он хотел уснуть насовсем, чтобы снова оказаться рядом с ней, ему так не хотелось возвращаться. И он был с ней все это время, хотя не понимал, не осознавал. Как бездумно он растрачивал драгоценные минуты, глядя на чертов потолок. Но она все равно не позволит ему остаться. Она так не хочет. Она улыбается ему, но слезы застилают глаза и ее образ расплывается, становится почти невидимым. Он тянет к ней руки, пытается кричать, чтобы она не уходила, но горло сжимается и не пропускает звуков. Виски сдавливает невыносимая боль и тело скручивает судорога.
- Почему рождение похоже на агонию? – ее голос грустный и далекий прорывается сквозь его собственный крик.
Крик медленно затухает, превращаясь в хриплые рыдания. Теперь он слышит себя, но не слышит ее. Белоснежный больничный потолок безразлично пялится на него.

@темы: Рассказ

---

[Иллюзия Мая]

Я клоун, а под маскою слеза,
Я сон, но он продлится вечность.
Ты думаешь, что всё не навсегда.
А я люблю тот миф, названье "Бесконечность".

Я клоун, а под маскою слеза,
Привыкла быть шутом, но не у трона.
Ведь нету и не будет короля,
Которого смешить всегда готова.

Я просто руки к солнцу протянула,
Я просто света и тепла ждала,
Я клоун, пусть с улыбкою веселой,
Лицо под маской обожжёт слеза.

Я дождь, вольна, но покорима.
Я дождь, стекаю с неба в лужи,
Постойте, ведь еще не поздно,
От слез умою исколеченные души.

@темы: Стихи, Творчество

---

[SQR_Dragon]

Мертвая тишь наполнила город,
Только часы отсчитывают время.
Бесцельно идешь, зажав мысли в ворот,
Несешь, как обычно, один свое бремя.

Тик-так, тик-так, тик-так:
Жизнь проходит не останавливаясь,
Не забывая со смертью брак.
Ты между ними лишний, понимаешь задумываясь.

Ночь течет как бесконечность,
Звезды светят, не думая о прошлом.
Их удел, это вечность,
Не их – мысли о пошлом.

Ты опять дрожишь от холода,
Холода безразличия, а не времени года.
Бессилие от духовного голода –
Проклятье всего человеческого рода.

Ответ прост, но как воссоздать решение?
Луна смеется беззубой улыбкой.
Не помогает блаженное пение,
Нет сил вновь столкнуться с ошибкой.

Душа суетится на кладбище стихов,
Ищет рифмы, правит порченое.
Это не разобьет оков,
Поиски – дело конченое.

(с) Елистратов

@темы: Стихи, Творчество

---

[Dahut]

To N.

Прекрасный зверь с походкою беззвучной
Крадется в ночь без страха и тоски;
В душе он знает - миг давно упущен,
И нечто новое нацелено в виски.
Он древний хищник - гордый и свободный;
Тропа бежит сквозь жадные века…
Зачем же ныне он-де неугодный?
Грозит пожрать аидова река…
Но он идет вперед без содроганья,
И острый взгляд его янтарных глаз
Пронзает тьму своим бессмертным знаньем,
Разя врагов без жалости на раз.
Он фаталист - печальный и упрямый;
Он знает цену смерти наперёд.
И что в сравненье с этим чьи-то раны?
И что ему - зачем и кто умрет?

Вдруг лязгнет сталь над ухом где-то слева,
Сверкнет заря кровавым полотном;
И боль тугая вспорет его тело
Своим порочным варварским пером…

Ему не будет вырыта могила,
Но чей-то странный заунывный вой
Развеет прочь его былую силу
По тем краям, где зверь пока живой!

@темы: Стихи, Философия

---

Прощальное

[Rowana]

Аверсом, реверсом, чётом ли, нечетом,
Охрой волос ли, кармином губ.
Всё уже сказано, больше нечего -
Я не могу.

Ночью на вторник, субботним ли вечером,
"Ave, мой дьявол", "чур меня, чур".
Всё уже сказано, больше нечего -
Я не хочу.

Чёрным ли, белым, разлуками, встречами,
Что впереди: Рубикон ли, Стикс?
Всё уже сказано, больше нечего -
Прости.

@темы: Стихи

---

[Vistrel]

Не судите по названию - зарисовка не о ёлке и счастливых детишках (а следовало бы, наверное).

