[deleted one]

Серебрятся морозной сталью
На запястье три тонких кольца.
Скоро вечер станет печальной,
Тёмной ночью без света и сна.
Скоро взвоет по-волчьи ветер,
В плащ из сумерек кутая дом.
И ещё одно сердце на свете
Этой ночью вдруг станет льдом

---

Обручённый с мечтой

[raved]

Расстоянья- ничто.
Смерть- всего лишь свинец.
Спрятан рядом с мечтой
Твой последний патрон.
Расстоянья- порог,
Преступивший- беглец.
Он был здесь одинок,
Там воссядет на трон.

Неуверенность- чушь,
Неуверенность- плен
Сомневавшихся душ,
Зазевавшихся звёзд.
Разрывается цепь
Из разрушенных стен.
Только вольная степь
Нам свободу дает.

Шаг последний- рывок,
Мы почти добрались.
Тот, кто был одинок,
Нас ведёт за собой.
Только ветер в ушах,
Только радость и жизнь.
До свидания страх,
Здравствуй воздух хмельной.

---

Где ты, мой цвет?

[|Иона|]

Где ты, мой цвет?
Здесь закат красит алым
пустые стекла домов,
и поездом летит запоздалым
к лежащим в гробу любовь,
Здесь на темном фасаде окно
желтым светом во тьму кричит,
здесь во сне будто пьют вино,
и сладость его горчит...
здесь слова как сухая листва
с веток карих наземь летят...
здесь шумит на ветру трава,
но косцы никогда не спят...
здесь сомненьями полон рот,
будто серой сырой землей,
здесь в тени зеленой все ждет
не случившийся, но живой...
в синей юбке (иль в синем чулке?)
по оранжевым улицам в пляс,
будто линиями на руке
ритуальный гремит джазз...
а во сне - малиновый смех...
и как сорванный белый цветок
для меня, для него, для всех
так красив и так одинок
Обернувшись глядит назад,
сиет огнем золотым...
фиолетовый манит взгляд,
а голос легок как дым:
- Ищи же, ищи свой цвет...
Иди же, иди за мной...
Но есть ли мне путь или нет?
Где же мой цвет и какой?
Есть ли он или нет?
Где же он и какой?

---

Давным-давно, так давно, что никто не помнит... (рукопись, найденная в песках)

[demodok]

