Оптимистично-возрастное

[vergeben]

Когда уже "под сорок" - жизнь ровнее.
Любовь - сердечный спам! Давно плевать!
Становится во много раз важнее
Заправленная вовремя кровать!

@темы: Суюрова Елена, Мысли вслух, Стихи

---

неграмотный талант

[демодок]

Не верю я в неграмотный талант.
Талант без грамоты — как латники без лат,
талант без грамоты — как мечник без меча,
как без колючих веток алыча.

@темы: Мысли вслух

---

праздник плоти

[демодок]

Бобруйск (есть такой город, и я в нём жил 9 лет). Минское шоссе. Городские соревнования школьников по лёгкой атлетике. Кросс 3 км (полтора туда - полтора обратно) по аллее вдоль Минского шоссе.
Я бежал не то в пятой, не то в шестой пятёрке, прибежал четвёртым в своей пятёрке и двадцать каким-то в общем зачёте, и присоединился к зрителям.
Бежит одна из последних пятёрок (самых слабых). Четверо прибежали, пятого нет. Прибежала следующая пятёрка, а пятого из предыдущей всё нет. Наконец появляется. Ковыляет. Не идёт и даже не изображает бег - ковыляет. Изо всех сил. Жирный, слабый... Его обгоняет следующая пятёрка. Он доковыливает до уже плотных рядов зрителей у финиша. Физрук его школы громко и раздражённо изрекает: «Женя, не позорься, сойди с дистанции...».
Зрители узнали имя!
Скандирование:
«Женя, давай!»
«Женя, жми!»
«Женя, беги!»
«Молодец, Женя!»
«Женя!..»
«Женя!..»
«Женя!..»
Парень доковыливает до финиша и продвигается (другого глагола не найти) ещё несколько шагов, чтобы не упасть прямо на финише. Упасть ему не дают. Его подхватывают на руки и качают...

Он проиграл или победил?

Праздник плоти... Он почти всегда - праздник духа!

@темы: зарисовка, Мысли вслух

---

Выбор.

[Bastard K. Dragon]

Снова я) Сейчас хочу скорей понять,интересно ли в целом, но, естественно, буду рад помощи с критикой, пожалуйста, с пояснением, почему именно так.
Спасибо)

This world may have failed you,
it doesn't give you reason why.
You could have chosen a different path in life.
(с) Angel, Within Temptation.

Демон, высокий и статный юноша с темными глазами, сидел на карнизе высотки. Его руки бездумно перебирали пучок перьев жемчужно-серого цвета. Некоторые из них были поломаны или ободраны, но все до единого покрыты бурыми пятнами засохшей крови.
- Ну и к чему ты так рвался туда, а? – он с грустью вздохнул, смотря вниз, на людей. В этом мире чудных, маленьких человечков начинался будний день, и тысячи микроскопических, с этой точки зрения, мясных тел с душонками стремились по своим делам. У демона дел не было: это раньше за каждым человеком бегать приходилось, на грех не то чтобы подзуживать, а буквально толкать руками и ногами, вести, как детей неразумных. С тех пор цивилизация сделала немало витков по оси, и люди, их грехи и пороки, выросли вместе с ней. Современным демонам практически нет нужды работать. Сиди себе, да считай, сколько на твоей территории злодейств свершается.
Ему достался глухой район большого города Москвы. Первое время демон с ума сходил, боясь, что после центрального райончика в Монте-Карло он останется без работы тут (по новому распоряжению начальства решено было периодически менять места работы кадрам, для освежения), но нет, оказалось, тут куда прибыльней. С виду серый, обшарпанный уголок огромной столицы оказался той еще приблудой. Разбойники, насильники, грабежи… И как островок среди всего этого – слепой старик, умеющий видеть. Это его окно, последнее, на семнадцатом этаже – и как в такую даль квартиру дали? - располагалось под карнизом.
Уж сколько демон не бился, как не совращал старика вечной молодостью, бесконечной жизнью, деньгами да славой за его ветхую душу, добиться своего так и не смог. Дедок улыбался всеми своими морщинками и побуревшей от времени кожей, напоминавшей курагу, говорил, что он уже достаточно долго пожил, что славы ему не надо (всякий раз похлопывая рукой стол, в ящике которого хранилась коробка со всеми орденами), ну а к чему ему, старому, деньги? Одна у него радость: демон вот, да ангел.

Ангел-хранитель старика был отдельной песней. Вообще, после того, как набожность людей, потрепанных цивилизацией, почти сошла на нет, единственной проблемой демонов стали ангелы-хранители. Но, стремительно теряя свои позиции в людских душах, они значительно ослабели за прошедшие столетия, и теперь им приходилось за руки и за ноги людей от грехов оттаскивать. В данном же случае, ангел сперва не появлялся. Неделю так, а то и больше, демон старательно ухлестывал за дедушкой с контрактами, ожидая нападения: от этих пернатых можно было теперь и подлостей любых ожидать. Его бывший ангел в Монте-Карло и вовсе раньше работал в Японии, во времена сёгуната, так ему особых трудов не стоило из темноты вылезти и по хребту демону пару раз пройти, а то и крылья порвать за подопечных. Хранитель же этого старичка оказался юношей инфантильным и до костного мозга правильным. Такие, наверное, во времена Иисуса и жили. По кодексу, по чести, и сам как с иконы списанный: худенький, как тростиночка, глаза большие, реснички девичьи, длинные и пушистые, сам весь такой хрупкий… Он сперва, как издали увидел, испугался, думал, на одну из Валькирий, женского агрессивного батальона хранителей, попал. Ан нет.
Юноша этот особо не работал, к раю и покаяниям не призывал, посреди разговоров с проповедями к дедушке не снисходил (только к демону, да и те читал устало), но вот слушал старика с удовольствием. Часто сидел на подоконнике, ноги свесив в квартиру. Точнее одну, вторую он к себе прижимал и подбородок на нее клал, чтобы удобней было. Дедушка всегда смеялся, ласково звал его ангелочком и котенком, угощал молоком, а потом они о чем-то беседовали до глухой ночи. Дедушка страдал бессонницей, и ангел частенько ночи коротал у него за разговорами и теплым молоком. Почему-то ангел часто простужался. Демон не слушал раньше старика, являясь только за душу поторговаться, но когда убедился в бесплодности попыток, отстал и полетел девушек совращать на беспутства. А потом этот дед один остался неразвращенный, и, от скуки, демон тоже решил послушать. Лег на карнизе, убрав кожистые крылья, чтобы ангел его не приметил, и закрыл глаза.
А дедушка рассказывал о молодости: как влюбился, да как на войну призвали, как люди умирали на глазах и от его рук, как ночами не спалось… Демон прикрывал глаза: помнил это время, вспоминал, как в эти дни и небесная канцелярия с адовым войском сошлась не на жизнь, а на смерть… Но через всю историю дедушки мотивом, пусть и печальным, но все же ободряющим, притягивающим тянулись песни гармони. Инструмент у старика с войны и остался, раритетный, как часы работал, да вот сейчас барахлить стал. На карнизе, впрочем, плохо было его слышно, поэтому скоро стал демон тоже сидеть на подоконнике. Только он спиной к квартире сидел. Старик всякий раз ухмылялся в седые усы, но ничего не говорил, брал гармонику, и, начав наигрывать мелодию, вспоминал под нее рассказ.
А однажды гармоника сломалась. Ангел тогда весь вечер на подоконнике так вздыхал тягостно, что демон зубами к полуночи скрипеть стал не хуже поломанного инструмента.
- Да почини ты свою шарманку! – рявкнул он, не выдержав.
- Не могу, - и, впервые на памяти демона, старик грустно вздохнул.– Ее в ремонт везти надо, а у меня внуков нет. Сам не осилю.
Ангела как током ударило, аж с подоконника на улицу вывалился. Демон со стариком вскрикнули оба, первый, правда, быстро осекся, кляня себя за вспышку непонятной эмоции, но хиленький немного потрепыхался и взлетел.
-Придумал! – он звонко рассмеялся, тоже впервые на памяти демона, и, поставив на лбу старика сияющую метку поцелуя, устремился в облака, пропав в лунном свете.
С тех пор стали они вдвоем время коротать. Дедушка читал ночи напролет, скучающий демон ходил за грехами следить. Прошел почти месяц, прежде чем ангел вновь объявился. Изможденный, с посеревшими крыльями, сидел он на своем излюбленном месте, подогнув колено и жадно глотая молоко из большого стакана. Старик, пряча слезы в морщинистых уголках глаз, наблюдал за ангелом, как за блудным сыном.
- Решил я все, дедушка. Все обговорил… - выпалил наконец ангел, протягивая пустой стакан. – Прощайте. Не свидимся такими боле. – дедушка ахнул, но ангел грозно посмотрел на него (и откуда в таком дохляке столько грозности?), после чего выпорхнул за окно. Демон, следивший с карниза, ухватил его за ногу, притянув к себе.
- Неужели совратился? – широко улыбнулся он, любуясь сереющими перьями. Скоро они почернеют, огрубеют и станут твердыми, как сталь. Так рождались падшие ангелы, элита войск Ада, наравне стоящая с архидьяволами.
- Вот еще что, - фыркнул ангел, дергая ногой. – А ну пусти!
- Вижу, что. Что, бабу подцепил? Да колись, среди людишек такие сладкие бегают.. – жеманно протянул демон. Ангел неожиданно взъерепенился.
- А ну пасть прикрой, тварь поганая! – И свободной ногой пнул демона по рогам. Опешивший, он вскочил и ухватил ангела за перья, зубами вгрызаясь в горло, чувствуя, как по губам и языку стекает кровь, сотканная из света и амброзии, безумно вкусная и сладкая. Демон заурчал, сминая крылатого, теребя острыми клыками горло. Как же он мечтал, с первых дней мечтал вот так вот смять, разорвать и подчинить, получить то, что казалось настолько правильным и недоступным, от чего демону стало так обидно видеть эти чертовы серые перья. Ангел застонал и обмяк в руках демона. Тот, испугавшись и опомнившись, отбросил от себя легкое тело с поломанными крыльями, сжимая в руках пучок вырванных с кровью, почему-то вполне человеческой кровью, перьев. Нельзя убивать хранителей: демона просто сдадут на руки, не желая проблем. Депортация в рай и уничтожение без права перерождения души… Нет, он не этого хотел. Он жил уже давно, был завоевателем, насиловал, и, да, было весело, но... пока он туда не собирался. Хотя и терять шанс на возвращение в мир людей тоже не хотел. Уйти, зная, что вернешься, совсем не то же, что навсегда кануть в бытие.
Ангел всхлипнул. Окровавленные крылья тяжело расправились, теряя перья, хрустнул сломанный перешеек.
- Не они выбирают нам путь, – хрипло прошептал он и растворился в рассветной дымке, пропадая навсегда.

Демон молча смотрел на перья и слушал, как тихо плачет в своей комнате старик. Они давно уже не разговаривали. Только три пера оставались на окне в вазочке всегда, именно на том месте, где раньше так любил сидеть ангел.
Демон вздохнул, переводя взгляд на стоящую рядом гармонь, до сих пор нуждающуюся в починке. Пальцы пробежали по клавишам, инструмент глухо отозвался, словно бы он тоже оплакивал ангела. И только демона мучили досада и что-то такое, не до конца ясное, отчего не хотелось отпускать эти серые перья в небо. Он растянул гармонь, любуясь узором на мехах, и вновь прошелся по клавишам. Плавная мелодия оборвалась свистом, как оборвалась жизнь ангела тем безумным укусом, и демон замер. Ему в голову пришла поистине безумная идея.


- С вас четыре тысячи пятьсот семьдесят рублей, - вежливо улыбнулась из-за стойки девушка симпатичному молодому человеку с темными глазами, в чьи лохматые волосы были вплетены три пера. Он напоминал ходячий ловец снов: весь опутанный мрачностью, с деревянной ниткой чокера на шее и этими серыми перьями в волосах. Появился в районе юноша недавно, представился Демьяном и принес на починку старую гармонь. Обычно отказывали в ремонте, говоря, что деталей нет, но этот юноша что-то такое сообщил менеджеру, от чего мужчина весь затрясся и побледнел, велев прийти за готовым инструментом через неделю.
- Благодарю, - хмыкнул юноша и, поудобнее перехватив гармонь, зашагал в сторону знакомого ему дома. Месяц прошел с тех пор, как бывший демон камнем сорвался с карниза в подземное управление, гонимый безумной идеей, а лифт с тех пор так и не починили. Безалаберность вопиющая, но он ее чуть позже исправит. Добравшись до семнадцатого этажа, парень остановился отдышаться. Все же, кожа – не лучший выбор на столь теплую весну. Надо купить куртку полегче. «Надо…» - с теплотой улыбнулся своим мыслям Демьян. Столько всего было надо в этом людском мире, но сердце радовалось каждой нужной безделушке, словно бриллианту. Давно с ним подобного не случалось… Парень постучал в дверь. Оттуда донеслось: «Кто там?» - слишком бодрое для живущего здесь ветерана. Он вдруг в нерешительности замер. А что, если неверно понял, что если неправильно все решил? Но слишком поздно что-то менять.
- Внук, – мрачно сообщил Демьян двери. – Гармонь принес из ремонта.
Дверь резко распахнулась. Старик, все тот же, охнул, удивленно разглядывая порядком смущенного молодого человека, а потом ехидно спросил:
- Еще один? Ну, проходи, чего встал.
Сбитый с толку, Демьян прошел в гостиную, где они так часто слушали дедовы байки.
- Деда! Что про гостей не предупредил? – бодро отозвался юношеский голос из кухни, обладатель которого как раз прошел в гостиную. – Я бы… Торт купил.
Ангел. Все такой же хрупкий, но уже не худосочный, без крыльев и с убранными в хвост на затылке волосами цвета пшеницы, глупо улыбался замершему посреди комнаты Демьяну. И ресницами своими девичьими хлопал.
- Ну здравствуй... Дорогой.
- Демьян… – представился он и тихо переспросил, – Ангел?
- Вообще-то, Андрей, но тебе можно меня и так звать, - усмехнулся юноша, подходя к другу и обнимая. – Рад, что ты выбрал свой путь сам. Пойдем на кухню, отпразднуем.
- Что отпразднуем? – все еще сбитый с толку, Демьян нервно переминался в объятиях Андрея.
- Как что? У меня внуки домой вернулись, чем не повод? – счастливо улыбался из коридора старик, утирая набежавшие в уголки глаз слезы.

