Тихо-тихо в груди скрываясь, Едва слышно сердце моё бьётся - Вслед за твоим повторяет удары, Плачет вместе с тобой и смеётся. Сколько ещё жить мне осталось Не знаю, знаю - всё обойдётся, Пока сердце твоё с моим рядом Плачет вместе со мной и смеётся.
Я слышал ее настойчивый стук В мои плотно закрытые двери. Видел как солнца размазанный круг Тонет в белой февральской метели. Я помню ее пустые слова И странных людей с полотен Магритта. Я видел, как тело покидает душа. И сонный зевок одинокого лифта. Мне снились ее черно-белые сны. Как летала на встречу к зиме. Как в объятиях глухой тишины Хлопьями снега спускалась ко мне. Помню, как сердце грела весна – Теплым дыханием плавила лед. Как в грязи умирала звезда. Смертельных ран проливала мед. Она скоро за мною придет Глубокой печалью лунного света. И в мертвую ночь за собой уведет Моего не дождавшись ответа.
Я - девушка номер пять тысяч восемь. У нас здесь - весна, а у Вас там - осень. У нас здесь - день, а у Вас там - ночь. "Приветствую Вас. Как могу Вам помочь?“ И кто-то быть может меня не навидит. А кто-то влюблен, даже если не видит. Одна из тысяч, одна из многих, в разговорах с людьми от веселых до строгих. Среди проблем и моментов счастья, полетов к удаче, полетов к ненастью. На перекрестках чьих-то путей - Одна безликая тень.
Здесь умер старик. И всё равно каждый год приходит весна.
Очень вольный перевод Горация с латыни, претендующий скорее на самобытное произведение, нежели на перевод.
Мой камень из стали над статью конических статуй, впитал в себя царственную высоту без остатка, презрев быстротечную поступь веков и бесславную старость, возрос неприступной стеной. И северный ветер, и темные едкие воды по маслу пера разобьются о мощные своды недвижного стража бессрочно плененной свободы и схлынут холодной волной.
Сквозь лет череду я отныне пройду нерушимым, сквозь времени пыль на забытых далеких вершинах, ступлю осторожно на берег, в ночную живость, бредя за Хароном во тьму. Взрастая цветами на светлой тугой одежде жреца, восходящего с жертвенной бледной девой, молчанием скованной, к вечному жизни древу и камню под ним моему.
Они пропоют обо мне там, где ветер стелет холодной зарей опустевшие гулкие степи, и птицы кружат над водой несмыкаемой цепью, и волны вгрызаются в даль. Последним без племени, дома, святыни и рода туда, где ведет караван непокорных народов пророк, где встречают втроем золотые восходы, и зреет миндаль.
И ты, нерушимую робость и кроткость оставив, спустись на колени мои, как столпы согревающей яви. Я шел сквозь миры, что наполнены пылью и ядом, меж воин и склок. Я тот, кто презрел обретенье земного закона, кладу свои песни к подножию белой колонны. Приди и укрой же дельфийским венком благосклонно мой каменный лоб.
Рекомендую к прочтению очень интересную статью о языковых нормах и их изменении.