«...бика и по долгу службы обозревал окрестности, когда псоголовые стали выползать из-под складок пространства-времени, как тараканы выползают из-под обоев. Они там спали и вот проснулись и захотели играть.
492. Едва они приблизились к полосатому столбику, прапрапрапрапрапрапрапрапрапрадедушка закричал: Стой! Стой, кто идёт? Стой, трещать буду! — потому что у него была совсем другая игра. Псоголовые хотели играть по-своему, но прапрапрапрапрапрапрапрапрапрадедушка сказал: Чики-дрики, я молодец, а кто не спрятался, тому звездец! — и отпустил пружину своей трещотки. И вот пришлось псоголовым играть в его игру, а правил они не знали.
493. Пока они приноравливались да переглядывались, пружина в трещотке вся раскрутилась и завод кончился. Тогда прапрапрапрапрапрапрапрапрапрадедушка попросил своё начальство доставить ему упреждающий мутагенный фактор. Что? Что? — переспросило начальство, потому что упреждающий мутагенный фактор был штука дорогая и спрашивался не часто. Откровенно говоря, его еще ни разу не просили, но раз уж попросили, значит, разыгрались на славу, а начальству того и надо. Поэтому одной губой оно ещё переспрашивало: Что? Что? — а другой губой уже отдавало соответствующие распоряжения. И мутагенный фактор был спешно, со сверхнормативным упреждением, доставлен, куда запрошено.
494. И вот на глазах у прапрапрапрапрапрапрапрапрапрадедушки высокие горы сплющились и потекли, пустыня вспухла пузырями и закипела, небо свернулось, как свиток, и с реактивным свистом унеслось прочь, а потом земной шарик лопнул, как будто к нему поднесли сигарету, и затрепетал на солнечном ветру влажной серо-буро-малиновой тряпочкой.
495. Псоголовые огорчились и быстренько свернули время в кольцо, чтобы, пробежав по кругу, выползти с другой стороны от полосатого столбика и растолковать прапрапрапрапрапрапрапрапрапрадедушке правила своей игры — быть может, не такой бессмысленной. И всё ещё бегут.
496. Гхрымза Пачкун записал со слов Одноглазого Хряка в день, когда Могучему Охотнику Жигхану Беспалому отгрызло четвёртый палец в кротовой норе:
497. Давным-давно, так давно, что никто не помнит, земля была круглой, как череп лысого идиота, и лишь на самой макушке было несколько вмятин — почти как у Могучего Охотника. Не вся дождевая вода скатывалась по лбу и затылку, или текла по ушам, кое-что оставалось на дне этих вмятин. Люди называли их морями.
498. Изредка идиот задумывался о смысле жизни, или о любви к ближнему, или о том, как бы половчее добро отделить от зла. Единственным итогом этих умственных усилий было то, что голова начинала потеть — совсем как у нашего Гхрымзы. Пот идиотских размышлений тоже скапливался во вмятинах на макушке, поэтому вода была солёной. Она и до сих пор солёная, хотя давно уже эти мысли не возникают в нашей земле.
499. Когда идиоту случалось заподозрить тщету своих интеллектуальных поисков, он, приходя в отчаяние, начинал морщиться и гримасничать, да так, что кожа у него на черепе ходила ходуном. Люди называли это землетрясением.
500. Словом, жизнь наших предков была трудной и небезопасной. Особенно несладко приходилось тем, кто обитал далеко от макушки — того и гляди скатишься вниз, и хорошо, если повезёт зацепиться за ухо!
501. И вот, представьте и ужаснитесь: каково было бы нам, если бы идиот жил да жил, время от времени размышляя?
502. К счастью для нас, даже идиоты живут не вечно. То ли он подался к дикарям с проповедью своего идиотизма, то ли сам был недостаточно цивилизован — а только однажды его убили и по дикарской привычке оскальпировали.
503. Никто никогда не узнает, зачем убийце понадобился безволосый скальп. К счастью для нас — не затем, чтобы повесить на гвоздик в своём вигваме. Победитель аккуратно растянул свой трофей на колышках и оставил сушиться. Быть может, он о нём забыл — и значит, всем нам крупно повезло. А может быть, однажды вспомнит и вернётся — но об этом лучше не думать, правда?
504. Пока же суть да тело, люди, некогда теснившиеся к макушке, расселились по всем необъятным просторам земли — от левого виска на западе до правого виска на востоке и от затылка на юге до самых бровей на севере. А ну-ка, плесни мне, Пачкун, своих полгорсти за красивую байку, да завалюсь-ка (зачёркнуто).
505. Гхрымза Пачкун записал со слов Горехлёба Вислогубого в день, когда Могучий Охотник Жигхан Беспалый сунул в кротовью нору смоляной факел и устроил великое пиршество на восемнадцать персон:
506. Давным-давно, так давно, что никто не помнит, мой прямой предок по материнской линии был принят в сообщество Гхороскоперов имени супругов Гхлоба. Конкурс на одно человеко-место был более чем порядочный, и конкурсная комиссия заседала лишних полтора месяца против обыкновенного. И вот, мой прямой предок по материнской линии получил радостное известие всего лишь за две недели до собственного зачатия.
507. Времени на то, чтобы выбрать родителей, сами понимаете, было в обрез, а появиться на свет охота. И не как-нибудь появиться, а именно и только под предсказанной звездой, которая сулила удачу и благоденствие. Предок же мой по материнской линии был непозволительно переборчив. Ему, видите ли, мало было хорошего гхороскопа — ему ещё подавай бездефектный хромосомный набор и классическое воспитание в семье со старыми культурными традициями.
508. Парочку, отвечавшую всем его запросам, предок таки отыскал. Но оказалось, что обитает эта парочка не в подмосковном колхозе имени Посмертной Реабилитации, а в пригороде, грызли б его кроты, Оксфорда. Существенная разница — особенно, если учесть, что в нужный момент над Оксфордом будут совсем другие звёзды!
509. И вы знаете, что тогда делает мой подлый предок? А вот что: за два часа тридцать шесть минут до момента зачатия (астрономическая разница во времени между Оксфордом и Подмосковьем) он разворачивает старый шарик в меркаторскую проекцию и, призвав на помощь субкосмические силы зла, овеществляет свой абстрактный бред.
510. И вот с тех самых пор и до сего дня над любым захолустным ошмётком плоской земли висят и висят те же самые звёзды, вечно сулящие всем нам удачу и благоденствие. Слушай, Хряк, если тебе так нравится это пойло, допей и мою порцию, а то у меня от него живот пучит, а выплёскивать жа... (зачёркнуто).
511. Гхрымза Пачкун записал со слов Могучего Охотника Жигхана Беспалого в день, когда Могучий Охотник Жигхан Беспалый лично разверз уста:
512. Какая мне разница, что было давным-давно, так давно, что никто не помнит! Меня вот гораздо больше заботит, что кроты измельчали и стали хитрые, как я не знаю кто.
513. Мне нет никакого дела до твоих писулек, Гхрымза Пачкун, и мне плевать, что ночами ты жжёшь над ними свою пайку жира вместо того, чтобы её съесть. Но если ты завтра опять будешь спать на охоте, я возьму тебя за ноги и суну головой вперёд в самую большую нору.
514. И либо ты — слушай сюда, Пачкун, когда к тебе обращаются! Либо ты успеешь проснуться, либо своими глазами узришь изнанку земли до того, как я выну тебя оттуда на полголовы коро...»
Страничка древнего манускрипта обрывалась на полуслове. Илья машинально перевернул её, но обратная сторона пергамента была не обработана и непригодна для записей, а потому чиста.
Вряд ли это был оригинал первоисточника — против такого вывода свидетельствовали и тщательность выделки пергамента, и то, что он был изготовлен из свиной кожи. (Считается доказанным, что Первые Хронисты — а Гхрымза Пачкун был, несомненно, одним из Первых Хронистов — делали свои записи на изнанке кротовьих шкур.) Разумеется, это была поздняя копия оригинала — но всё же достаточно древняя, судя по той же тщательности выделки. Оставалось лишь поражаться кропотливости и мастерству безвестного переписчика, сумевшего без единой ошибки срисовать непонятный для него текст.
Впрочем, никто кроме Ильи не мог бы засвидетельствовать правильность написания таких терминов, как: «мутагенный фактор», «Подмосковье», «гхороскоп», «меркаторская проекция», «посмертная реабилитация». Считалось, что эти слова не имеют смысла и являются плодом воображения Первых Хронистов, которых никто, строго говоря, не считал хронистами. Как никто не счёл бы свидетельством свидетельство Ильи, основанное на сновидениях.
Всплыл и заиграл несуществующим в этом мире смыслом ещё один термин: «генетическая память». Как и положено порядочному термину, он ничего не объяснял Илье — он лишь привносил свою толику стройности в систему его безумия.
Или — знания?
Потому что теперь Илья знал и почти что видел, как это было. Гхрымза Пачкун как живой стоял перед его глазами: пария, чудак, зануда, хилый и почти бесполезный член первобытного общества, без которого, впрочем, первобытному обществу было бы скучновато. Он постоянно выклянчивал чужие пайки жира, потому что ему всегда не хватало своей, которую он тоже не съедал. Он постоянно ходил в обносках, потому что свою долю шкур, исчеркав мелкими буквами Забытого Алфавита, складывал в самом сухом и тёмном углу пещеры. Он отчаянно визжал и смешно скалил зубы, когда соплеменники делали вид, что хотят отобрать их. Иногда, наверное, не делали вид, а действительно отбирали.
Наверное, он мог бы стать вполне уважаемым человеком, если бы он и вправду был хронистом. Если бы он записывал события. Если бы он собирал и систематизировал факты и сведения об окружающем мире, необходимые для того, чтобы выжить в этом мире. Если бы он описывал повадки хищных кротов, способы выделки шкур (для одежды, а не для своих дурацких писулек), или хотя бы воспевал подвиги Могучего Охотника — в назидание потомству...
Но Гхрымзу Пачкуна не интересовали события и факты реального мира. Он записывал анекдоты. Доисторические байки у костра после удачной или не очень удачной охоты на доисторических чудовищ — кротов. И в особенности такие байки, в которых чаще встречались ничего не значащие слова.
Гхрымза Пачкун записывал сны своих соплеменников.
Теперь это было так же ясно Илье (и так же бездоказательно), как и смысл только что всплывшего загадочного термина «генетическая память».
*************
погрызите, пожалуйста

@темы: Творчество

---

[Stilla Mellis]

Созерцательское. Настроенческое.