На следующий же вечер из окна в небо были пущены серые перья. Их место на окне теперь занимала фотография в большой латунной рамке – два молодых человека и их дедушка. А Андрею Демьян шарфик подарил, чтобы не простужался, когда гулять вместе ходили.

@темы: Рассказ

---

[*ДИРЕКТОР ШКОЛЫ СТИХОСЛОЖЕНИЯ*]

Пишет  Камышовый Кысь

Прошу помочь с критикой

Давно не писал и видимо зря, ибо получается уже не так.

Вот сам отрывок:

Ночь уходила не спеша, словно наслаждаясь содеянным её временным союзником – штормом. Она уходила, забирая с собой сотни жизней. Небо крыли кучевые облака, хмурые и чёрные как бездна. Сквозь плеши в тяжёлом небесном покрывале прорезались лучи солнца, выхватывая на поверхности воды разорванные плоть кораблей и тела орков. Мачты оставшихся судов, нищими путниками, стояли облачённые в мокрые лоскуты. Вид палубы бросал в дрожь, щепки, клочки парусины и измотанные до полусмерти тела воинов, привязанные тросами к основаниям мачт. А сколько таких же, как они ушли в пучину вместе с кораблями или же погибли, спасая своих братьев?
Их корабль, скрипя и плача, качался на волнах. Одной мачты не было, её вырвало в шторм вместе с куском палубы и оставшиеся не досчитывали многих рей. Им чудом удалось спасти один из главных парусов. Сотни жизней в обмен на один кусок парусного шёлка, который стал их единственной надеждой на спасение. Те же, кто мог передвигаться, помогали тем, чьи кости были перебиты и переломаны упавшими реями. Некоторые отчаянно восстанавливали парусное оснащение, стертыми в мясо ладонями они перетягивали канаты, оставляя на них пятна крови и куски кожи.
— Смотрите, за бортом наши братья, мы должны их поднять, кто-то мог остаться в живых! – Несколько орков стояли у бортов.
Они дружно привязали трос к мачте, проверив, надёжен ли узел скинули другой конец за борт.
— Стойте! – Раскатом грома прозвучал голос Трала.
— Вождь! Там наши братья, они могут…
— Уже нет! Не теряйте времени, помогите всем на корабле и приведите палубу в порядок! – Сказав это, вождь развернулся и твёрдой поступью направился на мостик.
Руки его истекали кровью, глубокие порезы, не раз залитые солёной водой, должны были причинять немало боли, но ему было не до боли и крови, он был обязан спасти оставшихся. Средь шума волн, стонов и прочих звуков кто-то расслышал крик о помощи.
— Живые! Там есть живые! – Орк, не раздумывая с разбегу, сиганул за борт.
Водная гладь встретила его досками и щепками, о которые он разодрал ноги при падении, оставив на острых краях обломков лоскуты одежды. Он вынырнул и тут же заметил в воде своего собрата, держащегося за кусок реи. Он звал на помощь, измотанный и ослабленный, изо всех сил вцепился за спасительный кусок дерева, но, то и дело срывался в воду. Нырнувший орк, не замечая на своём пути ни обломков, ни тел поплыл спасти хотя бы одну жизнь, которая была него очень многим на тот момент. Подплыв, крепко обхватил измученного под руки и помог закрепиться на куске реи. Вслед за ним в воду прыгнуло ещё несколько орков, один поплыл на помощь, а другие крепили верёвочную лестницу. Двое, поддерживая своего брата, свободной рукой подгребали к кораблю. Вскоре общими усилиями израненный брат оказался на корабле. На палубе их уже ожидал вождь. Хмурое как небо лицо пробуждало дрожь, идущую из недр сознания. Не подвижный, направленный в никуда взгляд и глубокие, как поглотившая суда бездна глаза. Всё это вызывало страх не подчиниться его воле.
— С какого ты корабля, воин? – Со спокойствием, свойственным разве что только камню промолвил Трал.
— Мой… мой вождь! С Акры… Во время шторма наш корабль столкнулся с другим кораблём, оба судна затонули...
— Ты достойный воин орды. – Трал окинул взглядом орков, стоявших рядом с ним. – Отнесите его к раненым и перевяжите раны.

@темы: Рассказ

---

Административное

[Морга]

Сообщество временно поставлено на премодерацию записей. Это никак не скажется на отборе текстов для публикации, это попытка обезопасить наших рецензентов от откровенного пренебрежения их работой. То есть от удаления записей участниками сообщества вместе с комментариями несмотря на ряд предупреждений, взываний и правил.

@темы: Административное

---

Original. Молодая Баба Яга/инквизитор.

[tapatunya]

Я к вам опять пришла, вы мне понравились. Конструктивно ругаетесь, господа.
Писалось на фри-фест. Заявка: Original. Молодая Баба Яга/инквизитор. “Это какая-то неправильная ведьма!”

697 слов

В кабинете тикали ходики. Мерный скрип затачиваемого карандаша бил по нервам.
- Приступим? - усталый инквизитор достал чистый лист бумаги, постучал по столу карандашом.
Она насупилась, поплотнее запахнула на узких плечах цветастую шаль.
- С каких пор великая инквизиция прислушивается к досужим сплетням? - спросила Яга, - Завистники, мой господин, на меня клевещут завистники. А я меж тем обычная девушка, с принципами, между прочим.
- О да, в вашем роду, госпожа Яга, все такие обычные. Вашей бабке в нашем архиве три пухлых тома посвящены.
- А дети за родителей не отвечают, даже самые злобные диктаторы это говорили.
- Госпожа Яга, у меня есть показания ваших соседей. На Марту Кауфман нечистым глазом глядели? Глядели! У нее нос теперь кривой. А Яра Долголицого привораживали?
- Да кому он нужен, Долголицый ваш! Мажор! Вот лешего я бы да... - она мечтательно зажмурилась, потом прямо посмотрела в глаза инквизитору: - А антиведьмовская защита-то у вас тут устарела. Давно не обновляли, да? Все экономите? Куда, спрашивается, уходят наши налоги?
- Госпожа Яга, вы мне что - угрожаете?
- Да не паникуйте вы, - она сочно зевнула, потянулась, - И почему вы вечно норовите вызвать ведьм на допрос в полночь? Что за условности?
- Вот эта метла конфискована в вашем доме. По прежнему будете отпираться?
- А она семейная реликвия. Еще прабабкина. Конечно, не “молния”, но вполне крепкая. Вот, у меня есть документы на нее - историческая ценность, знаете ли.
- Вы знаете, госпожа Яга, что у меня есть постановление на то, чтобы использовать “ведьмин идентификатор”?
- Уууу! Пытать будете, затейник?
- Госпожа Яга!
- А не надо на меня кричать. Я девушка трепетная, вся такая одухотворенная. Могу и заплакать. Смотрите: ыыыы, - и она радостно залилась слезами. Инквизитор ошарашенно смотрел на подозреваемую.
- Что за цирк?
- Да-да, - она смахнула обильные слезы с лица, - И я вас о том же спрашиваю - что за цирк вы тут устроили! Пришли бы по хорошему, с клюковкой, я бы вас в бане попарила, накормила, напоила и потом...
- Съели бы?
- На вопросы ваши дурацкие ласково ответила. Вы не аппетитный, господин инквизитор, на вас бы даже моя бабка, уж на что всеядная была старушка, не позарилась.
- А не надо меня оскорблять.
- А не надо мне в глаза лампой светить! Так и до конъюнктивита недалеко.
- Значит, вы свою вину не признаете?
- Какую? - она с любопытством перегнулась через стол, заглядывая в его бумажки, - Ой, как от вас вкусно пахнет. Водяные в роду не водились? Чую свежую прохладу чистого озера.
- Я чистокровный инквизитор.
- Ой да ладно. Видать кто-то из предков согрешил с контингентом, да? А глазки как забегали. Да вы чистокровный врун, господин инквизитор. Ну-ка подите сюда, я вам все прошлое расскажу. Давайте ладошку, не стесняйтесь. Мозолей-то сколько, батюшки!
- Да что вы творите, - он выдернул руку, - Прекратите немедленно.
- Комплексы, батенька, зажатость и тактильная закрытость. Тяжелое детство?
- Нормальное детство. Давайте поговорим о вас.
- С удовольствием. По знаку зодиака я стрелец, люблю поэзию и полевые цветы.
- Когда вы начали ворожить?
- Ой, я вас умоляю. Такие вопросы приличным девушкам не задают, - Яга кокетливо надула губки, захлопала густыми ресницами.
- Госпожа Яга, - снова терпеливо начал он.
- Господин инквизитор, - подхватила его интонацию подозреваемая, - А давайте прогуляемся. Такая чудесная ночь. И пахнете вы хорошо.
- Какая прогулка? Вы на допросе.
- Это вы на допросе. А я сама по себе. Ну, идите сюда, не бойтесь, - и она ухватила его за руки. От неожиданности инквизитор дернулся и вдруг очутился на лесной полянке, где пронзительно пахло ночными цветами. Луна пробиралась сквозь верхушки деревьев, освещая тонкую фигурку с распущенными длинными волосами.
- Никакая я не ведьма, - сказала Яга, подходя к нему так близко, что он поймал ее дыхание на своих губах, - Я просто молодая женщина.
И тогда он зажмурился, покоряясь неизбежному.

Наутро служебная машина подъехала к кромке леса, из которого выбрался растрепанный инквизитор в мятой одежде и с совершенно ошалевшим взглядом.
- Тяжелая была ночь? - сочувственно спросил водитель, привыкший к особенностям работы своего начальникам, - Поди нечисть всю ночь гоняли?
- Это она меня гоняла, - инквизитор закурил, глядя в окно, - Это была какая-то неправильная ведьма.

@темы: Рассказ

---

Восстанавливаю. Годовщина

[consolo]

Автор  Юсь удалила текст, забыв прочитать Правила сообщества. Ввиду безграмотности текст не восстанавливаю, только комменты. consolo

---

[демодок]

Поздний вечер. Воскресенье.
До свиданья, огород...
Закопал здоровье в землю —
пусть редиской прорастет!

@темы: Стихи

---

[Le homme]

Ты стоишь там, наверху, на краю утеса,
Топчешь ногами траву и, кажется, вовсе
Не замечаешь камня внизу, черную воду,
А смотришь вперед, на небо, на море,
Где горизонт разрезает миры; свобода
Есть компонент горизонта и ничего боле.

Ты стоишь там, наверху, и под босой ногою
Ищешь опору в пространстве; там за тобой
Наблюдает строй сосен; и заметили сосны,
Что посветлело вдруг небо, светло стало море,
Раскалились докрасна нити горизонта,
И соснам понятно - восход будет вскоре.

Ты стоишь там, наверху, как в ожидании
Чего-то столь важного, будто послания,
Письма в стеклотаре или, проще, в бутылке,
Но на море пусто - дело печальное,
И обернулась, почувствовав взгляд на затылке,
Это деревья разделяют с тобою отчаянье.

Ты, поразмыслив, уходишь, сливаяся с лесом,
Позволив лишь солнцу провожать тебя следом,
Но лишь до деревьев - дальше солнцу не рады.
Бросишь камням "спасибо" за то, что молчали,
Скажи то же волнам, ведь они как пираты -
Ограбили все твои туги, дурные мысли, печали.

@темы: Стихи

---

[Сэнсэй]

Только приходит - вот оно, настоящее, можно потрогать руками. Тёплое, тёплое, тёмное, зрящее - словно с полночного неба звездою - с тобою. Только с тобою - вот-вот и начнётся. Слушай, прислушайся - бъётся! Ты же не можешь не слышать - колотится, рвётся наружу эмоцией, брызнет слезою-дождём, рассмеётся, спеша до восхода прогреться, согреть твои сны, привнести в тебя часть или части рассвета, весны неумелую влагу, туманную дымку мечтаний, осядет росою... Раскрою тебе эту тайну - всё будет случайно.
Случайно родишься, случайно прозреешь, сумеешь ли что доказать, не сумеешь - всё рассчитать не получится: случай тобой прихотливо играет. Сгорают расчёты и планы сгорают, порой не успев воплотиться. Как птица не ждёт завершения дня, не жди откровения. Я не скажу, что прозрел или много услышал - не выше, не ниже прожил свою повесть, чем многие.. Мы же проекции в плоскость реального мира, картина, которую пишут мазками - не нами становятся чьи-то идеи, стремленья, эмоции, цели - всё ирреально, ты слышишь? Ты дышишь, живёшь, размышляешь и знаешь, что ты - только ты и реален. Овален, квадратен, конусообразен - ты без-о-бразен. Сияние духа, что выше и больше и непостижимо для зренья и слуха - вот то, чем являемся мы.
Осколки весны и тепла.
Весны.....