31 декабря
...Друзья ждали меня в гостиной, а я сидел на кухне и не мог с собой ничего поделать. Я обещал им, обещал — разговаривать, улыбаться, радоваться... Сказать «С новым Годом, с новым счастьем!», и не запнуться, и выпить шампанского, и поверить, и принять, и не помнить...
Я много раз репетировал это. Я много раз, я снова и снова представлял себе, как вхожу в комнату, где за тесным столом собрались мои самые близкие друзья, как они улыбаются, как горят тусклые свечи, как я беру бокал с искрящимся вином и говорю: с Новым... И каждый раз к горлу подступал комок.
Весь месяц шли дожди. То переставая, то вновь начинаясь — они не плакали вместе со мной. Не заглушали своим мерным шумом мою беспокойную, ноющую боль. Нет. Вместо этого они грязью вымарывали самые чистые, выведенные ровным подчерком строки и страницы моей памяти. Весь месяц шли дожди...
На кухне неслышно кипятился чайник. Зима неуклюже протискивалась сквозь узкую форточку и жалюзи, но мне не было холодно. Я проводил рукой по клеенке на столе и не мог на ощупь почувствовать её шероховатость, её складки. Я не верил.
Я не верил, что существует жизнь после Неё. Такого не может быть, думал я, - и послушный мир понемногу терял свои чёткость и краски. Он становился скорее туманом, песком, водой или паром, нежели рельефной вселенной предметов и вещей. Всё вокруг обескровливалось и утрачивало былую упругость, нежность, радость...
Да и о какой радости можно говорить, когда Её нет? Когда Её нет не только здесь, со мной, на расстоянии дыханья и быстрых прикосновений, и взглядов, но даже нет и за тысячи миль, стихов и обид, в каком-нибудь Альбукерке или Мадриде... – ведь она не живёт в знойном Буэнос-Айресе, не курит в извилистых улочках Праги, не бывает в кафе дождливого Лондона, не гуляет по волнам у стылых канадских берегов и не падает снегом в низовье сибирских рек... Она не является мне даже во снах, потому что внутри меня не осталось её черт лица, а только вкус и запах ночей, когда мы друг к другу жались, как солдаты зимой жмутся в окопах, как тучи во время грозы...
Где ты сейчас?..
Я встал, я раздвинул жалюзи и посмотрел в окно — на улице лежал снег. Свежий, январский, непостижимый и неподдельный белый снег, робко поблёскивавший на свете фонарей. Я прижался лицом к стеклу и всё смотрел, смотрел взахлёб на снег, на припорошенные деревья, на редких прохожих, на притихшую улицу и город, и кончики пальцев холодели от предчувствия зимы — дышащей, отболевшей, отстрадавшей своё зимы, которую хочется любить горстями, брать на ладони и чувствовать, чувствовать, как медленно она тает...
Я вспомнил. Я вспомнил прошлый декабрь, и небо, и ночи в холодных гирляндах, и стылые улицы, и ветер, и скучные, пресные рифмы, и плохое кино, перчатки и... я вспомнил Её. По следам в бессмысленных, в общем-то, строчках, по запаху губ и по привкусу тогда ещё будущих поцелуев я нашёл Её и узенькую щель в то время, когда Она мучила меня ревностью, и страхом, и жаждой, когда мы были вместе, когда я был счастлив...
Я знаю, я точно, доподлинно знаю, что Она была в тот короткий миг рядом со мной, что Она явилась мне единственно ради того, чтобы я вновь смог верить, чтобы я, войдя в комнату, где за столом сидят самые близкие мои друзья, смог не запнувшись сказать такую банальную, такую необходимую фразу:
- С Новым годом, с новым счастьем...

@темы: Рассказ

---

Я тоже графоманствую

[Maryula]