Закат в степи

Скользят лучей трепещущие скаты
В лиловой бесконечности небес,
И линия июньского заката
Свежа, как кровоточащий порез.

Вздыхает степь. Опаленные веки
Подъемлет, озирая мир до дна:
В ней движутся невидимые реки,
В ней жизни набухают семена.

Но тает вздох над телом исполинским
И спор растений сводится на нет,
Лишь угасает в чреве материнском
Всё, им произведённое на свет.

Я не гнушаюсь ролью переменной
За этот кратковременный экстаз.
Пусть тает свет, теснимый звёздной сменой:
Я знаю, никогда - в последний раз.

(c) Carmen Venti

Режьте, ешьте

@темы: Стихи, Творчество

---

Яблоки.

[Icy_Fear]

Автор, как всегда, не я.
Зима. Минус двадцать три. Но на городском рынке, как всегда по воскресеньям, полно народу. Автобус подъезжал к остановке, выплевывал новую партию посетителей и забирал спешащих по своим делам людей. Я ждала маршрутку, способную довезти меня до дома, и думала о руках. Удивительно, какими теплыми бывают пальцы других людей в такой холод? Я – мерзлячка, и меня зовут Марина.

Я шел по рынку в направлении отдела с фруктами. Мне безумно хотелось яблок. Как люди могут просто ходить от прилавка к прилавку, рассматривая все подряд? Я вот всегда хожу за покупками, точно зная, что мне надо. С продавцом мы знакомы давно. Он же мне когда-то и объяснил, как выбирать лучших представителей семейства розовых. Вдруг что-то холодное коснулось моей руки и практически мгновенно прервало тактильный контакт. Это была рука мило испуганной девушки. Наши глаза встретились, ее взгляд полный извинений почему-то согревал. Я – Павел, протянувший ей то самое яблоко.

***

Наверное, мне бы хотелось с ним встретиться еще раз. Почему же я такая трусиха: сразу убежала, даже спасибо не сказав? Уже два дня прошло, а все никак забыть его не могу. Наверняка он тоже одинок, ведь у него как минимум трехдневная щетина. И чего я под ноги уставилась? Нужно смотреть вперед, чтобы видеть! И я вижу его, стоящего на остановке. Точнее стоявшего, так как через три моих шага он уже садился в автобус. Нет, лучше смотреть вниз, чтобы не расстраиваться понапрасну.

Через неделю у Эдика годовщина свадьбы, он приглашал меня. Говорил, что Наташа позовет какую-то Маринку, которая тоже до безумия любит яблоки. Может эта та самая? Да ну, бред... Такое только в фильмах бывает. В самом деле, не сходить ли мне сегодня в кино? Уже отъезжая от остановки, я вдруг вижу ее. Она идет, уставившись под ноги. Вся такая грустная, съежившаяся от холода. Сразу же захотелось обнять, согреть, пожалеть ее, но я не мог опаздывать на давно назначенную встречу.

***

Сегодня опять не спится. Я сижу на подоконнике, потягиваю горячий чай, пахнущий ромашкой, и смотрю сквозь окно на дом напротив. Там светятся всего четыре окна. Вот еще одно вспыхнуло, третье снизу, образуя с уже существующими желтыми точками почти правильную пятиконечную звезду. В моей квартире темно и грустно. Сейчас представлю, что этот огонек, появившийся в ночи, зажег он, и мне станет лучше. Нет... стало еще грустнее...

Как же тут тихо ночью. А днем на моем третьем этаже слышно все, что происходит на улице: разговоры, шум трамвая, доплеровские изменения звуков проезжающих машин. Ночью надо отсыпаться. Особенно, когда болеешь. А тут еще и свадьба. Ох, не знаю, как я на нее пойду. Сейчас бы чаю... с ромашкой... Вместо этого я включаю свет, сажусь на подоконник, раскрываю книгу и уже готов читать, как вдруг чувствую на себе пристальный взгляд. Но он не пугающее холодный, скорее наоборот: печальный и согревающий. Как и в тот раз.

***

Все-таки хорошо, что я на работе с Наташкой познакомилась, а то все одна да одна. Вот и она надо мной постоянно подшучивает: «Хватит дома сидеть! Будешь домоседкой – никогда не станешь домохозяйкой». Да как тут станешь? Ведь, даже встретя того, единственного, я ничего сделать не смогла. Наташка приглашала на годовщину своей свадьбы через пару дней, обещала познакомить с кем-то. А здесь как всегда хорошо! Люблю я возле Дома Культуры погулять. Всегда свадьбы, счастливые лица. Яблоневый садик, не плодоносит, конечно, но так красиво цветет! Вот еще одна делегация подъезжает. Порадуюсь за них и дальше пойду. Жених – это ведь он...

***

- Марин, ну ты где?
- Дома еще.
- Давай быстрее к нам. Твой кавалер уже здесь.
По голосу слышно, что Наташка очень довольна собой и уже подшофе. С кухни доносятся голоса Эдика и Пашки:
- Как там твой однояйцевый брат поживает? – прикрывая рот рукой, чтобы не засмеяться, спрашивает Эдик.
- Перестань его так называть, звучит так, будто у него между ног не все в порядке, а он, между прочим, женился недавно, – парирует Пашка.

Жена Эдика продолжает настойчиво звать Маринку, но та отнекивается:
- Наташ, я, наверно, не смогу прийти.
- То есть как? А ну давай заканчивай хандрить и дуй к нам на лечение.
- Прости...

Марина повесила трубку и, надкусив яблоко, уставилась в окно...

***
опциональная концовка(читается и считается частью рассказа по желанию читателя)

Каждый продолжал жить своей жизнью. Менялись адреса, знакомые, появлялись дети, но воспоминания никуда не пропадали. Они обязательно встретятся еще раз. Через тридцать с небольшим лет. И проведут все последующие годы рядом, так как умрут в один день. Утопичное желание многих влюбленных. Родственники похоронят эту пару в соседних могилах, рядом с единственной на кладбище яблоней, даже не зная, что когда-то давно они встретились и всю жизнь хотели быть вместе...

©Kulti

---

ледяная лестница

[~апсара~]

Название: Ледяная лестница
Автор\авторы: апсара
Рейтинг: PG
Жанр: рассказ
Размер: мини
Краткое описание: небольшой мистический рассказ (мир WTM, если кому важно).