@темы: Мысли вслух

---

[[ razzmatazz ]]

Здравствуйте, доброго времени суток)
Выкладываю одну из глав своего фанфика по Темному Дворецкому. В принципе, у меня тут АУ, так что знание сюжета и характера героев необязательно. Просто очень хотелось бы услышать мнение людей, которые совершенно не в фендоме.
Критика, резкие комментария, любого рода замечания принимаются.
Единственное, попрошу учесть что в текстве присутствует насилие, описания убийств и вообще мысли маньяка. Это особенность сюжета вобщем-то)

много текста

End Of The Beginning (отрывок)

Знаете, в чем заключается самая большая сила человека? У каждого из нас есть выбор.
Всегда. В любой ситуации.
Никто не может заставить тебя, пока ты осознаешь это, никто не может обрести над тобой власть. Сила или слабость, жестокость или милосердие, одиночество или тепло, которое ты будешь дарить сам, и принимать от других людей - всегда можно выбрать то, что тебе нужно или то, чего ты хочешь.
Не бывает безвыходных положений. Не бывает людей без права выбора, бывают лишь те, кто этого права за собой не осознают, и вот такие люди заведомо слабы, им ничего не стоит сорваться.

- Человек перед тобой - он работает зеленщиком в овощной лавке. Живет в маленьком домике на окраине Лондона. Его жена умерла, оставив ему двух дочерей, а старая мать живет в деревне, куда этот мужчина регулярно отправляет определенную часть своего скудного заработка. Если ты сделаешь это сейчас, она, несомненно, скончается в ближайшее время. Дочерей придется отправить в приют.
Высокий человек в сером костюме, не выходя из тени, монотонным голосом сообщал мне некоторые сведения, касающиеся поджарого мужчины, распростертого у моих ног. Мужчина весь трясся от страха, на его светлой рубашке выступило влажное пятно, а с длинного носа капал пот вперемешку со слезами. Рот этого человека то и дело открывался, и тут же захлопывался с негромким стуком.
- Мои... дочки... - Заикаясь, пробормотал он наконец. - Моя... моя мать...
По дрожащему подбородку скатилась тонкая струйка крови из разбитой губы, мужчина дернулся, словно намереваясь протянуть ко мне связанные руки.
- Умоляю вас, сэр! Ради всего святого, мальчик!.. Ты... Вы же еще совсем ребенок... Не делайте этого!
Он лепетал что-то, то замолкая и издавая какие-то невнятные звуки, то захлебываясь словами, пытаясь подобрать такие, какие могли бы тронуть мое сердце и избавить его от смерти.
Он не нашел этих слов, и дело не в том, что он плохо искал, просто таких слов не было. Вообще.
Я больше не намеревался слушать эти жалкие мольбы. В конце концов, мне не было совершенно никакого дела ни до этого человека, ни до его семьи. Мне нужно было решать собственные проблемы.
Проведя пальцем по холодной поверхности металла, я спустил курок и выстрелил.

Я смотрел на кровь, растекающуюся темной лужей у моих ног, и знал, что этот выбор я сделал сам. Остекленевшие глаза того мертвого мужчины смотрели на меня, своего убийцу, неотрывно и умоляюще, словно все еще на что-то надеясь. Жизнь покинула это тело, но отпечаток эмоций, которые его бывший обладатель испытывал в последние мгновения своей никчемной жизни, наложили свой след на его лицо и после смерти. Столь сложный организм - венец творения, или вершина эволюции, человек, который всего мгновение назад дышал, чувствовал, думал. Теперь это просто скорчившийся труп, лежащий у моих ног. Мой первый труп.

Это было первое правило для желающих вступить в организацию: убьешь ли ты без зазрения совести человека, стоящего перед тобой на коленях, не сделавшего тебе ничего дурного, и совершенно беспомощного.
Я смог.
Я с головой окунулся в преступный мир, где царили жестокость и насилие - обстановка не так уж и отличалась от той идеальной вселенной с яркими цветами и ухоженными газонами, на полях которой беспечно резвились добропорядочные граждане.
Потому что мне нужно было стать сильнее, мне нужно было идти дальше.
Потому что я не хотел пережить то, что со мной произошло в прошлом. И если для того чтобы оградить свою жизнь, нужно переступить через чужую, я сделаю это. В конце концов, это лишь мой выбор, правильно?

Справедливость. Правосудие. В мире все еще полно дураков, которые ищут эту чушь, пытаются вытрясти из кого-то, как несуществующие серебряные монеты, из складок заполненного хламом кошелька. Какая глупость. Какая бесполезная трата времени. Ведь это настолько очевидно - что их нет, об этом даже не хочется заводить разговор. Правосудие, это не абстрактное понятие, витающее в воздухе, и готовое обрушиться на того, кто совершил злодеяние и бестактно нарушил гармонию мира сего. Если ты жаждешь его, тебе придется действовать своими силами. Если тебе нужна помощь - помоги себе сам. Никто не может ощутить причинённую тебе боль острее тебя самого, никто не может почувствовать ее так, как чувствуешь ты. Другим просто плевать, но ты должен быть благодарен им за это: они делают тебя сильней.
Есть лишь то, чего мы хотим, и если тебе нужна справедливость - что ж, создай ее сам. Вот только она будет такой, какой ее видишь именно ты, другие, возможно, ее не примут.
Для тебя это справедливо, но общество скажет, что ты блюдешь личные интересы, ведь люди обобщают это понятие, они думают, справедливость - это то, что приемлемо для всех и в равной степени.
Как универсальный адаптер для вашего ноутбука.
Но здесь это не работает.

Для меня было неприемлемо, что шайка наркоманов, прирезавших всю мою семью, не понесла никакого наказания за содеянное.
Три дня спустя, когда несколько молодых полицейских выбили шаткую дверь и ворвались в грязную каморку с обшарпанными обоями и бетонным полом, они нашли там три остывших трупа, битые бутылки из-под спиртного и огромное количество героина.
Начальник полиции вытащил из кармана брюк клетчатый носовой платок и, вытерев пот с толстой красной шеи, покачал головой.
- Мне очень жаль, что этих мерзавцев уже нельзя бросить за решетку, сынок. - С негодованием в голосе произнес он.

В ходе расследования, за которым я пытался наблюдать всеми силами, я убедился, что одна половина полицейских округа - совершенные кретины, а другая - абсолютно незаинтересованные в поимке преступника личности.
Не было никаких следов ограбления, не было никаких мотивов убийства. Этот факт вел или в никуда, или же туда, куда полиции влезть было совершенно невыгодно.
Наличие большого количества отпечатков пальцев на месте происшествия, и троих героиновых наркоманов, скончавшихся от передозировки, с аналогичным узором на перепачканных в белом порошке подушечках пальцев, позволило суду со спокойной совестью закрыть это дело. А я, находясь в здании правосудия и пресловутой справедливости, услышал как сидящий за решеткой подсудимый, чье дело должно было рассматриваться следующим, с усмешкой шепнул, заглядывая в мои переполненные ненавистью глаза: "Иди к Стиву Берри. Здесь тебе делать нечего".

Я не буду вдаваться в подробности, касающиеся того, как я нашел Стива, а он в свою очередь нашел того, кто стоял за убийствами моей семьи.
Томас Джеффри. Человек настолько влиятельный, что мне сразу стало ясно стремление полиции поскорее свернуть это дело.
Томас Джеффри для других. "Том" для моего отца и матери. "Дядя Том" для меня и моего брата-близнеца Оскара, который сейчас лежит в отменном дубовом гробу, похороненный рядом с родителями на Нанхэдском кладбище.
Дядя Том, которого я знал как талантливого бизнесмена, предприимчивого человека, образцового семьянина и друга семьи, оказался тем, кто нанял тех наркоманов. Ради героина они согласились убить совершенно незнакомых, не сделавших им ничего дурного людей.
Отец делал большие деньги, сотрудничая с японскими компаниями, разрабатывая новейшие нано-технологии в области компьютеров, и ради процветания собственного бизнеса, Томас Джеффри решил убить своего лучшего друга и всю его семью.

Когда я узнал все это, и спросил, возможно ли сделать так, чтобы Джеффри пожалел о содеянном, Стив расхохотался мне в лицо:
- Мы не сажаем людей за решетку, малыш!
Я и не хотел засадить его в тюрьму. Единственное, чего я желал тогда, это убить предателя, убить своими руками, увидев безудержное раскаяние и страх в его взгляде, когда я буду спускать курок. Я сказал об этом хохочущему Берри, и он сразу посерьёзнел.
- Это совсем другой разговор. - Кивнул он.

В общем-то, вариантов у меня было два. В первом случае, я платил деньги, и Джеффри убирал один из наемников организации. Это меня не устраивало, так как я хотел убить эту тварь сам. Тогда мы переходили ко второму варианту, и вот тут было гораздо сложнее.
Берри прекрасно знал свою выгоду, и извлекал ее из любых ситуаций.
Ты молод? Одержим жаждой мести? Да? Отлично.
Родные еще есть? Нет? Прекрасно.
Если хочешь убить Джеффри - убивай. Мы не собираемся отнимать у тебя подобную возможность. Но все дело в том, как ты хочешь убить его. Просто выстрелить из пистолета - заплати, и мои парни организуют проникновение в дом и постоят на стреме. Все просто, без лишнего шума и улик. Но если ты хочешь убить его так же, как он убил твоих родителей, если хочешь чтобы он мучился, переживая боль и пытки... И если при всем этом ты хочешь сделать все сам... Тогда оставайся работать на меня.
Приобретешь необходимые навыки, научишься убивать, опытным путем подберешь наиболее приемлемые для тебя способы и варианты, выполнишь несколько заказов.
Все совершенно секретно. Безупречно организованное прикрытие, возможность постоянного наблюдения за объектом как приятное дополнение, а кроме всего прочего - защита. Ведь это совершенная случайность, что тебя не было дома в тот день, Джеффри вовсе не планировал оставлять в живых кого-то из наследников.

Стив говорил об этом так спокойно, словно предлагал мне записаться на плавание, я так же спокойно выслушивал его предложения и доводы в их пользу. И понимал, что он прав.
Закон и правоохранительные органы будут на стороне Джеффри, и даже если опустить месть, вопрос о личной безопасности остается абсолютно открытым. Несомненно, в своем нынешнем положении я не смогу сделать ровным счетом ничего. Все эти факты подводили меня к единственно верному решению: вместо того чтобы искать силу, гораздо рациональнее стать ее непосредственным источником.
Я согласился на предложение Стива Берри, я прошел первый предложенный мне тест, я убил.
Тогда мне было шестнадцать.

Два года - ровно столько мне потребовалось времени, чтобы наконец заняться не теми делами, что мне регулярно подкидывал Стив, а своими собственными. За этот срок я узнал очень многое, и многому научился. Не знаю почему, но этот человек возлагал на меня большие надежды, и я их полностью оправдывал. Даже не подозревал, что у меня такой талант к отнятию чужой жизни, раньше я никогда не замечал за собой подобных наклонностей. Впрочем, их не было и теперь. Меня никогда не интересовала причина заказа, я никогда не получал удовольствия от процесса.
Недовольства тоже не было - лишь полное безразличие. Нужно кого-то убрать? Хорошо. Смерть должна быть мучительной? Да, конечно, это можно устроить.
Как и сказал Берри, я отрабатывал на своих жертвах тысячу и один способ убийства, экспериментировал с орудиями, не забывал устранять все улики.
Преподаватели в университете, однокурсник, сидящий со мной за одной партой - они и не подозревали, чем занимается восемнадцатилетний юноша в свободное от учебы время, а если бы им кто-то сказал об этом, его сочли бы за безумца.
У Себастьяна Михаэлиса идеальная репутация.