Не закончено.
Рабочее название: Спроси у сфинкса.
Собирала как-то старая Мун красные водоросли у кромки воды. Внук Мун путался здесь же рядом, делая вид, что помогает ей. Он комкал в руке доселе не использованную пращу. Мыслями он был далеко от бабушки Мун и реки. Он раздумывал о достойной мишени для своего оружия. Камень мальчишка уже подыскал.
У Мун как раз разболелись кости, и она решила отдохнуть на берегу, недалеко от воды. Она уселась на камень и поставила рядом плетеную корзину, наполовину заполненную свежими красными водорослями.
На противоположном берегу над обрывом стоял другой мальчишка, смуглый и темноволосый. И кидал в воду камни. Да так ловко, что они несколько раз отскакивали от воды, прежде чем уйти на дно. Старуха неодобрительно цокнула языком.
- Вах, - сказала она своему внуку. – Смотри что делает? Разве можно кидать камнями в великую реку?
- Неа. – ответил внук. Он сидел на песке, у ее ног, и рисовал линии. Линии сочетались между собой, становились похожими на оленя. На целое стадо оленей. И вот перед мальчишкой уже сцена охоты. Его отец убивает копьем оленя. Хорошая добыча.
Тем временем темноволосому мальчишке надоело кидать камни в воду. Он, видимо, устал и прилег на краю обрыва. И чтобы не скучать, принялся плевать на воду и наблюдать, как расходятся круги на воде.
Старая Мун втянула воздух сквозь сжатые зубы.
- Негодяй, - воскликнула она вне себя от возмущения. – Святотатец. Плевать в Семех – худшего оскорбления не придумаешь.
Внук поднял голову и с интересом вгляделся в негодяя по ту сторону реки.
- А что если… - мечтательно произнес он и задумался.
- Никто не смеет оскорблять великую Семех, - назидательно сказала старуха, потрясая рукой. – Она нас поит и кормит.
- Так он заслуживает наказание? – раздумчиво сказал внук Мун.
- Самого сурового, - негодующе подтвердила старая Мун.
- А раз так, - весело воскликнул мальчика. – То я ему…
Мальчишка дождался, когда его сверстник поднимется на ноги. Он вытащил пращу, размотал ее, вложил камень, раскрутил над головой и метнул. Камень со свистом перелетел реку, ударился о голову святотатца и скатился с обрыва в воду. Мальчишка с криком упал и больше не вставал. Внук хмыкнул и торжественно сложил пращу. Справедливость была восстановлена.
А на том берегу к реке сбежались женщины. Раздались крики горя и ярости. Наказанный мальчик оказался сыном вождя. Так, говорят, началась великая вражда между Самандом и Алгиолом. Между правым берегом реки Семех и левым.
Несчастье заставило алгиолцев пораскинуть мозгами.
Назревало время нереста, когда рыбы становилось больше, чем воды. Алгиолцы и самандцы всем племенем выходили на рыбный промысел. Ленивую жирную рыбу ловили голыми руками. Улова хватало до следующего сезона.
Когда река Семех забурлила от кишащей в ней рыбы и на том берегу появились самандцы, алгиолцы потребовали наказать убийцу сына вождя. Самандцы рассмеялись им в лицо. Зять бабушки Мун выступил вперед.
- Его сына убил камень, - прокричал он. – Вот камень и наказывайте.
Алгиолцы затряслись от гнева. Они верили, что у каждого предмета есть душа, а самандцы только что посмеялись над их верованиями.
Алгиолцы вырвали из земли каменную глыбу и выкатили на берег. Самые сильные мужчины при этом заработали себе грыжу.
Шаман алгиолского племени повелительно махнул рукой. И мужчины дружно налегли на камень. Каменная глыба скатилась с обрыва и перекрыла движение воды. Под лежачий камень вода не течет – река Семех с одной стороны обмельчала.
Алгиолцы кинулись на самандцев. Однако торжествовать было еще рано. В ход пошли кулаки, зубы и ногти. Камни, палки и песок стали оружием. Женщины и дети стояли по колено в воде и подбадривали мужчин криками. Тогда река Семех впервые окрасилась в алый цвет.
Драка продолжалась до тех пор. Пока вожди не вспомнили о рыбе. Красные водоросли годятся в пищу только для женщин. Рыба незаменима. Протрубили в рог. Вожди объявили отступление. Люди обменялись многообещающими воинственными взглядами и неохотно отправились на рыбную ловлю.
Тем временем с другой стороны реки натекло слишком много воды. Семех вышла из берегов и разлилась на полях. Вода все прибывала и прибывала. Разгуливала по полям, проникала в хижины. Семех не останавливалась даже на миг. Со временем поток источил камень. Вода медленно убывала, оставляя после себя жирный склизкий ил. Иногда в нем попадались вкусные икринки. Рыбы досталось мало, но люди голода не боялись. Речной ил оплодотворил землю. На берегах реки Семех заколосилась рожь. Долина расцвела.
Внуку Мун отдавали почести. Воспитанный молодой человек не дал Семех в обиду. Тогда боги еще умели быть благодарными. У костра не прекращались разговоры о пользе войны.
- Если б не было войны,– говорил самандский вождь Аксан. – мы б не узнали вкус хлеба.
Король Велмар Алгиолский устал от постоянных междоусобных войн. Он мечтал о мире, он хотел, чтобы его дети жили в мирной процветающей стране. Две тождественные страны, две родственные культуры, разъединенные широкой бурной рекой Семех, как два крыла расположились на ее щедрых берегах, как два крыла не могли сойтись вместе, они всегда соперничали между собой, и конца конфликту было не видно.
Король Велмар долго хворал и однажды проснулся ранним утром с предчувствием скорой смерти. Слуги и прислужники были разбужены, поставлены на ноги и прониклись паническим настроением короля. Залы обширного замка долго оглашались гневными выкриками: «Доколе!!…доколе…» К исходу дня, когда солнце только начинало кровавиться, он сообщил о намерении посетить пленного сфинкса, славившегося своими предсказаниями. Люди короля стали его отговаривать, все знали, что общение с магическим зверьем добром не кончается, но Велмар уверился в верности своего решения.