Небо хмурилось с самого утра.
Джессика скривила тонкие губы, подведенные дешевой ярко-красной помадой, которая была призвана скрыть неестественную синеватую белизну ее кожи.
Густой душный вечер остывал, разбавленный сильными порывами ветра, который всюду таскал за собой горсти песка и мусора.
Девушка сидела на самом краю моста, меланхолично болтая ногами и вглядываясь в тяжелые воды реки, которая на глазах превращалась из любимицы детей и влюбленных парочек в свирепое ревущее чудовище, холодно и внимательно всматривающееся в глаза самоубийц.
Джессика презрительно сплюнула в воду, прислонившись спиной к черным чугунным перилам. Пожалуй, ее даже можно было бы назвать красивой. Но это была особенная красота: ее худощавое тело, казалось, создано не для примитивного мужского любования, а для нее самой, единственно для ее комфорта и удовольствия. Гибкое, по-кошачьи царственное, оно привлекало своими неправильными пропорциями, вызывающе непохожими на привычные глазу. Тонкие руки с длинными бледными ногтями производили обманчивое впечатление слабости и беспомощности.
Ветер все нарастал, срывая листья, распугивая бродячих животных и разгоняя людей по теплым квартирам.
Джессика сделала страдальческое лицо, погрузившись в болезненные воспоминания прошлой ночи. Она чувствовала себя отверженной и оскорбленной. «Подавитесь же, сволочи!» - прошептала она глухим безжизненным голосом. По привычке достала из кармана пачку недорогих сигарет. Вытащила одну, зажала нервными пальцами и щелкнула зажигалкой.
Появившийся огонек молнией хлестнул по стеклянно-пустым глазам, разрывая сознание, она резко вздрогнула и уронила зажигалку с моста.
Потом громко и злобно расхохоталась: надменно, вызывающе, с чувством превосходства. И этот смех уверенной рукою провел сплошную черту, отделяющую человека от мира, как вычеркивает себя из жизни приговоренный на смерть. Но этот демонический смех был полон боли и отчаяния.
Она перелезла через решетку, оказавшись в нескольких сантиметрах от края.
Джессика еще раз холодно посмотрела вниз, наслаждаясь волнами изысканного удовольствия, которое может подарить только презрение к животному страху, который скрутил бы любого, оказавшегося на ее месте. Презрение ко всему теплому, мягкому, влажному и такому уязвимому человеческому существу.
Крупные тяжелые капли начали бомбардировать асфальт, колотить по чугунным решеткам, хлестать по коже и жадно впитываться в одежду. Тонкие ноздри изящного носа, с легкой горбинкой, начали улавливать знакомый аромат.
Вскоре Джессика уже слышала осторожные неуверенные шаги приближавшегося юноши. Ее острое восприятие уже позволило ей воспроизвести в сознании облик и черты этого человека. Она на миг растянула губы в самодовольной ухмылке. Потом, сделав обычное, немного удивленное лицо, повернула голову в сторону незнакомца. Джессика еще с подросткового возраста привыкла жестко контролировать свои эмоции и следить за каждой мышцей лица. Стоит только их расслабить, как они сами складываются в выражение презрительного высокомерия, но кто бы знал, какой жадный бездонный колодец скрывается за его покровом.
Паренек вздрогнул, встретившись взглядом с ее глазами, выражение которых было скорректировано удивленно приподнятыми бровями. Джессика приоткрыла губы, чтобы они не складывались в привычную им улыбку.
- Постой, не надо! – наконец, он выдавил из себя эти слова и обезоруживающе согнул перед собой руки, стараясь не напугать собеседницу резкими движениями.
Худощавый, на вид лет двадцать, он производил впечатление примерного ученика колледжа. Его бесцветные волосы, тонкая бежевая ветровка и брюки успели уже заметно промокнуть и неприятно прилипнуть к телу.
Джессика продолжала внимательно смотреть на него большими темными глазами, забывая моргать.
Робкий, неуверенный, он все же не собирался уходить. Какая-то внутренняя пружина гуманизма продолжала выпрямляться и толкать его к сидящей на самом краю хрупкой одинокой девушке.
- Отойди от края. Пожалуйста, - его начала бить дрожь. Парень нервно сглотнул. Джессика, не прерывая зрительной связи, медленно встала и приблизилась к нему, остановившись в одном шаге.
- Как тебя зовут? – ее губы почти не шевелились.
- Рик, - торопливо ответил он, точно пойманный врасплох отличник. – А тебя?
- Джессика, - правая бровь легонько приподнялась выше. Девушка, не меняясь в лице, чуть склонила голову набок, но она была уже не в состоянии сдерживать легкое подрагивание губ. Внезапно разрез глаз стал уже, лицо скривилось, она закричала, как раненый зверь и кинулась ему на грудь, вздрагивая всем телом при каждом всхлипе. Рик испуганно гладил ее по спине, размазывая капли дождя по потертой кожаной курточке – грязной, сильно изодранной на рукаве.
Он улыбнулся, представляя себя со стороны, точно участника счастливой мелодрамы. Ласковые пальцы Джессики коснулись его лица, обжигая холодом, темные пряди мокрых волос прилипли к лицу, по ним бежали струи дождевой воды. Она вся дрожала, жадно прижималась к теплу.
Он любовался ее изящными аристократическими чертами лица, тонкими слабыми руками с бледными замерзшими пальчиками, дрожащими на его теле. Она была похожа на хрупкую бабочку, попавшую ему в руки и внезапно пригревшуюся в нежных сильных ладонях.
Внезапная истерика осталась позади. Рик уже не слышал плеск воды, только свое дыхание и неприятно участившийся пульс, как у бегуна. Из-под теплой куртки доносилось грудное урчание, под ней уже по-хозяйски пригрелась Джессика, нежно водившая пальчиками по скулам, шее и ключице, покуда позволял вязанный джемпер ее «спасителя». Рик хотел было ее остановить, но не мог этого сделать, память услужливо позабыла все слова и просьбы. Ее холодные губы целовали его лоб, глаза, подбородок. Она всем телом прижималась к нему. Рик не заметил, когда перестал сопротивляться холоду пронизывающего ветра и начавшегося со всей силы ливня, дрожанию цепких рук, обвивших его, глаз, глубоких, гипнотизирующих.