Когда Томас Джеффри, сидящий за накрытым ажурной скатертью и сервированным к завтраку столом, увидел меня в своем доме с пистолетом в руке, он понял все. Сразу.
Я позаботился о том, чтобы его смерть была ужасна, я связал его ремнями, и на его глазах расправился с беременной Линдой Джеффри, вспоров ей живот и оставив умирать от потери крови, посреди вывалившихся кишок и внутренних органов. Знаете, возможно тогда я еще сохранял в себе такое понятие, как уважение к женщинам, тем более беременным, потому что смерть Линды была сравнительно легкой по сравнению с той, что я уготовил ее мужу.
Дрожащий от неконтролируемого животного страха, Джеффри разевал рот так, что едва не совершил невозможное - проглотил полотенце, которым я заткнул его рот вместо кляпа, чтобы не слышать тех отвратительных воплей, что он испускал. Я немедленно пресек это - мне вовсе не улыбалась перспектива позволить ему умереть от удушья, у меня были совсем другие планы на его счет.
Не отворачиваясь от брызжущих в лицо струек, я разрезал трепещущую плоть, расчленял органы, сдирал кожу. Я разодрал его рот до ушей, чтобы даже крик сопровождался для него невыносимой болью.
Я не говорил ничего, совершенно. Мне было доподлинно известно, что он виновен, и ему это было известно также, поэтому слова были излишни, зачем? Я ведь и так делал все возможное, чтобы донести до него, насколько ужасно он поступил тогда.
Это было первое убийство, принесшее мне наслаждение, удовлетворение. Успокоение. И я делал все, чтобы продлить эти минуты, эти часы.
Когда стало понятно, что передо мной лежит уже не человек, а уродливая выпотрошенная кукла, я снял залитый кровью макинтош и резиновые перчатки. Засунув их и остальные инструменты, с помощью которых я совершил свой акт возмездия в саквояж, я вымыл лицо в отделанной итальянским кафелем и мрамором ванной, после чего покинул особняк Джеффри.
Все было кончено - так я думал тогда.

А теперь, годы спустя, я узнаю что, оказывается, упустил из виду нечто существенное. Нечто очень и очень важное для меня. Непонятно, как это проглядел Берри, но еще более непонятно, как это все же нашло меня, обрушившись на голову словно мешок с булыжниками.
Мало того, что последние несколько недель я совершенно не уверен в стабильности своего психического состояния, мало того, что я практически добровольно записал свое имя и фамилию в список душевнобольных. Я даже опускаю тот факт, что и причина-то подобных метаморфоз, направленных на скоропалительную перестройку моего внутреннего мира, просто смехотворна - тощий мальчишка-сирота, тринадцати лет от роду. И в довершение всего совершенно случайно я узнаю, что этот мальчишка с поразительно яркими глазами, этот мальчишка, в одно распроклятое мгновение непонятно как ставший моим личным безумием, оказывается он, Сиэль Фантомхайв - единственный сын ныне почившего Винсента Фантомхайв, который, лениво потягивая чай из своего антикварного фарфорового сервиза, обсуждал с Джеффри планы, касающиеся расширения бизнеса - по совместительству убийства моей семьи.
Я и понятия не имел, что в этой истории замешано еще одно лицо, я и не думал, что есть еще один человек, которому я должен отомстить. И этот человек избежал своей участи, он умер не от того что я кромсал на кусочки мягкие ткани его тела, и дробил кости молотком, а сгорев во время пожара, может даже просто угорев.
Как вы понимаете, меня это совершенно не устраивало, никоим образом.
Получается, я выполнил лишь половину задуманного, а кому нужна половинчатая месть?
Меня обуревала дикая злость, бешенство, но сквозь его пелену я ясно видел, что все могло быть гораздо хуже. Например, если бы чета Фантомхайв была бездетна - тогда не осталось бы совсем ничего.
А так есть он. Есть Сиэль - вполне достойный преемник Винсента, во всех отношениях. И я могу направить свое личное правосудие на него.

Да, я действительно не могу позволить кому-либо причинить боль Сиэлю, все мое существо протестует против этого. Но вот что касается меня самого, тут совсем другое дело.
Это как нарыв на вашем теле: всегда кажется, что ты можешь вскрыть его гораздо быстрее и более безболезненно, чем все те доброжелатели, пытающиеся помочь тебе в этом. Боль, причиняемая самому себе, всегда ощущается менее остро, чем та, которую ты терпишь от других.
Я собирался избавиться от Сиэля Фантомхайв, вновь стать нормальным человеком, сердце которого не выдает на пару десятков ударов в минуту больше от одного только взгляда тех синих глаз. В моей голове уже крутятся различные варианты убийства, применимые непосредственно к мальчишке, но на этот раз я внесу одно существенное изменение в общую картину своего плана.
Доверие.
Небольшая деталь, которая доведет механизм, подводящий Сиэля к краю, до идеала.
Я не учел это, когда расправлялся с Джеффри, а жаль. Ведь мой отец доверял ему, он даже представить не мог, чем обернется для нашей семьи эта дружба.
Это больно когда предают, а я не вернул эту боль Джеффри, и если нет других претендентов и здесь, пройти через это придется тебе, Сиэль.

Нам обоим придется постараться.

***
- Это было восхитительно!..
Белла обвивает мою шею руками и жарко целует, прижимаясь ко мне всем телом. Длинные светлые волосы разметались по подушке, на черном постельном белье, рассыпавшиеся золотистые пряди выглядят особенно красиво, и я глажу их рукой, пропуская мягкие волосы сквозь пальцы.
Красивое лицо девушки раскраснелось, упругая грудь часто вздымается: дыхание еще не пришло в норму после оргазма.
- Это ты восхитительна. - Шепчу я, и девушка счастливо вздыхает, глядя в мои глаза.
- У меня еще никогда... Подобного не было...
Конечно не было, я и не сомневаюсь.
- У меня тоже, дорогая.
Совершеннейшая ложь.
Я лежу рядом с ней, лениво поглаживая идеально гладкое бедро, и пытаюсь прикинуть, скольким женщинам я говорил подобную чушь после того как хорошенько от... Удовлетворил их.
Мой опыт в любовных делах неимоверно богат, я доподлинно знаю как вести себя при первом знакомстве, на что нужно обратить внимание после, отвешивая комплименты, как очаровать и заставить восхищаться.
Сначала свидания, прогулки по ночному городу, ненавязчивые объятия. Затем, подгадать момент и перейти к поцелуям.
Можно сделать все проще: грубо уложить женщину на кушетку и, властно раздвинув ее ноги, довести до экстаза, не забывая и о собственном удовольствии. Подарить наслаждение столь яркое, что она забудет о вульгарности момента и спишет все на ваше неконтролируемое желание и безумную жажду обладать ею. Это даже добавит вам плюсов в ее глазах, женщины любят такую грубость: они считают ее проявлением мужественности.
А можно изображать галантную влюбленность, не ведающую наглости и похоти, до тех пор, пока ваша избранница не сойдет с ума от желания, чуть ли не требуя от вас близости:

- Но дорогая...
- Ты меня не хочешь?
- Моя любовь к тебе... Она слишком чиста и непорочна, чтобы запятнать ее столь низменными желаниями, лишить ее духовность и вместо этого...
- Заткнись и возьми меня наконец!

Не так, конечно, но все же это было ближе, чем вариант с кушеткой.
Я ухаживал за Беллой Уилкс, исполнял все ее желания и прихоти, заботливо интересовался, нужно ли ее куда-нибудь отвезти, и не хотела бы она сходить на первую постановку недавно открывшегося театра. Для меня представление было не в новинку, и я ставил аккуратные галочки у намеченных мною же пунктов соблазнения. Но я не успел дойти и до середины своего списка, а она уже лежала передо мной, недвусмысленно раскинув ноги и маня к себе пальчиком. Картина, конечно, соблазнительная, но настолько привычная, что навевает скуку.
Бывает, мне попадается категория женщин, которые считают что для меня это величайшее желание на свете - обладать ими. Спешу развеять столь смехотворное предположение: все совсем не так. Главное, знать какой тактики придерживаться, чтобы было по-твоему. Если для этого нужно применить тактику обожания - пожалуйста, мне совсем не трудно подыграть.
А на деле - просто секс.
Просто способ получить удовольствие. Похоть. Желание. И власть - люди даже сюда вплели стремление самоутвердиться, подчинить.
Просто секс - это так банально.
Ничего не стоит найти партнершу на одну ночь, или снять молоденькую проститутку в каком-нибудь борделе - умелую и покладистую.
Ты выкладываешь свои деньги, и она, улыбаясь, обхватывает напомаженными губками твой член, старательно дрочит ствол и посасывает головку, методично доводя до разрядки.
Ты можешь делать с ней что хочешь, ты можешь кончить куда хочешь - в нее, на нее.
А потом ты лежишь на смятых простынях, а она сует свернутые в трубочку деньги за лиф своего неимоверно короткого платья и уходит, стуча высокими каблучками красных лакированных туфель-лодочек.
Просто секс, ничего больше.
И вдруг, в один прекрасный день ты внезапно натыкаешься на кого-то, кто доверительным тоном сообщает тебе полный абсурд - что с любимым человеком все бывает по-другому.
Я не знаю, как это. Согласитесь, есть много вещей, которых вы не видели, есть множество того, чего вы не испытали, о чем знаете лишь понаслышке. Для меня "секс по любви" относится как раз к подобному разряду чувств.
Зачем ассоциировать секс с любовью, зачем смешивать эти понятия? Гораздо лучше, когда он приходит к тебе не под ручку с каким-то непонятным приложением, а в образе той проститутки в драных чулках: ты ей - британские фунты, она тебе - оргазм.
Все очень просто, правда? Все именно так, как это бывает на самом деле. А вы не можете преодолеть врожденную стыдливость, не можете отринуть вдолбленное в вас с детства воспитание. Вы говорите: "Я занялся с ней любовью". Скажите лучше: "трахнул".

Сегодня, когда мы обедали в ресторане, Белла спросила меня, где я живу и почему не приглашаю к себе. Вопрос вполне логичный, особенно если учесть, что сам я пропадал в особняке Фантомхайв днями напролет - исключительно из-за Сиэля, других причин конечно нет, ни единой. Но Белле об этом знать не обязательно.
Кончиком туфли она медленно провела по моей ноге, и я подался вперед, накрывая ее руку своей.
- Я приглашаю. - Возразил я ей, понизив голос. - Прямо сейчас.
Мы оба знали что идем ко мне не для того чтобы пить чай с ромашкой или любоваться на прекрасный вид, открывающийся из моего окна. Белла вовсе не была недотрогой, она считала, что стадия моих ухаживаний была достаточно продолжительна, и теперь вполне можно перейти "ближе к телу".
Забравшись ко мне на колени, она принялась расстегивать мою рубашку, и тогда я подхватил ее на руки и понес в спальню.
Белла была красива - не то чтобы для меня это было значением государственной важности, или я не привык к подобному, но, по крайней мере, мне не приходилось прокручивать в голове всякую порнографию чтобы достаточно возбудиться. Пышная грудь, потрясающая фигура, гладкая кожа. Сейчас обладательница всех этих прелестей лежит рядом со мной, а я вынужден нежно улыбаться, взирая на нее как на божество, спустившееся с небес на нашу грешную землю, дабы разделить со мной ложе.
Можно подумать, мое тело освятилось после проникновение в нее, и теперь я буду излучать на окружающих лучи благодати.
Как же надоело.

***
- Как же надоело. - Я смотрю на Себастьяна, и губы сами расплываются в презрительной усмешке, которую я не могу, да в общем-то и не хочу сдерживать.
- А?
- Говорю, надоело твое притворство.
Глаза Себастьяна удивленно округляются, и у меня возникает такое ощущение, будто я сентиментальная мамочка, чей ненаглядный сынуля демонстрирует крупицы актерского мастерства, которые он почерпнул в драмкружке. Мамуля лично отвозит его туда два раза в неделю, лелея мечту что она, возможно, станет-таки матерью неподражаемого актера. Себастьян неподражаем уже сейчас, но мамочка была бы недовольна. Неподражаемо ужасный - это бы ее совсем не устроило.
А вот мне интересно.
Все те взгляды, что Себастьян дарит Аннабелле, все те нежные касания и словно невзначай оброненные фразы, напитанные этой иллюзорной любовью. Все те провальные попытки сыграть намеченную роль - я вижу их все.
Ты же ничего не испытываешь к ней, правда? Не терпишь ни ее, ни Маргарет, я вижу это в твоем взгляде, я вижу все в твоих глазах.
Раздражение. Ненависть. Скука. И какая-то непонятная жажда, которая словно пылает внутри тебя, вырываясь наружу, опаляет и меня, заставляя чувствовать напряжение и смутную тревогу. И в то же время, мне удивительно спокойно.
Твое регулярное появление в моем доме - меня это жутко раздражает, но также забавляет. Такое чувство, словно я приобрел большого черного пса, и теперь он постоянно ошивается где-то неподалеку. А я еще не решил что предпочитаю: пса цепного или бешенного. Послушный цепной доставит куда меньше проблем, но с последним гораздо интересней.
И опасней.
- Что ты имеешь в виду, Сиэль?
Ты прекрасно понимаешь что.
- Не знаю. - Закинув одну ногу на другую, я вытягиваюсь в глубоком кресле, где, свернувшись в невообразимом, но зато весьма удобном положении, читал детектив. - Может, твою сказочную любовь, коей ты внезапно воспылал к Аннабелле?
Отложив в сторону книгу, я наконец сажусь нормально, почти физически ощущая цепкий взгляд Себастьяна на своих лодыжках.
Ненавижу шорты.
И свою память порой тоже.
- Не понимаю, что тебя так удивляет. - Себастьян снисходительно смотрит на меня и прислоняется к спинке стоящего напротив дивана. Снова весь в черном - навевает мысли о похоронном бюро или молодежных субкультурах, но я не думаю, что этот тип имеет к ним прямое отношение. Хотя, насчет бюро...
Иногда я ловлю на лице Себастьяна такое выражение, что вполне допускаю, что он косвенно содействует его процветанию. Совсем редко, ведь это выражение исчезает так же быстро, как и появляется, и оно держится на этом безупречно-красивом лице какие-то секунды, мгновения.
Но мне хватает и мгновений.
- Белла умна, приятна в общении. Она добрая. Она очень красивая. У нас с ней прослеживается схожесть мыслей и интересов. Так почему ты думаешь, что я не могу любить ее?
- А ты любишь?
- Люблю.
Он говорит об этом таким тоном, словно напоминает, что Англия расположена на Британских островах, а столица страны, в которой мы живем - Лондон. Но в его глазах горят насмешливые искорки.
- Я люблю ее. Очень.
Мои губы непроизвольно сжимаются в тонкую линию, а глаза суживаются.
- Я знаю, что ты лжешь мне.
Себастьян отталкивается от спинки дивана и в два шага сокращает расстояние между нами. Положив руки на подлокотники кресла, он склоняется надо мной так, что наши лица оказываются совсем близко, и я вижу темные глаза Себастьяна прямо перед собой.
- Тебе это не нравится? Что я встречаюсь с ней?
Он наклоняется еще ближе, и меня охватывает странное желание: хочется оттолкнуть его, и одновременно ничего не делать, съежившись, лишь глубже вжаться в кресло. Дыхание Себастьяна такое горячее - я чувствую его на свой шее, на мочке уха.
Жар чужого дыхания на моей коже, и сильные руки по бокам от меня - память немедленно вытаскивает из вороха моих воспоминаний, самые отвратительные, те образы прошлого, что я никогда не смогу забыть, даже если постараюсь, даже если захочу.
Но я не хочу забывать.
- Я порву с ней, если ты скажешь. - Шепчет Себастьян еле слышно, так, что я едва разбираю слова. - Только скажи. Скажи мне...
Он резко отстраняется, и вновь заглядывает в мои глаза.
- Тебе не нравится, что я встречаюсь с ней, Сиэль?
Теперь он спрашивает нарочито громко, совершенно другим тоном, сверля меня испытующим взглядом, и внезапно, я широко улыбаюсь, намеренно вызывая на свое лицо наигранное веселье и беззаботность.
- Мне все равно.
Ты можешь встречаться с кем пожелаешь, мне-то что за дело. Меня это не волнует, понятно? Поэтому не воображай о себе невесть что, Себастьян.