Сфинкса держали в пещере на позолоченной стальной цепи. Зверь был коварен и хитер. Близко к нему подходить было нельзя. Если он мог дотянуться, то он дотягивался. Когда король Алгиола, опираясь на посох, вошел в пещеру, сфинкс лежал мордой к стене и лениво бил хвостом. Король остановился, нахмурился. Стражники пиками подняли сфинкса на ноги. Зверь встряхнулся, лег на живот и вытянулся, сложив лапы. Именно в такой позе изображали сфинкса люди. Зверь подслеповато щурился.
- Кто здесь? – рассеяно спросил сфинкс. – Я вас не вижу, подойдите поближе.
Король только хотел сделать шаг, как его остановили.
- Не поддавайтесь на провокации, - почтительно сказали королю. – Сфинкс хитер и злобен.
Король с уважением покосился на зверя. Сфинкс сузил лукавые глаза и фыркнул.
- К нам пожаловал король Алгиола, - сообщили сфинксу. – Относись к нему с почтением.
Сфинкс вызывающе зевнул.
- С чем пожаловал с тем и уйдет, - промурлыкал он. Стражник хлестнул зверя хлыстом по морде. Шерсть сфинкса стала дыбом. Зверь ощетинился и угрожающе зашипел. Ему дали добавки. Злобные искорки в глазах зверя угасли. Сфинкс на миг печально понурился, но опомнился, вспомнив, что в пещере люди. Чужие, наглые, дурно пахнущие создания. Сфинкс фыркнул.
- У вас три вопроса, Ваше Величество. Три. Не больше.
Король откашлялся, покосился на стражников. Стражники поклонились и отошли на расстояние, где не слышно голос короля. Зверь скосил глаза им вслед и прикрыл веки.
- Я скоро умру, - начал король и не договорил, сфинкс прервал его.
- Верно правитель, вы скоро умрете. Следующий вопрос.
- Но это был не вопрос! – вскричал король.
- Возможно, - ответил сфинкс. – Вы, люди, так любите спрашивать о смерти. Вот я и подумал.
- Сфинксы все такие наглые или только ты? – побагровел король.
- Наглее сфинкса может быть только цепь, которой его приковали к скале, - с достоинством ответил сфинкс. – Остался последний вопрос, правитель.
- Проклятье! Надо быть внимательней! – воскликнул король, взмахнув кулаком.
- Да вам это не помешает, - согласился сфинкс. – Некоторые люди уже начали думать за вас. Это был последний ответ, правитель.
- Но это был не вопрос! – бессильно прорычал король.
- Не уверен, - заметил сфинкс. – Возможно, я что-то путаю. Я не часто общаюсь с людьми. Меня так легко обмануть.
Сфинкс вздохнул и загадочно покосился на короля.
- Вопросы заданы, ответы получены - вам пора уходить.
Король молчал. В королевском сердце закипала кровь.
- Я так и не задал вопрос, из-за которого пришел сюда.
Сфинкс умывался, сидя на задних лапах, как никогда похожий на кошку. Большую короткошерстную золотистую кошку.
- Вопросы людей не стоят выеденного яйца, - сказал сфинкс, сонно щурясь.
- Мой стоит. Я – король.
- Возможно. Вы не умеете задавать вопросы. Возвращайтесь домой. Вам нужен отдых.
Сфинкс свернулся клубочком, как кошка, всем видом давая понять, что встреча окончилась.
- Ответишь на мой вопрос взамен на свободу? – вкрадчиво сказал король.
Сфинкс поднял на Велмара раскосые медовые глаза.
- Я не помню, что значит свобода.
- Но хочешь вспомнить.
Сфинкс не ответил.
Велмар посмотрел на стражников. Они уважали золото, людей, у которых есть золото и которые легко с ним расстаются, и больше ничего. Велмару пришлось дорого заплатить, чтобы прийти сюда. С ними будет нелегко договориться. Тем более человеку, который никогда ни с кем не договаривался, а воевал. Времени всегда не хватает, и мечом будет быстрее. Неудивительно, что у него не вышло диалога с хитрым сфинксом. Велмар отбросил посох и выхватил меч. Люди короля последовали его примеру. Стражники выхватили сабли в ответ. Велмар ударил мечом по золоченой цепи, полетели искры и цепь разомкнулась. Стражники сочли это вызовом и атаковали. Бой был недолгим. Победа осталась за королем. Он всю жизнь воевал. А стражники в последнее время разленились и разжирели на дармовом золоте.
Кровь дымилась и стекала с меча короля, а он искал глазами сфинкса. Он уже решил, что хитрая зверюга под общий шумок улизнула, пока не услышал над головой урчание. Сфинкс сидел на скале под потолком. Его тень, большая, с острыми ушами, падала на пол до самого выхода. Тень метнулась, сузилась до обычных размеров и пропала. Сфинкс выскользнул из пещеры. Король последовал за ним.
Рыжий сфинкс с рыжими глазами шагал по дюне.
- Ну, - нетерпеливо сказал король. – Я освободил тебя.
- Разве свобода стоит твоего вопроса, правитель, - провозгласил сфинкс. – Свобода бесценна.
- Так ты обманул меня?! – разгневался король.
- Я всегда говорю правду, ведь я же сфинкс.
-Ну, так скажи мне!!!!
- Зачем тебе? Ведь ты скоро умрешь. Почему бы тебе не умереть спокойно?
- У меня меч. Не зли меня, собака!
- А это уже оскорбление, – прошипел зверь.
Король бессильно оперся на меч. Сфинкс одним прыжком оказался у ног короля.
- Ты хочешь, чтобы Саманд и Алгиол, две страны, два крыла великой реки, объединились?
Король удивленно выпрямился.
- Да ты прав, - ответил он.
Сфинкс лизнул лапу.
- Они объединяться. После твоей смерти, правитель.
Зверь ловко увернулся от рук короля.
- Как?! Скажи мне, как?!!
Сфинкс закрыл один глаз и посмотрел на Велмара, склонив на бок голову.
- Проклятие объединит их. Девочка с даром проклятия объединит их.
Сфинкс сел на задние лапы. Люди короля стояли у коновязи, далеко в стороне.
- Сядь, король. Ты сейчас умрешь.