Это не было похоже на помешательство, это не была животная страсть к распутной женщине.
Рик видел бесконечный коридор во тьме, ледяную лестницу, ведущую в никуда, тяжелый клокочущий мрак, текущий между перилами, сгустками проваливающийся сквозь них в пустоту колодца. И он сам, невесомый, расползшийся тысячью сущностей, укачиваемый на невидимой перине, сползал вниз, легонько кружась и набирая скорость, будто чьи-то жадные пальцы в нетерпении тянули его туда. И только сильные толчки крови, пульсирующей в висках, подталкивали его, одурманенного, обратно наверх, заставляли выныривать из темных волн. И дышать.
Он с трудом приоткрыл глаза, но и перед ними были эти волны. Река, питающаяся дождем, обрела себя, взбурлила, ожила на глазах.
Рик лежал на асфальте, и острый камень упирался ему в бок. Невыносимая тяжесть во всем теле. И холод, от которого он начал дрожать. Уже захлебнувшийся, он вынырнул, начал выплевывать воду. И дышать, отведя в сторону глаза.
Джессика, не в силах признать свое поражение, продолжала ласкать его. Бесцеремонно повернула его подбородок, заставив смотреть себе в глаза. Она уже не могла скрывать своей настоящей улыбки, на ее лице размазались остатки красной помады, тушь растеклась, как у печального клоуна.
– Уйди, – выдохнул Рик, сделав рывок и пытаясь освободиться. Он смог вконец стряхнуть с себя наваждение и отбросил Джессику на несколько шагов.
Он попытался бежать, но ноги не слушались его, каждое движение выбивало из равновесия, и Рик на пару мгновений терял сознание, но успевал подхватывать себя и упрямо ковылял прочь, волоча за собой ставшую неподвижной ногу.
Джессика скривилась, точно жестокий ребенок, наблюдающий за полупридавленным насекомым, решая, какой смертью его лучше одарить.
В два прыжка она была уже рядом и, не целясь, ударила одной рукой, повалила его на землю. Схватила за голову и попыталась вернуть утраченную связь. Рик чувствовал боль в начавшей оттаивать ноге, острые ногти болезненно сомкнулись у него за ухом, пульс продолжал ударами отсчитывать такт, разнося по крови адреналин, поднимавший тревогу. Рик попытался ударить, но Джессика легко перехватила руку, небрежно свернула запястье; по мостовой пронесся дикой вопль боли и ужаса. Девушка зарычала от досады и, схватив его за волосы одной рукой, ударила Рика кулаком в висок.
Парень снова погрузился в свое видение, в котором не было боли и страха, голос крови остался по ту сторону полога, с каждым новым лестничным пролетом он становился глуше, растворялся, пожираясь этой пустотой.
Ветер, бивший снизу, оценивающе перебирал волосы, задувал в уши, перехватывал дыхание, разъедал сопротивление, как щелочь во рту готовит пищу к последующему усвоению. Рик опять почувствовал, что растворяется и превращается во множество мелких аморфных частей, проваливающихся вниз. Он становился все легче и легче, пока, наконец, не стал насколько невесом, что движение почти прекратилось. «И я, наконец, увижу, что там, на самом дне?» - это была его последняя мысль.
Сотовый издал тихую мелодию, подзывая к себе хозяйку. Джессика ответила не сразу. Слишком хорошо она знала этот мягкий лживый голос. Слишком хорошо все понимала и знала наперед, что от нее хотят.
- Где же ты, девочка моя?
- Заткнись, - она собрала и вложила в ответ последние капли наглости. Но голос ее подвел и дрогнул, растеряв еще по пути всю решимость, и превратился в неясное кваканье.
- Ты зря вчера так сбежала. Не рискуй без надобности. Послушай, давай поговорим начистоту. Где ты сейчас?
Сотовый, равнодушно пикнув, возвестил о своей несостоятельности и отключился, избавив хозяйку от неприятного разговора.
Она нехотя вернулась к своей жертве.
Он улыбался, в предчувствии разгадки главной тайны бытия, недоступной пониманию смертных.
Он улыбался, когда его снова накрыла хищная тень: наконец, высушенное «я» рассыпалось сухим конфетти и снова продолжило свой путь.
Черт возьми, он улыбался, даже когда она разорвала ворот его свитера и вонзилась клыками, неумело разрывая тугую плоть.
И еще несколько раз его швыряло вверх и вниз, ударяло о ступени и перила ледяной лестницы.
Молодая мятежная душа сопротивлялась и рвалась прочь из мертвеющего тела, а сердце продолжало гнать кровь и питать, одновременно подкармливая и вампира.
Но вскоре пульсация прекратилась, и Джессика уже не могла пить. Ее качало и мутило. Она не могла взять себя в руки, вертела головой, стараясь хоть на чем-нибудь сфокусировать безумные глаза с покрасневшими и расширенными зрачками.
- Тише, тише, моя хорошая, - она услышала знакомый обволакивающий голос и почувствовала у себя на голове холодную ладонь, осторожно коснувшуюся ее волос. Рука покровителя. Рука сира. – Ты поторопилась, еще так многого не зная о нас. Зря ты пила эту кровь.
Джессика, словно в подтверждение этих слов, почувствовала новый приступ дурноты, сваливший ее с ног.
- Не всякая кровь пригодна, чтобы питать наш клан. Ты еще столько должна узнать… Я подарила тебе вечную жизнь и готова стать наставником и временно твоим поводырем…
Но вентру не слушала, ее продолжала бить леденящая дрожь; Джессика медленно высвободилась из-под руки сира и на четвереньках, с пустыми застывшими глазами, подползла к трупу, из последних сил стянула с него окровавленную куртку, поднесла к лицу, несколько раз вдохнула разбавленный кровью человеческий запах и с головой завернулась в еще теплую куртку, начав тихо покачиваться на мокром асфальте.