***
Равнодушие. Это то чувство, которое я хочу видеть в ярко-синих глазах Сиэля меньше всего. Во всяком случае, по отношению ко мне точно.
Сам не знаю почему, но когда он выспрашивал меня об отношениях с Беллой, мне показалось, он... Ревнует, что ли. Возможно, не признаваясь в этом самому себе, Сиэль все же хочет получать от меня больше внимания, больше заботы, которую я могу ему дать, которой он был напрочь лишен все эти годы. Возможно, он хочет побыть вместе со мной, поговорить о чем-то, куда-то сходить. А не провожать меня и Беллу хмурым взглядом, когда я вынужден вести ее на очередное свидание, вписанное в мой четкий график. Возможно... Возможно, я вижу лишь то, чего хочется мне самому. Я хочу сказать, мне бы определенно польстило, если бы Сиэль ревновал.
Он совершенно отличается от тех людей, с кем мне приходилось иметь дело раньше, и было бы приятно увидеть, как он постепенно впадет в крайнюю степень обожествления моей персоны, послав свою гордость в Тартарары. Ну вы же помните, что я говорил? Таких людей как Сиэль хочется сломать, сделать зависимыми, но я должен сказать, что собираюсь монополизировать право на это желание.
Я буду тем, кто поставит в ряд всех его обидчиков, и немедля разделается с теми, на кого упадет косой взгляд Сиэля, я накажу для него любого, выполню самые безрассудные его желания. А взамен увижу его всего. Все слабости, все страхи, все желания. Все то, что он прячет от других, что ему необходимо прятать, чтобы оставаться сильным.
Целиком и полностью.
Вот только он пока не то, что не ломается - даже не гнется. Пока.

Зато со мной происходит что-то странное, не знаю даже как описать.
То, как я смотрю на него - так было с самого начала, или это началось только сейчас? И если да, то почему я пропустил момент, когда стал видеть в тринадцатилетнем мальчике не только объект своей запоздавшей мести, а еще и человека, регулярно вызывающего в моей голове навязчивые мысли о сексе?
Сиэль Фантомхайв, ребенок, которого я собираюсь убить. И я его хочу.
Он закидывает ногу на ногу, а я смотрю на его тонкие лодыжки, он опускает голову, и мне хочется протянуть руку и отвести с его лица прядь мягких волос, одновременно почувствовав бархатистую кожу его щеки своей ладонью.
Совершенно ясно я начал осознавать, что меня привлекает абсолютно все в этом угловатом теле, я понял, что меня раздражает, когда его коленки закрыты брюками, а поднятый воротник куртки скрывает тонкую нежную шею. И в то же время, я неимоверно злюсь, видя его стройные ноги, или плоский живот, который мне любезно представляет на рассмотрение задравшаяся рубашка, когда Сиэль поднимается на цыпочки и тянет руки вверх, чтобы достать любимую чашку с верхней полки кухонного шкафа.
Меня всегда злили вещи, которые я хотел, но которые не находились в моем личном пользовании. Оказалось, с людьми то же самое.
Вот только я всегда получаю желаемое.
Если разобраться, в общем-то не случилось ничего особенного. Конечно же, мне доводилось заниматься сексом с мужчинами, не признать того факта, что при этом можно получить уйму удовольствия, просто глубо. Поэтому пол в данной ситуации значения не имеет. А что до возраста Сиэля... Какая, собственно, разница? Я ведь не думаю о том, что мне рано убивать его, так почему я должен считать что тринадцать - это мало для того чтобы трахнуть?
В твоих мыслях прослеживается четкая логика, Себастьян, определенно.

Поток моих логичных мыслей прерывает голос Беллы, как только я торможу, и машина останавливается у обочины.
- Я не приглашаю тебя сегодня, дорогой, потому что мы с матерью поедем к Лили.
- К Лили? Кто такая Лили?
Белла закатывает глаза, и начинает стремительно рассказывать мне трагическую историю бедняжки Лили, которая только вчера узнала об измене жениха, и теперь на грани самоубийства, желая исчезнуть из этой жестокой, несправедливой жизни, причиняющей несчастным женщинам лишь боль и разочарование.
Несчастным сорокапятилетним женщинам, женщинам, которые обручились с молодым красавцем-повесой и теперь сетуют на ветреность своего любимого - не лишне упоминать и про возраст, дабы в головах сочувствующих сложилась более четкая картина происшедшего.
- Я и мама - мы знаем ее столько лет, и теперь просто обязаны подбодрить в столь ужасный час, понимаешь, милый?
- Конечно, милая. - Я понимающе улыбаюсь, вкладывая в свою улыбку не только сочувствие к бедняжке Лили - покинутой любительнице молоденьких мальчиков, но и гордость за свою любимую, у которой столь чуткое сердце и отзывчивая душа.
Постойте-постойте, в таком случае, как же...
- А как же Сиэль?
Белла беспечно махает изящной ручкой.
- Это всего лишь на день, он вполне сможет остаться один.
Его нельзя оставлять одного, почему уровень кретинизма всех этих людей, составляющих окружение мальчишки, зашкаливает настолько, что они не в состоянии уяснить столь простую истину?
- Ну, нет, Белла. - Я тянусь вперед, отводя назад прядь золотистых волос, и большим пальцем обвожу контур нижней губы. - Я не думаю, что это хорошая идея.
- А что в этом такого? Завтра и школы-то нет, а один он никуда не пойдет. Посидит дома, посмотрит телевизор. А завтра вечером мы вернемся. Ты же видишь какой он - даже когда мы с мамой дома, Сиэль не испытывает никакого удовольствия от нашего общества.
Уж в чем-чем, а в этом я его прекрасно понимаю.
- Дерзкий мальчишка, - Шепчу я в ее губы. - Не ценить общество столь пленительной девушки...
После поцелуя Белла смотрит на меня подернутыми пеленой желания глазами, а я, обольстительно улыбаясь, приводил неоспоримые доводы и объяснял, почему Сиэля никак нельзя оставить одного.
- Конечно, следует наказать за такое мальчишку, но, думаю, он просто еще слишком мал.
Я совершенно так не думаю.
- И я думаю, оставаться дома одному, да еще на ночь, ему не следует. - Я пристально посмотрел на Беллу, добавив во взгляд лукавый намек. - Разве ты поступила бы так... Со своим ребенком? Я - нет.
- Себастьян... - Игнорируя определенные неудобства, неизменно возникающие, когда вы пытаетесь забраться с переднего сидения на колени водителя, Белла залезла на меня и, обхватив за шею, вновь начала целовать
- Ты... Специально делаешь это, да?..
Мои руки поглаживают ее талию, регулярно спускаясь ниже, и я чувствую, что еще немного, и она отдастся мне прямо в машине, с легкостью игнорируя непристойность ситуации. Ну, в общем-то, я не был против.
- Специально делаешь все, чтобы я влюбилась еще сильнее...
- Любви много не бывает. - Запустив руки под короткое бежевое платье, я нагло подцепляю край ажурных трусиков, стаскивая их вниз, и Белла бесстыдно стонет.
- А твоей мне мало всегда. - Заканчиваю я свой романтический бред очередной лживой фразой, и выключаю свет.
***
- А ты здесь что забыл?
Едва дверь за Беллой и Маргарет захлопнулась, а я уверенным движением закрыл ее на замок, Сиэль, до этого момента увлеченный их отъездом настолько, что махал вслед обеим женщинам рукой, без всякого видимого усилия удерживая на лице довольную улыбку, моментально потух, воззрившись на меня как на вражеского шпиона, проникшего на тщательно охраняемую территорию.
Ты поздно спохватился, знаешь? Я уже разведал все о здешней обстановке, я внедрился в доверие твоего окружения, и что теперь? Ты остался со мной один на один.
Впрочем, ничего радикального я предпринимать не намерен, еще слишком рано, поэтому расслабься. Полностью, хорошо? Мне нужно чтобы ты доверял мне, иначе ничего не выйдет.
Сиэль идет за мной, когда я прошествую на кухню и достаю турку - ну да, я знаю, где она находится. Маргарет как-то решила угостить меня тем, что она называла "свежесваренным кофе", и мы с Беллой присутствовали при процессе его приготовления. Так что если честно, я даже не уверен, смогу ли я пить этот прекрасный напиток вновь.
Сиэль с явным недовольством наблюдает за тем, как по-хозяйски я достаю с полочек все ингредиенты, и я улыбаюсь ему.
- Я остался, чтобы присмотреть за тобой.
Фраза действительно неудачная, хотя в принципе, прекрасно отображает суть, и Сиэль морщится:
- Мне не нужна нянька, ясно? Так что можешь избавить меня и мой дом от своего присутствия.
Он нетерпеливо смотрит на то, как я насыпаю коричневые зерна в кофемолку, и цедит сквозь зубы:
- Я имею в виду, прямо сейчас. Кофе можешь попить и у себя.
Совсем нехорошо.
- Сиэль, ты просто неправильно все воспринимаешь.
Мальчишка удивленно приподнимает бровь, и я вижу в его глазах неудержимое желание съехидничать.
- Неужели?
- Конечно. Просто посмотри на это с другой стороны. Мы в доме одни, девушки уехали по своим делам...
Я пытаюсь подобрать нужные слова, но все дело в том, что надобность их актуальна лишь для меня, Сиэль же не проявляет никакой заинтересованности.
- Мужская компания...
- Ну конечно. - Фыркает он. - Посидим перед телевизором с кружкой пива в руке, и пообсуждаем мужские проблемы, связанные с машинами, женщинами, и деньгами? Или, может, будем пить кофе и вести беседы о политике, уровне преступности и ценах на нефть?
- То, что я варю кофе, вовсе не доказывает мою заинтересованность в политике. - Отвечаю я. - Ты действительно неверно оцениваешь ситуацию, и... Я вовсе не думаю о тебе как о ребенке.
Я смотрю прямо в глаза мальчику, словно пытаясь вложить в его голову все свои мысли на этот счет. Ему тринадцать, да, но это ничего не значит. Я не могу думать о нем как о ребенке, я не воспринимаю его таковым. И ему не стоит заблуждаться на этот счет.
- И я делаю это не для Беллы или Маргарет.
Не в силах подавить усмешку, я протягиваю к мальчишке руку, подчиняясь внезапному желанию прикоснуться к нему. Сиэль отводит ее. Уже не отбрасывает - это, несомненно, прогресс.
- Ты же сам сказал мне сегодня что знаешь, как я ее люблю. - Слово "как" я произношу с нажимом, выделяя из общего контекста, и он, конечно же, не может не услышать этого. - Мне казалось, ты все понял.
Тонкая, четкая бровь Сиэля ползет вверх.
- В таком случае, ты делаешь это ради себя.
- Я делаю это ради себя.
Прищурившись, Сиэль внимательно смотрит на меня, затем бьет по столу подушечками пальцев.
- Принесешь мне кофе в гостиную. С молоком.