Глаза Велмара расширились. И в следующий миг острый удар поразил короля в самое сердце. Велмар схватился за грудь.
- Постой. Не зови их. Не хочу. Видишь, я стою.
- Да, ты стоишь, правитель. Временно. Сейчас ты упадешь.
К ним уже бежали.
- Твоя золовка уже беременна, - пробормотал сфинкс. Его никто не слушал. Король лежал на боку, его глаза уже закрылись.
Люди короля бежали с мечами наперевес. Сфинкс как никогда был похож на кошку. Большая, золотистая кошка с черными глазами длинными скачками понеслась прочь.
Тувал, сын Аксана, вернулся с охоты домой прямиком к смертному одру своего отца.
Аксан был слишком стар, чтобы добывать пищу для себя, своих женщин и детей, и решил умереть, о чем заявил во всеуслышание. У входа в плетеную хижину Тувала ожидал шаман. Его тоже звали Аксан, и это было удобно, так как он нередко обращался к богам от имени вождя.
- Сын мой, - заявил шаман. – Помни, ты – Аксан Тувал, ибо Аксан появился раньше Тувала, стало быть, его имя должно звучать прежде, чем твое.
Тувал отстранил его.
- Я тебе не сын, - возразил он. – Пропусти меня.
Отец лежал на груде шкур, укрытый шкурами. Это были шкуры всех тех оленей, которых Аксан убил за всю свою жизнь. Войдя в хижину вождя, Тувал поморщился от приторного запаха. Так пахла болезнь самандского вождя. Тувал опустился на колени и подставил ухо, ожидая, когда отец откроет глаза и скажет, наконец, своего последнее слово. Аксан раскрыл глаза, увидел Тувала и сказал
- Тувал, боги нас стерегут.
Тувал вскинул брови. Он ожидал услышать, где отец спрятал копье, вытесанное из дерева, которое в огне не горит и в воде не тонет. То, что оно в воде не тонет, Тувал знал наверняка, перед его глазами не раз проплывала коряга. То, что копье в огне не горит нужно обязательно проверить. Тувал помрачнел от мысли, что никогда об этом не узнает.
Отца до самой смерти интересовало только оружие, охота и женщины. Боги – удел шамана, считал он. И перед смертью выдать такое…
Аксан закрыл глаза и слабым движением руки велел Тувалу выйти. Тувал послушно удалился. На входе он застал шамана, который натянуто улыбался. Неприязнь Тувала к шаману обострилась. Аксан-шаман не знал, чем рискует, но догадывался, что Тувал его недолюбливает.
В детстве волосы Тувала росли ниже пояса. Сенамун заплетала сыну толстую косу, которую Тувал наматывал на шею и щеголял наравне с девчонками. Девчонки обижались, думая, что Тувал их дразнит. Однажды Аксан-шаман прямо на ходу схватил Тувала за косу, намотал на кулак и отрезал каменным ножом.
- Твой отец объелся переспелыми тыквами, - пояснил он. – Вдруг он перепутает тебя со своей наложницей?
С тех пор Тувал его просто ненавидел.
- Тувал, сын Аксана, - заявил шаман. – Отец твой не ведает, что говорит, ибо смерть его близка. Боги нас хранят. Вот, что он хотел сказать.
Тувал озадачился. Слова отца предупреждали, слова шамана обнадеживали. Игра словами начинала его раздражать.
- Какие боги? – нахмурился Тувал. Ему не нравилось, что кто-то его стережет и охраняет без его ведома. – Я не вижу никаких богов.
- Боги говорят со мною, невежа. Они не говорят с теми, кто не может позвать их по имени.
- Ты знаешь, как зовут богов?
- Это священный вопрос. Негоже простому охотнику знать на него ответ.
- Я не простой охотник. Я хороший охотник. Хороший охотник должен знать кто за ним стоит.
- Хороший охотник добывает много мяса и рыбы, - провозгласил шаман. – Хороший охотник беспрекословно подчиняется вождю и шаману. Вождь и шаман служат богам.
- Про сына вождя ты ничего не говорил, - сообразил Тувал. – Сын вождя подчиняется только себе?
Шаман обнажил в улыбке желтые, как старая кость, зубы.
- Спроси у сфинкса, - вкрадчиво сказал шаман. – Сфинкс все знает.
- Правда? Где он ты знаешь?
- Я там побывал еще в твоем возрасте. Он живет внутри Пирамиды.
- Как туда попасть?!!
Шаман поманил его пальцем и торопливо зашептал в услужливо подставленное ухо.
Пирамида высилась совсем рядом, в двух-трех шагах от Тувала. Но, стоило сделать шаг, и она на шаг отдалялась, и росла, увеличивалась в размерах. А время уходило. Чтобы справиться с яростью и нетерпением, Тувал начал считать шаги. Когда тень Пирамиды накрыла его, он понял, что сбился со счета.
Тувал задумчиво постучал костяшками пальцев по пористому камню. Где же вход? Пришлось обойти гигантское сооружение, чтобы отыскать его. В конце концов, вход отыскался там, откуда он начинал свои поиски. Тувал заскрипел зубами, узнав знакомые холмы. Когда он был здесь в прошлый раз, узкого прямоугольного проема в стене не было. Плечи оказались слишком широкими, и Тувал протиснулся внутрь боком.
Внутри Пирамиды темно и прохладно. Неподвижный воздух содержал незнакомые запахи. Тувал заморгал, чтобы привыкнуть к темноте. Проход выходил на теневую сторону, свет внутрь не проникал, и в глубине Пирамиды темнота казалась угрожающей – одни боги знают, что там его ждет. Тувал шагнул назад и уперся спиной в глухую стену. В панике он обшарил всю стену – проем исчез.
- Что, сын мой, струсил? – Тувал не сразу понял, что голос Аксана-шамана прозвучал у него в голове.
- Ни за что! – рявкнул Тувал в темноту и осекся, услышав эхо в глубине. - Я просто… пытаюсь быть… осторожным, - пробормотал он и замолк. Тувал еще никогда не разговаривал сам с собой – плохой признак. Тувал сглотнул и шагнул вперед. Темнота окружила его со всех сторон. Тувал шагал ровно, ни разу не споткнулся. Ему даже на миг померещилось, что он топчется на месте.