@темы: Рассказ, Творчество

---

[Tiki-Twiki]

Здравствуйте, владельцы и участники сообщества.
Я зашла к вам за советом. Один отрывок из моего произведения очень меня смущает в том плане, что я не уверена в правильности его изложения.
Я подчеркну слово или фразу , в которых сомневаюсь.
Если кто-то поможет разумным советом, то буду очень признательна )

***

Страх это состояние, когда хочется провалиться в бездну…
Я сидела в этой бездне под рабочим столом в кабинете отца, обхватив свои голые ноги. Я смотрела на дверь напротив себя и слышала раздающиеся из гостиной крики.
Когда я была маленькой, мама говорила мне, что страх рождает смирение, а бесстрашие – безумство.
В данном случае я пребывала в страхе, но одновременно мной овладевало какое-то спокойствие…
Отец распахнул дверь кабинета и быстрым шагом прошел к столу.
Я видела его ноги в черных брюках со стрелочками и лакированные ботинки. Я смотрела прямо перед собой, не сводя с них глаз, как будто я их больше не увижу.
Папа наклонился и стал что-то искать в нижнем ящике стола, доставая бумаги и бросая их на пол.
Я разглядывала половину его лица. Левый глаз был залит кровью, и на мгновение этот глаз задержался на мне, но потом папа встал и поставил на стол малахитовую шкатулку. Он все-таки ее нашел.
Бабушкин подарок был тонкой работы. Папа достал что-то из шкатулки и присел на корточки передо мной.
- Я дам тебе это, - произнес он холодным голосом и протянул руки.
В руках ничего не было, но я знала, что отец что-то сжимает, и когда он надел мне это что-то на шею, я ничего не почувствовала.
- Папа… - прошептала я, но папа приложил к моим губам палец.
Затем сказал:
- Носи его и никому не говори о нем. Носи его, чтобы помнить…
- Что?
- Это… - выдохнул он, когда кто-то зашел в кабинет и выстрелил ему в спину.
- Папа?..
Он свалился на меня, и, обняв его, я коснулась на спине чего-то липкого и теплого…
Сбоку от меня пронеслась зеленая молния и сбила шкатулку, которая упала на пол и превратилась в неприятную жидкость.
- Убей девчонку, - раздался высокий голос, но я не видела его владельца из-за тела отца.
Когда меня ударили в висок, я вообще перестала что-либо видеть…

---

[Кристалл хрусталя]

И даже вслух-то не скажешь толком... Лишь мысли - долбятся, словно в двери, и даже кажется - взвоешь волком, с того, что сам-то себе не веришь. И снова кажется - всё так верно... Вот только строчки корявой нитью ложатся - точно и равномерно не скажешь, шёпотом из забытья.
И что там будет - потом - не важно, сейчас ты просишь, сбиваясь с ритма, и шепчешь, шепчешь, не помня даже, во что ты веришь, свою молитву... И снова кажется - словно книга раскрыта, строчки ложатся ровно... И записать бы - собьёшься с ритма, да так, что слова потом не вспомнишь...
...И снова всё это - лишь осколки того, что в сердце твоём скопилось. И снова кажется - всё без толку, и что-то главное позабылось. Разбить - не склеить, забыть - не вспомнить, осанку держишь и дышишь в ритме... Но снова что-то тебе напомнит, как ты ночами шептал молитвы...

@темы: Мысли вслух, Стихи, Я

---

[Icy_Fear]

Госпожа Aletta категорически отказывается регистрироваться тут сама... Так что опять приходится мне...
Побейте ее, ну пожалуйста...

Кто-то говорит, что художник должен быть голодным. Свободным он должен быть, а голод приложится. Свобода нынче не в цене.
А ты мне еще тогда понравился, когда я пришло на землю… Интересно, у меня есть ноги или копыта, или может лапы? А вдруг нет ничего, часы ведь тоже ходят, а ног у них нет. Наверное, у меня все же есть лапы, мохнатые, нежно-пушистые, белые, как у кошки. Я капризное, как и полагается любому представителю мохнато-усатого племени. Я умею мурлыкать. Я живу у тебя в сердце. Я знаю, чем ты живешь, ведь я – это ты. Один раз я увидело тебя, когда смотрело на мир твоими глазами. У тебя тогда был жутчайший приступ писательской горячки, ты был не в себе. Тебя трясло. И случайно твой рассеянный взгляд упал на зеркало. И я на долю секунды увидело тебя в полутьме комнаты. Или себя. Людишки правы, ты красив. А таким… Таким никто из них не мог тебя увидеть. Волосы светлые, взлохмаченные рукой, кожа бледная, словно фарфоровая, со лба аккуратно стекает струйка пота. Глаза… Голубые, как чистая соленая вода южных морей, как холодное весеннее небо. Одичавшие. Странные. Звериные. Ты остервенело грыз карандаш. Ты тогда действительно не был человеком. Ты был чем-то большим. Ты был Поэтом. И пусть ты пишешь прозу. Это сути не меняет.
Природа не дала тебе музы. Зато у тебя есть талант. И Вдохновение само пришло к тебе на пушистых кошачьих лапках, постучалось в сердце. И ты впустил.
А однажды ты влюбился. Тебе было тогда лет двадцать. Она была красива, как какая-нибудь муза, глупа и абсолютно бесполезна. А ты ходил словно сам не свой. Ты покупал ей цветы, ты бегал на свидания, однажды вечером замечтавшись, ты чуть не попал под трамвай. А я кричало, я засыпало тебя идеями, а ты отмахивался и говорил: «Потом…» Я злилось, я пыталось воззвать к твоей Голове, она не была пуста, но вместо разума там обнаружилось такое, что я даже понять не смогло, что это и насколько оно может быть бесполезно. Вечно складываешь в голову всякий мусор. То номера телефонов, то котлеты недельной давности… Я тогда решило попросить помощи у Совести. Не я не смогло ее найти, я даже не знаю, где может быть совесть У ТЕБЯ.
Кошка я, или кто? Я пошло гулять само по себе. Гуляло, гуляло, а ты все ждал Вдохновения. Ты сидел целыми днями перед монитором, ты мучался. Ты рвал на себе волосы. А мне было даже приятно видеть, как ты мучаешься, как тебя ломает. Но я добрый котик-наркотик, я хорошее. Кошки ведь любят своих хозяев. Я пришло ночью, я мурлыкало, а ты радовался, как ребенок. Ты гладил меня по шерстке. Солнце мое, ты даже не представляешь, насколько ты счастлив. Была б у тебя муза, и ты бы подобно стенографисту, писал бы банальности, твои сюжеты были бы затерты до дыр. Я ночной зверек, но мне можно простить эту маленькую слабость. Ты Творец, ты, возможно, самый счастливый в мире. У тебя есть настоящая жена, теперь она, конечно, мало напоминает прекрасную музу. Женщина сама по себе бесполезна, зато готовить умеет. Это художник может быть голодным. А Поэтов иногда кормить надо, но только чуточку, чтоб с голоду не умер. Главное – знать меру, иначе Совесть сбежит. А об остальном уж я позабочусь.
(с) Aletta