***
Когда Маргарет сообщила, что они с Аннабеллой едут на день к подруге, я думал, что собираюсь провести приятный вечер, когда мое сознание будет тешить мысль, что во всем доме не будет присутствовать ни единой личности, вызывающей у меня раздражение и желание поскорее удалиться в свою комнату.
Но некто Себастьян так не считал.
Я понятия не имею, что ему за дело до того где, когда и с кем я остаюсь, но эта заботливая мамочка решительно обломала все мои планы, заявив, что сегодня будет ночевать здесь, без вариантов. Разве что я хочу отправиться к нему - в этом случае он никаких проблем не видел.
Я предпочел свой дом, статус негостеприимного хозяина и навязчивого гостя Себастьяна, нежели экскурсию в доме Михаэлиса, увольте.
Включив телевизор, я лег на диван и вытащил пульт из-под груды маленьких подушек. Я менял каналы, пытаясь найти что-то интересное, но, видимо, в качестве развлекательной программы сегодняшнего вечера, телевидение предлагало лишь набор викторин, несколько мыльных опер и боевик. На экране постоянно бегала кучка устрашающе-сурового вида людей с самыми разными видами оружия, и их жертвы, которым плохие парни периодически устраивали зрелищные кровопускания. Сюжета я не уловил.
- Что это ты смотришь, Сиэль? - Сквозь дикие крики очередного убитого, до меня донесся бархатный голос Себастьяна и, пожав плечами, я переключил на другой канал. Здесь показывали какой-то концерт и, прикинув, что это все же лучше предсмертных воплей или просто тишины, я отложил пульт, немного приподнимаясь.
- Ничего. Где мой кофе?
- Вот, пожалуйста.
Себастьян поставил поднос с двумя чашками и вазочкой с суфле на диван, и сам присел рядом, на самый край. Мысленно, я отметил, что в кресле ему было бы куда удобнее, но его, видимо, все устраивало. Кофе пах замечательно. Я взял свою чашку, и отпил немного. Сладкий. Зачем тогда это суфле?
- Завтра у тебя выходной?
- Ага.
- Белла сказала, они с матерью вернуться под вечер, так что мы можем сходить куда-нибудь. Не обязательно весь день сидеть дома.
- Сходи. Тебя никто и не держит.
- Но я хочу сходить с тобой.
Он сказал это таким тоном, словно его желание имеет значение государственной важности, и после того как он его озвучил, мне не остается ничего другого, кроме как сделать все, что в моих силах для его скорейшего осуществления. На губах сама собой появилась ехидная улыбка, и я многозначительно кивнул Себастьяну:
- Я приму это к сведению.

Когда я допиваю кофе, то ставлю чашку на поднос и тянусь к суфле, а Себастьян спрашивает, не хочу ли я еще. Я не хочу.
- Скажи, Сиэль, мебель в этом доме - ее выбирал ты? - Внезапно интересуется он. Я качаю головой.
- Не обедняй моих оформительских способностей. Я отдавал всю уцелевшую мебель на реставрацию, остальное выбирали Маргарет и Аннабелла.
- Вот как. - Он усмехается. - Впрочем, я должен был догадаться.
- Потому что "у столь прекрасной девушки, несомненно, должен быть столь же прекрасный вкус"?
Себастьян смеется.
- Думаю, мы оба понимаем, что это была простая вежливость.
- Простой подхалимаж. - Поправляю я.
- Не будем придираться к словам.
Он убирает поднос с чашками на небольшой столик и устраивается поудобнее. Его рука задевает мои ноги, и я подтягиваю их под себя.
- А тебе никогда не хотелось обставить особняк в соответствии со своим вкусом?
- Хотелось, конечно. Только мне нужна куча людей, а Маргарет точно не будет помогать мне в этом, чтобы сохранить все то, что уже купила.
- На твои деньги.
Я вспыхиваю. Какая ему вообще разница? Говорит о том, что я прекрасно знаю и без него.
- Ну а тебе-то что?
- Я мог бы помочь тебе с этим. Я организую перевозку и установку, а ты сможешь выбрать то, что нравится именно тебе. Можно поменять...
- Ты делаешь лишь то, что нужно и выгодно тебе, так с какой стати мне помогать тебе в этом?
Я больше не в силах выдерживать подобного лицемерия. Ведет себя словно мамочка, словно взрослый друг, человек, желающий лишь одного - помочь. А я не настолько идиот, чтобы верить в это. Я не хочу принимать его помощь, делая для него тем самым что-то, и даже не зная, что именно. Не хочу, чтобы меня водили за нос, держали за ребенка, от которого можно получить что угодно, насыпав в ладошки пригоршню конфет. Ненавижу это.
Этот идиот развалился чуть ли не на весь диван, теперь, как бы я не сел, он все равно задевает меня, и это раздражает так, что хочется резко вытянуть ногу, сбросив Себастьяна на ковер. Вот только подобный маневр против него будет совершенно бесполезен, поэтому встаю я, и порывисто взяв поднос, направляюсь к выходу.
- Ты куда? - Себастьян сразу же принимает нормальное сидячее положение, и удивленно смотрит на меня.
- К себе. Спасибо за кофе.

***
Сейчас около трех часов ночи, все это время я сидел внизу, смотрел телевизор и курил. А теперь иду по коридору второго этажа, направляясь к комнате Сиэля.
Такое невероятное чувство - стоять перед дверью, за которой находится человек, убийство которого ты уже полностью спланировал, и мысленно утвердил. Несколько часов назад, сидя рядом с ним на диване, я добродушно улыбался, обсуждая с Сиэлем меблировку его особняка, а сейчас могу сделать так, что следующие минуты его жизни окажутся последними.
Один на один со мной в этом темном поместье, без оружия, без защитника, без малейших шансов на спасение.
Это очень заманчиво, но я ведь хочу, чтобы все было не так. Совсем не так. И поэтому, придется подождать.

Мерное тиканье часов и воцарившуюся тишину прерывают какие-то звуки, похожие на стоны. Сиэль. Я не думаю ни о чем, просто немедленно опускаю вниз ручку и, распахнув дверь, захожу внутрь.
На большой двуспальной кровати, прямо в середине, лежит Сиэль. Тонкие обнаженные ноги запутались в сбившемся одеяле, пальцы намертво вцепились в наволочку подушки. Ему снится кошмар, и Сиэль что-то бормочет, стонет, тяжело дышит. Рубашка на его спине влажная от пота, спутанные волосы закрывают лицо.
- Пусти...
- Сиэль.
- Не тронь меня!
Сиэль...
- Не трогай меня! Отпусти!..
- Проснись, Сиэль!
Он отбивается сквозь сон, но я крепко держу его, трясу за хрупкие плечи, притягиваю к себе. Мальчишка судорожно вздыхает, словно выныривает на поверхность из каких-то неведомых темных глубин, где у него давно закончился кислород. Вспышка молнии озаряет его бледное, перекошенное ненавистью и страхом лицо, и он кричит:
- Отпусти меня!
- Успокойся. Я здесь. Я с тобой.
Он дергается в моих руках, но я лишь крепче обнимаю худенькое тело, шепчу успокаивающие слова, поглаживая узкую спину с выступающими позвонками, встрепанные волосы, вздрагивающие плечи.
Он замолкает, только дышит часто-часто, прекращает отбиваться и говорит: "Хватит, Себастьян... Уже все. Все нормально".

***
- Как глупо... - Я выдавливаю из себя короткий смешок, кивая в сторону прикроватной тумбочки. - Я, должно быть, слишком долго читал Эдгара По перед сном.
Я вздыхаю, пытаясь вобрать в легкие побольше кислорода, но объятия Себастьяна несколько препятствуют этому.
- Или это, все же, тот боевик...
Руки Себастьяна обручем сомкнуты вокруг моего тела, даже когда я говорю ему отпустить, он не разжимает их, лишь проводит вверх по моей спине. Широкая ладонь ложится на мой затылок, длинные пальцы зарываются в волосы.
Когда он так близко, мне жарко и неловко, я не хочу чувствовать себя так.
Высвободив руки, я наконец отстраняю его от себя и, дотянувшись до одеяла, заворачиваюсь в него, словно в мягкий кокон.
- Это всего лишь ночной кошмар, ничего больше. Ты можешь идти к себе, спасибо что разбудил.
- Я останусь здесь. - Немедленно выдает он, нахмурившись.
- Что?
- Я говорю, что никуда не уйду.
Себастьян смотрит на меня, и теперь хмурюсь я, отрицательно качая головой.
- Все действительно хорошо. Иди.
Уходи, Себастьян.
Останься.
Он встает, но вместо того чтобы уйти, садится на пол, откидывая голову на край кровати. Глаза Себастьяна закрыты, левая кисть свисает с согнутой в колене ноги.
- Даже если ты говоришь так, я никуда не собираюсь. - Говорит он. - Поэтому просто спи.
Он что, намеревается просидеть так всю ночь? Идиот... Можно подумать, мне это надо. Пусть... Пусть не думает, что наутро я буду благодарить его за это, и не имеет никакого значения то, что я действительно не хотел оставаться в комнате один - я же не просил его сидеть здесь, я говорил ему уйти.

За окном гремит гром, и комната периодически освещается яркими вспышками молний.
Ненавижу грозу.
В такие ночи мне всегда снятся кошмары, и когда я просыпаюсь от собственных криков, то больше не закрываю глаз, потому что едва я сделаю это, то сознание вновь будет атаковано образами прошлого.
Ученые давно доказали, что сны - это комбинация отрывков окружающей нас реальности, случившихся наяву событий, но в моем случае это никакие не отрывки - я все переживаю заново. И если наяву я могу сдерживаться, когда в голове мелькают воспоминания о том, что причинило мне боль, то во сне я не могу себя контролировать.
Так глупо.
Гроза за окном, и Себастьян в моей комнате. Его глаза закрыты.
Можно представить, что он спит, а можно думать, что он прикрыл их лишь на пару минут, и если мне снова станет страшно, он сразу же проснется и рассеет наведенный снами морок.
Я буду думать, что он спит.
Придвинувшись к краю кровати, я утыкаюсь носом в темноволосую макушку, вдыхая исходящий от его волос запах - запах крепкого кофе, сигарет и шампуня.
Я закрываю глаза и засыпаю.

@темы: жестокость, Фанфик, психология

---

[Эйли-Пеле]

"выдохнула" Это опять я. С маленькой зарисовкой, точнее, фанфиком, цель которого - описать внутренний мир персонажа. Дело всё в том, что на форумах царствует яой, и потому моё творение осталось не у дел. А мнения узнать всё-таки хочется. И ещё интересно, воспринимается ли эта зарисовка без знания того, о ком идёт речь. До полноценного рассказа я ещё не дозрела, так что читайте, что есть.

Резко и болезненно сжался однажды мир, и заполнила его до самых краев чернильная тьма. Спокойная внешне, рвет и мечет она изнутри, давным-давно уже не оставив в моей изодранной в клочья душе ни единого живого места. Зовет она из затуманенной глубины синего камня на моем пальце, зовет множеством чужих голосов, умоляющих о чем-то, кричащих… Два из них слышны лучше и резче остальных. Надо сжать зубы, отрешиться ото всего и слушать, слушать, чтобы не забыть.
Но тьма не желает замирать на месте, о, как хитра она. То вдруг силой и властью поманит, могуществом беспримерным, что ее же оружие верное дать только и может. Возведет на трон да склонит голову, скрывая жгуче-язвительную улыбку – никто не станет служить за так!
А то вдруг поиграться решит тьма и лица любимые сольет воедино в жуткую маску. От нежного такого взгляда двух разных глаз заорать хочется, будто зазубренным клинком по сердцу нещадно полоснуло. Тихо посмеивается тьма.
К тем, кто мог бы противостоять ей, неумолима взбешенная тьма. Сломанными марионетками швыряет их к подножию трона – вот, взгляни!
Смотрю. Подпираю подбородок рукой – слишком тяжела корона. Закидываю ногу на ногу – слишком высок трон. Чего ждешь ты от меня, тьма? Я не забуду о ненависти.
Хороший граф, вкусная душа, шепчет довольно тьма. Я чувствую взгляд алых ее глаз, постоянно, неотступно. Изучает.
Мне нет дела до ее тайн. Мне ясны ее намерения, и этого довольно.
Исполню то, что завещано, отмщу за тех, чьи голоса неумолчны и погружу в адские глубины тех, чей долг передо мной не оплачен. А потом – забирай меня, тьма.
Я и так слишком долго блуждал в тебе.

---

[Erick-York]

Эра Человека

Пой, человек-глыба!
Ешь, человек-стена!
И оставайтесь в отрыве
От тишины и сна,
И оставайтесь на марше -
Главное тут ни при чем;
Только упал - сразу тащит,
Впившись когтями в плечо
В розово-красное море
Сквозь отдыхающих, вглубь...
Это печально. До горя
Не дотянули чуть...

Плачь, человек-листовка!
Бей, человек-загар!
В ядерных боеголовках
Гипотетический жар
Их до икоты пугает
И не дает глотать -
Ну так и сплюнь, дорогая,
Или захлопни пасть!
И за секунды растворы
В розово-красную муть
Слились. Кто щелкнул затвором? -
Не дотерпел чуть-чуть...

Спи, человек-улыбка!
Пей, человек-сталь!
Бог признается в ошибках
И говорит, что устал;
Вы - оставайтесь на марше,
Раз остаетесь здесь -
По одиночке утащит
В розово-красную смесь,
Имя которой "люди",
Где не дадут уснуть,
А вашей эры не будет -
Не доиграли чуть...