Впереди зажглись две точки, две звезды-напарницы, потом еще две, как в небе. И еще. Тувал всей кожей чувствовал, что за ним кто-то идет. Он остановился, затаил дыхание, и услышал крадущиеся шаги. Клац-клац, клац-клац, - стучали по полу когтистые лапы, словно в такт его сердцу. Шаги замерли, преследователь остановился. Тувал вжал голову в плечи - надвигалась опасность, но повсюду темно, и Тувал не знал, откуда ждать нападения. Может оно и к лучшему? Темнота скрывала от Тувала того, кто его преследует. Может быть, увидев его воочию, Тувал умер бы от страха. Слабое утешение.
Упругий сильный толчок сзади сбил его с ног. Тувал с воплем упал и больно ударился головой, в глазах потемнело. Кто-то тяжелый улегся сверху и наступил шершавой подошвой на голову, щека вжалась в пол – не оторвать. «Вероломный, мерзкий шаман» - с яростью подумал Тувал. Он нарочно завлек его сюда, чтобы Тувал бесследно пропал. Он всегда ненавидел его. Тувал – сын вождя, а ты кто, мерзкий шаман?
Ему горячо задышали в ухо. Принюхивается, понял Тувал. Влажное прикосновение языка к мочке уха напугало его. Волосы на голове встали дыбом. Тувал зарычал и задергался под, придавившей его, тушей. Над его головой раздалось низкое угрожающее рычание. Острые когти с силой вонзились в ухо, Тувал закричал от резкой боли. К ним подошел кто-то второй. Кому достанется добыча? «Сейчас они подерутся, - подумалось Тувалу. – Я бы подрался». И вдруг все кончилось. С него слезли. Тувал на миг почувствовал свободу, а потом его ухватили зубами, небрежно забросили на загривок и понесли. Тувал попытался вырваться, но его встряхнули так, что из глаз посыпались искры.
Тувал ощущал, как на спине чудовища перекатываются могучие мускулы. С каждым шагом точек впереди зажигалось все больше и больше. Они следовали за ними. Тувал с ужасом понял, что это глаза. Глаза светились фосфорическим светом. Глаза видели в темноте Тувала и изучали его. Отовсюду слышались урчание и зевки. Темнота кишит чудовищами, понял Тувал. Они сьедят его, они его сьедят! Тувал заорал от всепоглощающего ужаса, и память оставила его. Тувала уносили все дальше во тьму.
Тувал очнулся оттого, что его, не особо осторожничая, сбросили со спины на пол и оставили лежать. Он обшарил себя руками, пытаясь понять, что с ним сделали, пока он был без сознания. Мысли разлетались в стороны, одна бессмысленнее другой. Он встряхнул головой и потер глаза, пытаясь прийти в себя. Ничего не изменилось. Повсюду все так же темно. Тувал решительно отогнал пугающую мысль, что никогда не увидит солнечного света. Он вспомнил, что совсем недавно ел хлеб, пахнущий солнцем.
- Хватит бояться. Вставай, а то скучно. - Голос, слегка гнусавый, раздался у него над головой и поразил его, как удар грома. Тувал вскочил, как ужаленный.
- Так-то лучше, - одобрил кто-то, стоявший сверху.
Тувал повел плечом от неприятного чувства. Тот, кто скрывался в темноте, возвышался над ним. Небось, и смотрит тоже свысока. С такими Тувал обычно вступал в драку - самый простой и быстрый способ разобраться, кто такой. Только положение явно не в его пользу - сверху на безоружного нападать легче. Тувал нахмурился и сжал кулаки. Тот, кто скрывался в темноте, хмыкнул и коротко сказал:
- Иди вперед. Только медленно.
Тувал понял, что выбора нет, и шагнул вперед. Последовал короткий и звонкий удар бубенца, белая вспышка ослепила Тувала, а когда он открыл глаза, на стенах напротив друг друга ровным пламенем горели две свечи.
- Шагай дальше, - проворчал голос.
Тувал, оглушенный, шагнул – короткий звон, белая вспышка и рядом с первыми зажглись еще две свечи. С каждым шагом зажигались все новые и новые свечи. Темнота отступила и осталась далеко позади. Только высоко под потолком тьма сгущалась, как ночное небо. Тувалу казалось, что он шагает в такт ударам бубенца, словно не он сам идет, а его ведут, все вперед и вперед. В ушах нарастал тонкий, на грани слуха, звон. Зажглись еще две свечи, и Тувал чуть не упал. Здесь стена обрывалась. Вместо нее на высоком массивном каменном постаменте полулежало странное существо, которое сперва показалось живым. Тувал пережил короткий, но очень неприятный миг страха. Пока не понял что перед ним существо из камня. А камень живым быть не может, потому что, если он живой, то это уже не камень, а нечто другое.
- Ортос – прошептали где-то над головой. – Его звали когда-то Ортосом. Старейший из нас…
Тувал не знал что ответить. Он растеряно разглядывал статую.
- Ступай дальше, – нетерпеливо велели ему.
Тувал ступил, звон бубна показался особенно громким и протяжным, как стон, с тихим щелчком зажглись две свечи, у Тувала перехватило дыхание. Вторая статуя была темнее первой. Но тоже казалось живой. Огонь свечей дрогнул и поддался. В наступившей тишине приглушенный звук, идущий сверху, казался знакомым, Тувал насторожился и поднял голову. Тувал думал, что страх остался позади, в темноте и возле статуи. Но он ошибся. Страх остался в темноте. Но темнота осталась не только позади, но и сверху. На него смотрели, сладко щурясь, десятки, если не сотни, фосфорических глаз. Как звезды на небе, подумал слабеющий Тувал. Он кинулся бегом по коридору. Звон бубна слился в один звук. Свечи зажигались одна за другой. Тувал не успел остановиться и на бегу влетел в широкую просторную круглую пещеру. На стене пещеры по очереди зажглись свечи. Вслед за Тувалом вынырнул тот, кто скрывался в темноте. Тувал увидел его краем глаза и остановился. Когда зажглась последняя свеча, в центре пещеры из пола вспыхнул яркий огонь. Прыжок, похожий на полет – и тот, кто скрывался в темноте, оказался по ту сторону огня.
- Просил же, помедленнее, - недовольно сказало существо по ту сторону огня. - Я чуть не поджарился.