@темы: Рассказ, Творчество

---

Цикл стихотворений «Тетрадка в мыльнице»

[Джотто]

Твоя душа тепла.
Она никогда не спит.
Она ненавидит дела.
Она вместе с ветром свистит.
Она любит пиво и джин.
Она любит женщин и флирт.
Она где-то в пятках лежит,
Когда ты морально убит.
Она не трусливая, нет.
Ей просто намного больней.
Она не торопится в Свет,
Не ищет легких путей.
Она идет до конца,
Шутя всегда по пути.
Душа твоя без лица,
Другой такой не найти.
Она не умеет летать,
Но ради тебя полетит.
Не стоит этого ждать,
Пока еще Жизнь говорит.
Возьми ее за руку друг.
Возьми, и не смей отпускать.
Душа - возрождающий круг.
Скажи: ну зачем его рвать?

@настроение: Меланхооолия

@темы: Стихи

---

[Anaitel]

Почему душа болит?
Все вокруг твое — бери!
Почему нутро скрипит
От зари и до зари...

Просит, молит — не ведись,
Не иди — держись, молись...
Умирает и — крепись! —
Не поднимет больше ввысь.

Крылья белые сгнили,
За спиною пустота,
И на клички Деньги, Пыль
Откликается мечта...

А душа еще болит,
Тонкой капелью кровит,
И прислушаешься — стон,
Вряд ли снова закричит...

@темы: Стихи

---

очередной эксперимент

[White fluffy hedgehog]

На московском небе не бывает звезд.
По ночам в окно я смотрю без толку.
А у нас опять глупые размолвки,
Чертова весна и авитаминоз.
Как обычно в мае - на душе штормит;
Неизбежный грипп - извожу салфетки
И о том, чтоб как-то дотянуть до лета,
Обращаю к небу тысячи молитв.
На гитарном грифе оседает пыль -
До домашних дел не доходят руки.
Где-то между струн затаились звуки -
Те, что вечерами ты срывать любил.

Первый майский дождик, долгожданный гость,
Прибивает пыль, разгоняет кошек.
Я опять не сплю и смотрю в окошко.
И уже полгода, как не вижу звезд.

---

[Desmodin]

Печальница, благополучница полночь
Вершит свой неправедный суд.
За тысячу лет – один год, и останется
Только теряться в снегах.
От окон до окон небесные волки
Колючие искры несут.
В их желтых глазах бьется пламени танец,
Их сердце в беспечных руках.

От часа до часа неискренне честный
Хозяин растаявших дней.
Пусть молится в храме один только ветер,
Пусть свод его черен и нем,
Он, взяв тебя за руки, выведет к свету
Зеленых болотных огней.
Пусть пальцы его прикасаются к сердцу,
Пускай его вырвут совсем.

Он ждет тебя, веришь ли, сильно, до косточек,
Сны сквозь рассудок цедит.
Небесные волки за окнами воют
О том, как их путь был тяжел.
Ему там так зябко, там колкие искорки
Льдинкой застыли в груди.
И сердцу покорная вздорница полночь
Привычными песнями лжет.

@темы: Стихи

---

[Anaitel]

качаясь фривольно на тонких ветвистых деревьях,
на землю смотрели чудные нагие русалки,
они не молчали, но только тихонечко пели,
под тихие скрипы своей молодой карусели...
"о синие воды, вы держите нас безуспешно,
пытаясь вернуть позабытую людям картину.
не знаете вы, что бессильны и только потешны..."
в чудных волосах пауками сплелась паутина...

@темы: Стихи

---

***

[missgreed]

Не спрашивай, кому несут цветы. Тебе.
Ты умер этой ночью или прошлой,
Засыпаны осеннею порошей
Следы.
Ведущие к вчерашнему нигде.

@темы: Стихи

---

Навьи.

[журавленок и молнии]

Выкладываю здесь творение, начатое довольно давно и так и не продолженное... Мысль о том, что, возможно, стоит его дописать, возникла недавно. Но сначала хотелось бы услышать ваше мнение по поводу него.


Название: Навьи.
Имя автора: Линн. Здесь, на дайри - Neglect.
Имя беты: -
Рейтинг:*мается*. PG-13
Жанр: (не обязательно): экшен, даркфик, Hurt.
Статус (закончено/не закончено): в процессе
Категория: гет
От автора: можете ознакомиться - www.pagan.ru/slowar/n/nawer1i1.php

читать

Они прилетают из ирия. В чуткой тишине слышно, как хлопают их исполинские крылья, разгоняя ночную мглу, или, может, стараясь закинуть бледную луну на край небосвода. Если затаишь дыхание, то и скрежет когтей услышать сможешь.
Только, прошу, не открывай глаза.
Вот и баня затоплена – чуешь, травками сушеными пахнет да дымом тянет, и еще чем-то пряным, избяным, домашним – детством, сенокосом, теплым парным молоком, которое обязательно надо донести до матери, не разлив и не расплескав ни капли. Домовой с банником переругиваются – проверяют, наверное, все ли готово, чтобы приветить нежданных гостей.
Да в порядке все, волноваться нечего – и пирогов напекли загодя, и сметаны целое блюдечко налили, и молока припасли, и квашеной капусты. Не должны уж осерчать, сердешные.
Только пусто на душе и тяжко, и тянет из подпола могильным хладом, словно в преддверии новой беды, и кошка мяукает особенно жалобно, не желая покойно спать на печке. Да и ты ворочаешься с боку на бок, все никак не можешь заснуть, мучаясь смутным предчувствием. Только глаза не открываешь.
Ну и не надо, правильно, нечего их сердить, кто там знает, как в другой раз дело обернется.
И не думай вовсе о том, не приду я, слышишь? Не мои крылья хлопают сегодня в ночной тиши, не мне в баньке париться да судьбу твою решать…
Потому и прошу тебя: глаза не открывай.
Не открывай, дурень, по-хорошему же сказала.