---

[Achenne]

Игрушка


От аффтара: недавно приключился спор (не буду говорить где))) о том, можно ли читать фики, не зная «ктовсеэтилюди». Провожу эксперимент. Да, это фанфикшен, и свой фидбек от знающих мир, персонажей, собственно первоисточник – канон, я получила. Но мне интересно, как это можно (можно ли?) понять, если не знать.
Текст небольшой.

Фэндом: Dragon Age II, AU по отношению к финалу игры.

1620 слов

Закончилось все так, как закончилось; спустя несколько месяцев можно смириться и даже считать – так лучше. Лучше для всех. Для города, в котором, словно в водостоке, собиралась дождевая вода-кровь, для всех них.
Для Мередит – в том числе.
После того, как Защитник выдал своего приятеля-отступника – и после того, как в Церкви обнаружили готовую взорваться смесь селитры с драконьим камнем, Киркволл содрогнулся, спешно, истерично меняя власть.
Мередит помнит смутно. Защитник пригласил в Киркволл Ищеек, был долгий мучительный процесс, грязный – грязнее Клоаки только Казематы, старая истина Города Цепей.
Мередит помнит очень, очень смутно.
Обрывками, похожими на клочья жженой бумаги. У нее почему-то отобрали меч – на этом настаивал Защитник и этот нахальный гном Варрик; гном утверждал, будто знает, откуда взялось оружие.
Несколько недель Мередит думала, что сходит с ума без сладкого пения, чистого и прохладного, точно родниковая вода; то пел лириум, теплый и неумолимый, словно глас самого Создателя в ее руке. Но потом – не без помощи магов, нужно признать, - ей стало лучше; и после недлинного суда рыцаря-командора отправили в отставку. Это была почетная отставка – имение в Верхнем Городе (правда, на самом отшибе Верхнего Города), пятьдесят золотых ежегодной «пенсии».
Однако не это помогло Мередит смириться с судьбой. Тот же процесс – Защитник и Ищейки против храмовничье-мажеской власти Киркволла завершился… можно сказать, в ее пользу.
Она выиграла тот бой, что был для нее важнее прочих.
Бой с Первым Чародеем Орсино.
Как и стоило ожидать, в его комнате нашли книги по магии крови; сам эльф клялся, будто лишь интересовался исследованиями, никогда не применяя проклятое искусство на практике, но толпа требовала мести – в конце концов, один из магов чуть не убил саму Преподобную Мать, а еще выяснилось знакомство Орсино с киркволльским маньяком… обвинений оказалось достаточно, чтобы Первого Чародея постигла заслуженная кара.
Усмирение.
Мередит, уже смещенная и не имеющая никаких прав, добилась возможности присутствовать на ритуале. Это было личное. Это было более личное, чем месть духу собственной сестры – когда Мередит умрет, она найдет проклятую суку почему-ты-продалась-демону, и выбьет ее бесплотные мозги. Но Орсино отравлял жизнь Мередит в течение долгих тринадцати лет, а поэтому она совершенно забыла о песни лириума и собственной отставке.
Она надеялась, что эльф будет валяться в ногах храмовников, умоляя пощадить. В конце концов, он всегда… почти боялся Усмиренных; настолько, что избегал лишний раз проходить мимо пустоглазого экс-мага.
Орсино… разочаровал. Или напротив, сумел сохранить достоинство; Мередит знала его достаточно хорошо, чтобы рассмотреть холодный пот и дрожащие руки, но только просил прощения у Защитника – «клянусь, если бы я знал, чем занимается Квентин…»
Ему не дали договорить. Защитник развернулся, покидая зал. Да, теперь он стал новым наместником – а новым рыцарем-командором стал Каллен, Мередит почти не возражала, он хороший мальчик и справится со своими обязанностями.
Усмирение – довольно интимный ритуал.
- Нельзя, чтобы Орсино оставался в Круге. Напоминанием обо всем, что было, - Мередит по-прежнему настаивала на Праве Уничтожения, только мысленно. – Я заберу его… позабочусь о нем.
Каллен, проводивший ритуал, брезгливо дернулся. Но согласился.
Весь Киркволл, в конечном итоге, мечтал избавиться от тех, кто напоминал о противостоянии магов и храмовников.
Так Орсино попал к Мередит.

Позже она спрашивала: почему с ним так?
Обычно Усмиренные лишены эмоций и чувств, но собраны, самостоятельны, и как всегда считала Мередит, куда разумнее «нормальных» магов. Но что-то не заладилось, Орсино не повезло.
Вернее, как объяснили: чем старше маг и чем сильнее, тем крепче его связь с Тенью и тем серьезнее Усмирение разрушает его личность. «Поэтому, монна», - мальчишка из Казематов ежился, озирался и переминался с ноги на ногу, - «…обычно Усмиряют сопляков, еще Истязаний не видавших. Они потом нормальные, ага… почти нормальные».
Орсино не ученик.
Орсино куда хуже других Усмиренных.
Чаще всего он почти не двигается, если не прислушиваться к ровному мерному дыханию, его легко принять за мертвеца. Впрочем, выглядит абсолютно здоровым – даже будто моложе прежнего, Усмирение разгладило мимические морщины, лицо эльфа гладкое, фарфорово-гладкое и кукольное. Ярко-зеленые глаза не моргают. Знак на лбу кровоточит – неровно поставленный, словно Орсино в последний момент отдернулся от лириумного клейма. Мередит порой тянет собрать капельки рубиновой влаги с алебастрово-белой кожи.
Орсино приходится кормить с ложечки, потому что его тело не чувствует потребности в пище; простейшие навыки самообслуживания сохранены, но и только.
Мередит не возражает.
Мередит нравится кормить, одевать и снимать одежду с эльфа, рассматривая его худощавое гибкое тело – человеческие мужчины его возраста сутулы и дряблы, но Орсино почти идеально-прекрасен; и в который раз Мередит думает об игрушке.
Ее игрушке. Ее любимой игрушке.
Может быть, именно об этом она мечтала столько лет.
Его послушание невозможно назвать даже рабской покорностью. Это послушание вещи – уютного кресла, удобных комнатных туфель. Он равнодушен к любым манипуляциям, мерно дышит, и глаза его поблескивают, отражая в расслабленно-расширенных зрачках интерьер поместья.
Мередит нравится покупать ему… странную одежду (через служанок, тайком и у самых подозрительных торговцев Нижнего Города). Такое носят шлюхи в «Цветущей Розе»; но разве он не прелестно смотрится в кружевных орлейских чулках – у него такие стройные длинные ноги, в кожаном корсете, подчеркивающем и без того узкую, можно обнять четырьмя пальцами, талию?
Его волосы отросли – жаль, он рано поседел, это не связано с возрастом, скорее с магией и лириумом в его крови. В юности он был жгучим брюнетом.
Однажды Мередит решает восстановить прошлое, и красит мягкие волосы Орсино в черный. Брови тоже – когда краска попадает в широко и равнодушно распахнутые глаза, он даже не смаргивает; и потом Мередит долго и заботливо вымывает жгучую алхимическую настойку из-под воспаленных покрасневших век.
На боль Орсино не реагирует тоже. Мередит пробовала. О да, она пробовала – иглы под ногти, иглы в языке и между ног, как-то ночью она… пожалуй, перебрала орлейского красного, то ли ища замену сладостной песне лириума, то ли пытаясь докричаться до кого-то невидимого, неощутимого, как сам Создатель. Она вытащила Орсино на середину комнаты – свою маленькую хорошенькую куклу, - и утыкала его швейными иглами, пронзая светлую кожу с упоением вышивальщицы, выводящей причудливый рисунок.
Орсино дышал, не моргал, не реагировал.
Мередит сползла на колени, обняв его, и разрыдалась; но, конечно, никто не узнал об этом.

Орсино не всегда молчит. Если приказать напрямую – говорит, и говорит пугающе-правильно, будто подчеркивая - Усмиренный не слабоумный; его интеллект сохранен, его разум остался прежним, вот только души и эмоций недостает умной красивой кукле. Мередит расспрашивает его об экспериментах с магией крови, и Орсино, почти не прерываясь на дыхание, выкладывает подробности.
Да, работал с Квентином. Да, я изучал магию крови, некоторые направления крайне любопытны, особенно в сочетании с заклинаниями школы Духа – некромантией. Нет, я не использовал магию крови. Нет, я перестал общаться с Квентином, как только тот переступил грань моих понятий о том, что является нравственным и безнравственным, - и в мертвом произношении Орсино слова так пусты, словно склянка из-под лириумного зелья, думает Мередит.
Она спрашивает его о себе.
Орсино повторяет: да, я ненавидел тебя. Всегда ненавидел, потому что ты пыталась уничтожить тех, кто был дорог мне.
Мередит бьет наотмашь, но это то же самое, что кормить с ложечки супом из крабов, нарезать и вкладывать в рот Орсино бифштекс, следя, чтобы он прожевал и проглотил – если не следить, то эльф заморит себя голодом, так чуть не случилось в первые дни, Мередит едва откачала его после обезвоживания и истощения; то же самое, что натягивать на него черный кружевной корсет с подвязками.
Усмиренные никогда не меняются.
В конце концов, Мередит целует его – сначала кровавый знак-шрам на лбу, потом сухие глаза, висок с тонко подрагивающей жилкой и нечетко очерченные припухлые губы; только теперь Мередит приходит в голову: ей всегда казалось – Орсино выглядит, будто зацелован десятком влюбленных магесс-учениц.
У него просто такие губы.
Забавно. Следовало Усмирить его, чтобы понять.
Она говорит ему – ты всегда был идиотом, ты всегда был просто глупым самонадеянным эльфом, который вообразил себя наследником чародейки Казимиры, но орудовать прославленным посохом – еще не значит стать равным. Так тебе лучше, добавляет Мередит, и нежно перебирает крашеные волосы Орсино, а по пустым глазам цвета хризопраза разбегаются блики факелов.
Орсино костлявый, теплый и у него очень нежная кожа. Неосторожное прикосновение неизбежно оставляет синяк. Может, какие-то проблемы с сосудами, которые он мог контролировать пока был магом, а теперь болезнь медленно расползается в нем.
Мередит обнимает его.

К ней никто не приходит.
Киркволл предпочел забыть рыцаря-командора, как забывают неудобных родственников – сумасшедших тетушек, братьев-картежников или магов в Башне Круга. У Мередит две служанки, Орсино, и больше никого она не видит неделями, избегая, в свою очередь, города, который отвернулся от нее. Словно замели под ковер кучку мусора.
К ней никто не приходит, о ней не вспоминают и всем плевать, что она бродит по маленькому саду поместья под руку с бывшим врагом, и тот следует за ней тонкой изящной тенью.
Мередит не сообщают даже новостей – через служанок иногда удается вызнать про Наместника-Защитника, про Каллена. Про Первого Чародея – им, вернее ею, стала сестра Защитника, Бетани Хоук. Мередит передергивает – Орсино ведь любил эту девушку, и далеко не отношения учителя и ученицы связывали их. Мередит чувствует что-то сродни вине. Она отобрала у Бетани ее игрушку.
Игрушка Бетани была живая, умела шутить, танцевать, рассказывать древние истории – может быть, об Арлатане, ведь все эльфы любят рассказывать об Арлатане, - и целовалась игрушка страстно, и в постели могла не только вытянуться рядом.
Мередит едва не прогоняет служанку пинком.

Орсино лежит на кровати, больше всего напоминая мертвеца, готового к погребальному костру. Вытянутые вдоль тела руки, широко распахнутые глаза, полуоткрытый рот. Мередит не трогала его уже с полсуток, и если не приказать – встань, иди, - Орсино будет лежать так и дальше.
Мередит садится рядом, нараспев читая Песню Света.
Возле кровати, на тумбочке помимо графина воды и вазы с фруктами, кинжал. Тонкий узкий кинжал, чем-то похожий на самого эльфа. Мередит знает – если бы Орсино мог, попросил бы о последней милости.
Ты ведь больше не ненавидишь меня, правда?
У тебя ведь больше нет никого, правда?
Ты ведь… простила меня, правда?
Да, отвечает Мередит, и сжимает рукоять в ладони. Когда она бьет между ребер, Орсино вздрагивает, а затем зрачки сужаются – впервые за много месяцев, и вместе с пенящейся розовой кровью на губах проступает полувскрик, ужас, и – облегчение.
Улыбка Орсино – самое светлое, что она видела в жизни.
Мередит знает: он тоже простил ее.

@темы: Рассказ

---

Пейзажное

[Мастер-]

А небо будто раскололось,
и горизонт присел от страха.
И всё отчётливее голос
Христа
и Будды, и Аллаха.
Расположились боги в ложе
из туч.
Играет увертюра.
Мотив мелодии несложен,
элементарна партитура.
Весна,
безруким дирижёром,
стремится подчинить оркестр
и, подоспевшим
форс-мажором,
готовит перемену мест.
Дождя
промокшая попона
накрыла город с головой,
перемешала листья клёна
в одно
с берёзовой листвой.
Переменила чёт и нечет,
смешала страх и наказанье,
недоразлуки,
недовстречи,
не до… не то…
недостраданье.
И стуки колеи трамвайной -
как будто в камере соседней
стучат
морзянкой поминальной
в ознобе
ночи
предпоследней.
Перемешались день и слякоть.
Перемешалась ночь и грёзы.
Позавчера
хотелось плакать,
сегодня странно быть серьёзным.
Устанет дождь,
обрушив тонны
воды,
на купола и крыши.
Предполагался он бездонным,
ну а теперь
почти не слышен.