очень хочется услышать мнение людей, до сих пор никто меня еще не критиковал.

---

Криза тільки в головах......

[Позачергою]

Криза підрахунків у мозку всіх людей,
я трахнув свою мрію коли це взнав тудей,
Інфляція тепла й валюти розрахунку,
Знаходжу знов любов нижчого гатунку,
Кількість добра як курси валют,
Сонце пропало темнота - абсолют,
Патологоанатоми збились з рахунку,
компьютери богів роблять підрахунки,
Таймер вже рахує час до забуття,
НАМ НЕ ЗУПИНИТИ ЦЕ - ТЕПЕР ТАКЕ ЖИТТЯ.

---

сезон.дождей

[Арфист на ветру]

Это просто – сезон дождей.
Это – «я же не вижу тебя по полгода».
Понимаешь, такая дрянная погода…
А со мною рифмуется слово «ничей».
Я теряю бессовестно связки ключей
От сердец и от прочих других помещений.
Я – пылюсь, как пылится музей ощущений,
Виновата от встреч и до самых разлук.
И я имя твоё забываю – на слух.
Без тебя – будто в чёртовой жажде, нужде.
«Безтебя» – это что-то, как хрип, нутряное.
Ну а я… Я не плачу, нет, нет. И не ною.
Это просто – сезон дождей.

---

[Лирический герой]

Удаляет из аськи и пишет первой. Ей не спится: опять голова болит. У тебя, наверно, стальные нервы, если ты продолжаешь ее любить. Говоришь, что «прошло» и зовешь в свой Питер, а она не верит, и курит в стол. Ты ее уже очень давно не видел, только ей уже, кажется, все равно. Ей так скучно – не знает, куда и деться, потому что устала любить «не тех». У нее, наверно, стальное сердце, если ей опротивел ее успех. Она ждет, когда ты, наконец, допетришь: ей давным-давно на тебя плевать. Ты опять говоришь про свои концерты, и о том, как ты хочешь ее обнять. Телефоны…ну кто это все придумал, и зачем вообще связи городов? Она хочет казаться чрезмерно умной, и не любящей любящих дураков. У нее институт и беда-характер, десять сотен знакомых и все на день. Твои глупые шутки давно не катят: даже если смешно, то смеяться лень.

Через пару недель все опять по новой, беспричинно напишет «прошел твой глюк?». Черт возьми, да она же на все готова, чтобы просто услышать твое «люблю»!! Через час же презрительно цедит вермут, и не знает, о чем с тобой говорить. У тебя, наверно, стальные нервы, если ты продолжаешь ее любить.

---

[Лирический герой]

Я лежу, растекаясь по спинке кресла, и млею.
Рядом с ним я могу наконец отдохнуть душой.
Он сидит на полу, обнимает мои колени,
Убаюкивает меня своим пульсом, дыханьем, ленью,
Закрывает глаза и шепчет: все хорошо.
И я ему верю.

Я ревную его, когда он пропадает на день,
Может – с кем-то другим, может просто баланс нулевой.
Мой же вечер кем-то исподтишка украден,
Я рисую коней на полях лекционных тетрадей.
Жду покорно, когда он придет в Интернет/домой.
Будь он неладен.

Черт, да что же такое, как школьница в пятом классе,
Не могу ни читать, ни пинать по бульварам листву,
Мысль – в одном направленье. У меня есть два года в запасе:
Исписать сто блокнотов, придумать себе сотню басен,
Разобраться: кто я и кто он – тот, кем я живу.
Хочу быть его счастьем.

Поезда, поезда, уже надо бы взять билеты,
Не сказать никому, выпить красного в Новый Год,
И поверить самой: будет снег, я к нему уеду,
Как собака, найду его в дальней зиме по следу.
Если он вдруг встречать не придет.
Там мороз, холодней, чем у нас.
Замерзает рот.

---

[Потерявшая свет]

Каждому – свое

Памяти Янки Дягилевой

Одинокий холод
Вне чужих границ,
Не пеняй на голод
И не рви страниц.
Ласкова росинка
Солнце унесет.
Солнечная льдинка,
Догорело все…
Ночь по пяткам ходит,
Солнце на цепи
Мыслью скулы сводит,
Нам не по пути
Окончание сказки
Будет ни при чем,
Избегая ласки
Солнцу горячо.
А финал, он скоро
Горизонт молчит
И с немым укором
Дальше от тоски
Требует забвения,
Твоего конца
И по невелению
Лишь черты лица
На плите могильной
Вам напомнят все.
Лошадь с белой гривой
Сказку унесет.
Что останется – не важно,
Бесполезно все
Молча и отважно
Каждому – свое.

---

И я как все)))

[Морга]

Мне тесно здесь. Эти стены держат меня в плену, меня, девятихвостую кошку Ашторет, порождение великой Любви, зачатое не менее великим Мраком. Я ненавижу эти постные ханжеские рожи, склоняющиеся передо мной в поисках ночной страсти, сглатывающие наплывающее вожделение, как слюну. Под сенью моих крыльев хотят они найти то, что не смогли обрести самостоятельно под покровом великого Мрака, чего не дала им скупая и щедрая великая Любовь. А я могу дать им лишь самообман на одну ночь, и следующим утром они уже снова протирают штаны и подолы у моих лап. В этом есть только один плюс – пол всегда чистый и блестит. Мне нравится отражаться в полу и наблюдать своё великолепие. Правда, приходится скашивать в сторону и вниз агат правого глаза, но это почти незаметно для посторонних.
О, бескрайний Мрак, да когда ж закончится этот день, непрерывная карусель вожделеющей плоти?! Наслаждения им подавай! Простенько и со вкусом… гнили. И запахом тлена. В конце концов у меня крылья затекли, да и живот подвело. Невыносимо…
Ну наконец-то двери храма закрыты, зала пуста, и можно сойти с осточертевшего постамента и поразмяться. Мрак побери, я чуть не забыла, что умею ходить! Крылья даже складывать неохота, пусть так и волочатся, всё равно полы чистые.
Матерью сущего клянусь, эти недобросовестные адепты выгнали из помещения не всех! Какой милый мальчик, давно я не видела таких чистых лиц. Только почему он здесь? С такими невинными устами не ходят к похотливой Ашторет, девятихвостой дочери Мрака и Любви. Такими нежными детскими глазами не смотрят в бездну страсти. Во имя Койтоса, я смущаюсь как невинная дева в храме Матери сущего, кажется… Закрой глаза, мальчик, не смотри так, не тяни из агатовых глаз непонятную влагу, чистую, как твоя душа. Не смей прикасаться к сокровенному, не смотри так! Ты столь чист, что рядом с тобой моя грязь тоже начинает сиять непонятным светом, ты похищаешь мои частицы мрака и рассеиваешь их, свет становится теплом. Не делай этого! Не забирай у меня мою сущность, смысл моего рождения, не тронь меня! Мрак, отец, помоги мне, я изнемогаю!!!