Он проснулся рано; впрочем, он уже лет двадцать подряд просыпался на рассвете, так что это просто вошло в привычку. Потянулся, лениво поплескал в лицо студеной водой из бочки и вышел в сени.
Было холодно; этой ночью он не топил в избе, впрочем, и баню затапливать не собирался – навьи и без того обходили его дом за семь верст, даже тогда, когда ему в голову приходило их пригласить. Идея бредовая, вне всякого сомнения, но порой даже он уставал и хотел хоть с кем-то разделить часть своей ноши.
Не так-то просто это оказалось – самому выбирать свой путь, а когда-то радовался этому, глупец, и считал, что ему несказанно повезло.
Опомнился. Только уж поздно было, и с того момента перестали навьи наведываться в его дом стылой зимней ночью.
Он иногда – смешно сказать даже – скучал по тому времени, когда мог просто спать в своей постели, пусть и ворочался в груди зыбким тревожащим комом страх, и не ведал он никогда, что произойдет с ним на утро. Теперь – знал, и не только это.
Он ведь давно уже перестал быть человеком.
Он посидел еще немного в гулкой тишине, прислушиваясь и комкая в руках полотенце.
На окраине деревни завыли собаки.
Он ждал, что вскоре через открытое окно потянет дымом, гарью и человеческим страхом.
Он знал, что вслед за ними придет еще одна незваная гостья.
И мог только надеяться, что вместе с нею его проведать не заглянет смерть.
Давно ведь не виделись, заскучала, поди, старушка.




Она зябко куталась в огромный пуховый платок и то и дело оглядывалась назад; вокруг стояла оглушающая, давящая тишина. Только слышался вдали громкий шепот и раздавался изредка звонкий девичий смех…
Она поежилась – ежели с русалками да водяницами хоть договориться можно было, то с навьями – нет, никогда, скорее уж на прокорм им пойдешь и сама в следующее полнолуние в чью-нибудь избу явишься. Нет ведь у них, горемычных, своего пристанища, даже жалко их немного от этого, только ничего уже не поделать и не исправить. Главное – на глаза им не попасться.
Хорошо хоть, не за горами уже Радуница, и справят они по усопшим должную тризну; потом до следующей зимы можно их не опасаться и не вздрагивать от каждого шороха за окном. Да, хорошо. Ладно.
Она шла к колдуну – его избушка стояла на отшибе – и то и дело по колено проваливалась в снег, даже вперед не смотрела, захваченная тем, как бы побыстрее добраться до человеческого жилья. Близилось утро, и навий можно было уже не опасаться; да и не прилетали они, говорят, никогда, ближе, чем на добрую версту к дому неклюда.
Поэтому она очень удивилась, заметив на белом, нетронутом снегу алые пятна. Испуганно зажала ладошкой рот и медленно подняла голову.
Оседая в снег, она успела подумать – нет, этого не могло случиться, только не сегодня и только не с ней, и что это такое странное поблескивает там впереди, печень, что ли?
А потом ее рвало, рвало безудержно и надрывно, рядом с развороченным телом деревенского кузнеца.

@темы: Рассказ

---

Вместо здрасти - давнишнее. Примите?

[Royal Pingvin Nagasaki]

Дуб

Завязанные вчера на деревьях ленты, но завтра здесь будут грозовые тучи.
И одинокий старый дуб. Один. Могучий под напряженным ртутным небом, тревожный и такой светлый во всей этой мгле. Один.
Ленты рвет ветер, уносит их по нитям в небо, затянутое неначавшимся дождем. Они были цвета солнца, и им не место больше на этих почти погибших деревьях.
И одинокий старый дуб. Один. Молчит и со страхом внимает ветру. Дикий танец непогоды уносит золотые ленты на дно туч. А он один, самый светлый на всей земле.
Вчера здесь были люди. Они загадывали желания и вязали золотые ленты на деревья. Сегодня они ушли, а на завтра всего лишь шторм сорвал их желания и унес во мглу. На один лишь могучий дуб не повязали лент. Лент цвета солнца. Он был стар и уродлив, слишком суров для хрупких человеческий надежд.
Кто знал вчера, что на завтра лишь он, тревожный, одиноко останется стоять, внимая ртутному дождю, поющему в мертвых ветвях упавших деревьев, и будет слепо искать в небе исчезнувшие желания людей, писаные на лентах цвета солнца.

17.06.2007

@темы: royal pingvin nagasaki, Рассказ, Творчество, дуб

---

Your style

[Die Stahlrose]

Сейчас стихи пишу крайне редко... Нашел что-то старое, еще школьных времен.

Стиль стали времен
Ножами рассвета
Впивается в грудь,
Не зная запрета.
Стиль крови времен
Течет в наших венах
И рвет голоса,
Сдвигается в стенах.
Но где этот стиль!?
И чья это мода!?
На теплый свинец
И жесткость подхода.
Зачем это все?
Стальные радары
Из крови миров
Доносят сигналы.
Стиль четкости букв
Печатным ударом
Накроет волной
Из жерла вулкана.
Стиль ржавых ночей
В органах парами
Сжимает сердца
Чужими глазами.
Стиль стали времен
В слепых убежденьях
Находит ответ
Не в наших сужденьях.
Корсет пыльных фраз
Прибили гвоздями.
Мы все под каблук
Ложимся слоями.

@темы: Стихи, Творчество

---

[Розмарин.]

Вспомни. Мгновение чуда висело на ветреной люстре.
В ту ночь можно было звонить на тот свет Заратустре
И хвастать пред ним, что ты тоже достиг высшей цели,
Хоть двигался к ней даже меньше последней недели,

Которая, к слову, ещё не закончена казнью
Всех грешных богов из одной только мелкой боязни,
Что грех оказаться бы мог делом праведной чести…
Как думаешь, что в этом всём интересней?

Дуэль, револьверы, граница меж чёрным и белым?
Иль просто струна, пригвождённая кем-то несмелым
К кирпичной стене, разделяющей комнату страха
От зала, в котором уже приготовлена плаха

Для грешников, казни заждавшихся?.. Знавших
О чуде предсказанном сколько осталось из наших?
И ты не один из них, помни: закончились сроки -
И миг наступил. Разнесут ли старушки-сороки
О вести благой ну хотя бы за час до рассвета?
Нет разницы нам: мы окажемся в сумрачном где-то…

________
Но - чёрт! - я опять позабыл, что тому уже год с половиной,
И прошлое с нынешним снова смешал неповинно.
Но ведь потому, что всё это случилось так скоро, так дивно!..
И память моя не посмеет стереть той прекрасной картины…

@темы: Стихи