Антракт.
Недружною гурьбой,
как будто очередь к буфету,
скандалят тучи меж собой,
давая путь
теплу и свету.

@темы: Стихи

---

рынок

[демодок]

Ночь кончается, плавится.
Я бегу переулками.
Открываются лавочки.
Пахнет свежими булками.

Ах, как много хорошего
обещают шатры!
Но в карманах ни грошика,
и друзья не щедры.

Ах, как запахи гулки,
аж слепят на бегу!
Я не ем эти булки,
я их только пеку.

@темы: Стихи

---

Леди Фауст

[i-key]

Что ты прячешь, леди Фауст, за зеркальными очками? Мысли мечутся, как страус, пряча истину в песок. И впускают нити страха в продырявленные мочки иглы чьей-то злобной воли, от судьбы на волосок.
Сердце бухнулось в колодец, как зимой с высот небесных, стылый сумрак рассекая, глухо паданцы летят… Хищно скалят зубки бесы в остроморденьком оскале, целят в спину мандарином и насмешливо свистят.
Письма – в топку, леди Фауст, слишком много – между строчек… Все равно ты не поймаешь Золотую Стрекозу. Страх сжимает время в кольца, обвивая позвоночник, как жука, к стене приколет и расплющит буквой зю.
Растеклись ручьями годы, и размылась четкость линий. Память больше не догонит календарные листы. Путь, проложенный сквозь ливни, оборвется на ладони. До свиданья, леди Фауст. Все пройдет. Пройдешь и ты...

@темы: Стихи

---

Мягкая игрушка

[Lienin]

Название: Мягкая игрушка
Автор:  Lienin
Рейтинг: G
Статус: закончено
Дисклеймер: персонажи мои
От автора: впервые выкладываюсь в сообществе. Тапки принимаю любых размеров.

Мягкая игрушка

В тот день я сидел в летнем кафе, устроенном у входа в универмаг «Мир игрушек».
На безоблачном, отчаянно синем небе ярко сияло весёлое летнее солнце. От его всепроникающих лучей не спасал ни раскрытый над столиком зонт, ни густая листва росшего рядом дерева.
Впрочем, жара меня особенно не волновала - бывало и жарче. Так что я поедал мороженое с вишнёвым сиропом (пока оно в коктейль с вишнёвым сиропом не превратилось) и любовался бирюзовым морем (отличный вид, оказывается, отсюда открывается).
Море было красивым. Белые барашки волн, сине-зелёная глубина… Можно бесконечно говорить о море, только лучше просто его увидеть и помолчать.
Всё-таки, с людьми, рождёнными у моря, происходят всяческие любопытные вещи, иначе я бы никогда не встретил её.
Девочка, нет, девушка, в чёрно-белой школьной форме стояла у универмага, вглядываясь в витрину с мягкими игрушками со странной смесью желания и тоски во взгляде.
Зрелище-то, на самом деле, вполне обычное, у прекрасной половины человечества вообще тяга ко всем этим плюшевым медвежатам, котятам, да щенятам, но было в этой девушке что-то, заставившее меня покинуть прохладную тень и подойти.
- Хочешь мягкую игрушку? – улыбаясь, осведомился я.
Она вздрогнула, подняла на меня большие, удивлённые карие глаза.
- Д-да, - сказала она. Голос у неё оказался тихий, какой-то забитый.
- Но денег нет, - посочувствовал я. Старшеклассницам родители частенько урезают карманные деньги, чтобы не шатались по магазинам, а учились.
Девушка помотала головой.
- Деньги-то есть. Человека нет.
- Кого нет? – удивился я.
- Человека, - разъяснила девушка. – Который бы мне мягкую игрушку подарил.
Странная она. Неужели так сложно взять и купить себе понравившегося зверька?
- Что, совсем некому? А как же семья, друзья?
- Мне дарят одни книги, - вздохнула она. – Почему-то все уверенны, что я обожаю читать.
- А это не так? – На вид-то – типичный «книжный червь».
- Так. Но это ведь не значит, что в качестве подарков я предпочитаю книги.
После этой реплики она вернулась к созерцанию витрины. Похоже, посчитала разговор оконченным. А вот мне очень даже хотелось его продолжить.
- И который из них всех, - я махнул рукой на витрину, - тебе нравится больше всего?
- М-м-м… - задумалась девушка. – Совсем по-честному – все.
- А в особенности? – продолжил допытываться я.
- Ну-у-у… Вот он, - сказала и ткнула пальцем в смешного рыжего котёнка с зелёными глазами. – Он тут очень давно. Я зову его Ирел. А вот, - показала на большого чёрного кота с длинной шерстью. – Сакрид. Он очень похож на моего кота. Я подумываю подарить Сакрида моему коту. Чтобы было с кем поговорить.
«У неё не все дома» - думал я, пока моя новая знакомая с восторгом расписывала сидящих за стеклом игрушек. Однако, взгляд её был слишком осмысленный для пациентки «дома шутов» и более чем ясный для просто девушки-со-странностями.
Она замолчала и вновь с тоской взглянула на витрину.
- Хочешь мороженого? – зачем-то предложил я.
- Мороженого… - растерялась девушка, будто никто раньше не предлагал ей присесть за столик, чтобы получше познакомиться. – Хорошо.
Она сжалась на стуле, исподлобья глядя на меня, словно хотела понять – являюсь ли я плодом её прогрессирующей шизофрении, или вполне себе реален. Похоже, придя ко второму выводу, она немного расслабилась и заказала мороженое с вишнёвым сиропом.
Теперь, я принялся разглядывать её, подмечая всё новые детали.
Не модель, это да, действительно красивы только густые тёмно-каштановые волосы (собранные в некрасивый хвост) и скрытые под брюками длинные стройные ноги. Она совсем не красилась – нетипично для её возраста - хотя, угольно-чёрные ресницы и нежно-коралловые губы в контрасте с очень бледной кожей создавали мираж лёгкого макияжа. Подкрасить бы кое-где – симпатичней стала б. Да только ради чего она б взялась за тени с тушью и помадой…
- А как тебя зовут?
- Рина, - помявшись, ответила девушка.
- Странное имя.
- Ну, - она неловко улыбнулась, – я совершенно обычная. Пусть хоть имя будет оригинальным.
- Хорошо, Рина.
Рина глянула на циферблат часов, чёрной змейкой обвивших тонкую руку.
- Ой, - спохватилась она. – Мне пора. – И убежала, оставив деньги за мороженное.
- Приходи сюда завтра! – крикнул я в надежде, что ветер донесёт до неё мою просьбу.

Новый день выдался столь же погожим.
Я шёл к летнему кафе, лелея надежду на свидание с Риной.
Ещё издалека я заметил нескладную фигуру и прибавил шагу.
Она вновь разглядывала витрину, бормоча что-то себе под нос.
- Привет! – поздоровался я.
- Здравствуй. Смотри – нового привезли.
Действительно, между Ирелом и Сакридом появился кремовый медведь, лучившийся светом.
- Думаю, его скоро купят. Мужчины любит дарить таких своим женщинам.
- Разве ты бы не хотела себе такого медведя?
- Хотела бы. Наверно, даже больше всех остальных игрушек. Но мне его никто не подарит, а сама себе я покупать не хочу.
Я вновь предложил ей посидеть в теньке за столиком и полакомиться мороженым. Она согласилась. На вопрос: «Завтра придёшь?» Рина кивнула.

Уже больше недели продолжалось наше знакомство. Я всё больше узнавал о Рине – она охотно отвечала на мои вопросы, но никогда не задавала своих.
Рина пребывала в непоколебимой уверенности в своей неспособности к любым видам деятельности. Она не умела петь, рисовать, танцевать, с пренебрежением относилась к спорту, училась только чтобы хорошо сдать скорый выпускной экзамен, а что ещё хуже – не умела общаться с людьми. Хорошего она в себе видела только способность запоминать прочитанную книгу вплоть до цитирования, да понимание интриги книги, зная о ней лишь пару фактов.
О своей внешности она также не говорила ничего лестного. Особенно не любила свои глаза, считая их маленькими. Дурочка, ей бы их подвести, да чёлку отпустить.
Впрочем, проблема социализации занимала меня больше. Всё ж, человек – существо общественное, в полном одиночестве жить не может, хоть и достаточно часто обрекает себя на него. А, по словам Рины, её круг общения состоял из одного человека, что не слишком хорошо отражалось на её психическом состоянии.
Но я ничего не мог поделать с её комплексами. Мои осторожные намёки не находили лазейки в защитном барьере души Рины. Создавалось впечатление, что она прекрасно знает свои проблемы и методы борьбы с ними, но не может, или не хочет, исправлять ситуацию.
Это подавляло меня. Мне остро хотелось хоть что-то сделать.

Рина, как обычно, стояла у витрины и я, как обычно, махнул рукой на столик.
- Ирела купили, - эта новость в устах Рины звучала похоронно.
- Но это ведь хорошо.
- Что хорошего? Его отдадут на растерзание жадной до жестокостей детворе. Они оторвут ему ухо, вырвут глаза, вспорют живот и выбросят на помойку, забудут, найдут себе новую игрушку.
Я поёжился:
- Его могли подарить любимой девушке…
- Не лучшая участь. Если они расстанутся, огорчённая девушка может уничтожить воспоминание о бывшем возлюбленном.
- А если всё у них будет хорошо?
- Ирел будет прозябать на полке всю свою игрушечную жизнь в бездействии и забвении.
- По-твоему, торчать за стеклянной витриной лучше? – нахмурился я.
- Там хотя бы безопасно.
Мы замолчали. Каждый был занят поглощением мороженого.
- Ринка! – При звуке этого голоса я невольно вздрогнул. Мне показалась, что некая невидимая нить, связывающая нас с Риной, начала перетираться.
Девушка тоже вздрогнула, обернулась.
К нашему столику подбежала лучащаяся восторгом девица.
- Ринка! Как хорошо, что я тебя встретила! Пойдём, покажу тебе кое-кого!
Рина не разделяла энтузиазма подруги? знакомой?, пролепетала что-то отрицательное.
- Пойдём! Ты не пожалеешь!
Настойчивая девица вытащила Рину из-за стола и поволокла вниз по улице.
Заныло сердце. От чего?

Следующие три дня место у витрины пустовало.

На небе по-прежнему властвовало слепящее жаркое солнце.
Рина сидела за столиком, уткнувшись в книжку в зелёной обложке с клыкастым солнцем. Завидя меня она помахала рукой, приглашая разделить с ней укрытие от палящего небесного светила.
- Ты сегодня не у витрины, - заметил я.
- Ну да, - открыто улыбнулась Рина.
А ещё она сегодня была слегка подкрашена и наконец-то распустила волосы, теперь шелковистыми волнами спускающимися ей до талии.
- Необычно.
- Надо же что-то менять в жизни.
Связующая нить со стоном натянулась.
- И как? – поинтересовалась я.
- Знаешь… А мне понравилось! Мир сразу стал намного ярче!
Я стал догадываться, из-за чего «мир стал ярче».
Улыбка не сходила с её лица всё то время, что мы обсуждали погоду и ели мороженное.

И вновь наступил трехдневный перерыв во время которого я не знал, радоваться ли мне на явные положительные изменения в жизни Рины, или страшиться этого.

Я шёл к летнему кафе без надежды на свидание с Риной.
Ещё издали я заметил нескладную, но гордую фигуру, обращённую к кому-то неведомому мне.
Я обошёл Рину по максимально возможной дуге, стараясь стать незаметным.
Преобразившаяся, наслаждающаяся жизнью девушка сжимала в руках большого кремового медведя, не веря своему счастью.
Человек, подаривший Рине яркую палитру мира, радовался вместе с ней.
Связующая нить натянулась и разорвалась.
Мечта исполнилась.
Выход нашёлся.
Я больше не приходил к стоящему в тени столику.

@темы: Рассказ, Творчество

---

[Erick-York]

Вечер упал на город водородной бомбой
Она неспеша курила жизнь, которую ей оставили
И всё было ничего, и ничего не было
Что-то тревожило, но это считалось нормальным
Она подняла зонт повыше, чтоб дождь запел
И сквозь облака разглядела, как летчик зевает
Её это обеспокоило - ещё одна ртутная капля
В бездонную чашу её бесконечного терпения

Сквозь затянутое стаями птиц небо и
Сквозь пыльное витражное стекло
Она наблюдала за тем, как Бог наблюдает за ней
И иногда подмигивала, когда он моргал
В этом уединенном самокопании было нечто
Это её заставляло дышать и молиться
В принципе, ей бы не помешала новая мебель
Новая тачка, квартира и, что вполне предсказуемо, жизнь

Наивно-загадочно пялясь в вечерние звёзды
Она показалась мне больше, важнее и лучше
Должно быть, я всё ещё мучался страхами и похмельем
Я признался ей и в этом, и в любви. Она усмехнулась,
Выдохнув влево облако парниковых газов
Ещё одна ртутная капля упала в чашу её терпения
И растворилась в кислотно-щелочной смеси улыбок и праздников
В эту секунду сигарета погасла