Утром пришедшие в храм Ашторет служки обнаружили распростёртое на полу тело юноши с обгоревшими до кости ладонями. Рядом с ним, вплавленное неведомой силой в серые плиты храмовой залы, сияло мягким золотом изображение богини похоти, точнее, бывшей богини похоти. Потому что теперь от кошачьего тела струилось не вожделение, а текла всепоглощающая страсть.
С этого дня в храм Ашторет, побудительницы чувств, приходили парами. И если желание двоих соединиться было искренним и сильным, Девятихвостая даровала им вечную, соединяющую и вплавляющую друг в друга души, страсть. И на малый миг лица счастливцев обретали черты золотой Ашторет и никому неведомого юноши.

@темы: Рассказ, Чувства

---

[Всё Пиздато]

сентиментальная чушь, я тоже человек, хотя и робот, а болит ага.

время не остановится,
не изменится направление рек,
если смерть любовница,
если убит человек.
пулями ли, словами ли
дышит он или нет,
вот люди вагоны заняли,
заранее купив билет.
кому в том какая выгода?
вселенной? морям? лесам?
вот и я все секреты выболтав
с солнцем спешу по делам.
***
боль льнет и колет
внутри маски резиновой,
но я съем эклипс и дыхание зимнее,
а не гниль разложения изнутри,
не разграбленный рим.
пусть видеоролик
не выразит зримого
добавьте туда серпантина вы,
просто наверное было много агрессивного
и я перегорев упал,
так улыбался, что рот разорвал в оскал.
***
вот,
вроде живое тело,
вроде все на месте и никаких болезней,
только плачет скупо и неумело,
а почему -
неизвестно.
вроде и сердце цело,
кровь толкает через аорту,
лежит, содрогаясь в рыданиях тело
живое и одновременно мертвое.
раньше что-то хотелось,
хоть агрессивное, но
задорно и звонко,
вот лежит гдето уже
не нужное, целое
само в себя безжалостно скомкано.
кто же поставит диагноз
органы внутренние просмотрев на экране?
внезапно что-то сломалось невидимое, и
кто-то смертельно ранен.
сила непреодолимая
калечит и рвет небосвод,
ведь где-то сидит любимая,
которая больше не ждет.
***
а солнце сегодня высоко
сон же в оковы закрывает разум
мусор желаний и безудержная похоть веков
вокруг сгущается судорогой оргазма.
- проси чего хочешь,
любое твое хотенье
осуществится в миг, амбиции удовлетворив,
все великие до тебя будут лишь блеклой тенью,
ты же будешь бессмертен, умен и красив,
золото-пыль,
слава любого размера,
статус бога богов, а взамен я прошу лишь пустяк-
просто забудь и отдай нам свою королеву,
даже думать не надо, ну что? по рукам? так как?
просто забудь!
у тебя будет лучше и больше
самые самые поползут по твоим следам,
ведь выбор понятен, чего же ты тянешь?
послушай,
за господство над всеми это разве цена?
я выдохнул яростно воздух тот грязный
затрясся весь -
ЭТИМИ ШУТКАМИ ШУТ ИДИ ЗАВЛЕКАЙ ДУРАКОВ!
если бы согласился я, то лучше покрылся бы язвами,
кроме любимой моей не надо мне ничего!!!
- ты нам отдашь ее,
прогудел голос страшный -
тот час поналезла стража и повалила меня на стол.
-я буду пытать тебя тебя, резать рубить
сжигать заживо
у меня много методов чтобы достичь своего.
не надо твоей бравады,
я знаю правду
даже самые храбрые ломались в моих щипцах
а ты не такой подавно
всего лишь овца из стада,
тебе урок преподать надо и я проучу глупца.
я исчез в миллиардах лет боли
но палач мой не был доволен,
еще бы я не был сломлен и не сказал забирай,
я сошел с ума, был скомкан,
обескровлен, раздавлен усилием воли
кричал и стонал до одури,
выплескиваясь через край.

-я с криком вскочил с кровати!
хватит
хватит
хватит!-

а солнце сегодня высоко
и я бегу через города и села
леса и горы,
бреду ногами истертыми к своему дому.
там, то что дорого,
любимая моя, я скоро,
вот
весь изодранный в квартире как вор.
упал к ногам твоим милая
ноги гладил с улыбкой дебильной
спрашивал
как ты любимая?
никто не обидел тебя?
я сам рыдая трясся,
ты же проснулась,
заспанная,
необыкновенно прекрасная,
гладила мои волосы,
а я никак не мог успокоится
повторял хриплым голосом
милая моя, любимая, я сберегу тебя
либо я липовый не я а копия,
я тебя не отдам никому.
я тебя не отдам никому.

@темы: очень хорошие стихи