В прошлом году в свет вышел новый «Большой орфоэпический словарь русского языка», в котором зафиксирована современная норма литературного произношения. Словарь, допускающий некоторые ранее запрещенные варианты, вызвал бурные споры в среде образованных людей. Разобраться в ситуации, понять, что такое норма и как меняется язык, нам поможет один из составителей словаря — заместитель директора по научной работе и заведующая отделом фонетики Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН, доктор филологических наук Мария Леонидовна Каленчук. Насколько быстро меняется язык и, соответственно, как часто надо переиздавать словари? В мировой лингвистике считается, что смена языкового стандарта происходит за 25 лет. Орфоэпический словарь, который только что вышел, мы писали 15 лет. Он пришел на смену словарю, изданному впервые почти полвека назад. За это время многое в языке изменилось: сменилось, по крайней мере, два поколения людей, у каждого из которых были свои особенности произношения. Кстати, если раньше для описания произношения ученым всегда хватало двух норм, старшей и младшей (это, образно говоря, фонетические «отцы» и «дети»), то сейчас во многих случаях мы вынуждены фиксировать одновременно три нормы. Люди стали дольше жить, и у нас появились фонетические «внуки» со своей системой произношения. Словарь должен идти в ногу со временем? Он должен быть немного консервативными, при этом оставаясь актуальным. Известна фраза: в языке прогрессивно то, что консервативно. Если хоть чуть-чуть не тормозить процесс перемен и быстрого развития произносительных норм, то скоро мы не сможем читать стихи Пушкина и получать от них эстетическое удовольствие. Если норма кардинально изменится, от нас уйдет целый культурный пласт. Как варианты становятся нормой, кто выносит вердикт? Все зависит от материала. Решения, касающиеся орфографии, принимает Орфографическая комиссия РАН, в которую входят самые авторитетные лингвисты. На последнем заседании, например, Комиссия разрешила писать «интернет» и «рунет» с маленькой буквы. Когда интернет появился, это было именем конкретной сети, а сейчас мы уже воспринимаем его как тип связи. И хотя орфография обычно не допускает вариантов, в данном случае разрешили писать и так и так. В других сферах, в той же орфоэпии, подобной процедуры, к сожалению, нет — там решение о норме принимают ученые-лингвисты, авторы словарей. Мы так долго писали свой словарь потому, что должны были во всех сложных случаях провести массовые социоязыковые исследования, набрать статистику. Норма идет за узусом, то есть за массовым употреблением? Не всегда. Если норма будет идти за узусом, то мы будем рекомендовать произношение «шóфер», потому что так говорит половина москвичей, или «жáлюзи», как говорит 75% москвичей. Еще в 1940-е годы один лингвист сказал: «Ошибка не перестает быть ошибкой, даже будучи широко распространенной». Важно понять, что критерии «все так говорят» и «все так пишут» для нас не определяющие. Нормой становится то, что не противоречит внутреннему языковому закону. Скажем, в русском на конце слова не бывает звонких согласных. Но современная молодежь с удовольствием произносит «имидж», «паб», «смог», «блог» со звонким на конце, как в английском. Словарь этого не разрешает, потому что совершенно очевидно, что это вопрос моды: человеку нравится демонстрировать, пусть даже неосознанно, что он знает английский язык. Читать статью целиком.
Вот бы сегодня за ужином Небо на нас обрушилось читать дальшеРоссыпью звездного перца... Дай покорить твое сердце! Сердце твое заходится, Все остальное – вторично. Вечер мускатно-коричный Можно зачерпывать ложкой. Видел ли ты, как охотятся Сильные дикие кошки? Я выхожу на охоту. Это игра не по нотам, И для кого-то не круто; Ах, как следы ты запутал! Боже мой, как неумело... Я не хочу твое тело. Хитрых следов не нарушу. Я не хочу твою душу, Сверхосторожную, птичью, Ты не считал себя дичью, Но я выхожу на охоту. Вечер пьянящий и влажный, Все остальное – не важно. Я расскажу тебе кто ты: Цель моего кругозора, Место, не ставшее лобным, Кровь в твоих венах подобна Пряному соку женьшеня. Ты – середина любого узора, Ты – сердцевина мишени. В серых глазах твоих древних Пляшут веселые луны. Съежится, скрутится время, Лопнут незримые струны С визгом под три мегагерца, Вспыхнет огонь между нами, Вытяну лапу с когтями И поражу тебя в сердце.
Никто не может любить тебя таким, какой ты есть. Потому, что тебя нет.
лягушка.
читать дальшеИ в моей лодке будет реветь огонь И, пожирая монеты, звенеть солдат На автомате бледным пятном ладонь И чтобы ни было после, не отдавать Ни байта информации, все спалить На полтора метра в землю, а сверху - лес Переломать единицы, стереть нули И улыбаться - через себя перелез
Эти простые числа несут мой сон Через простые рифмы в простую тьму Я подпеваю ветру, я невесом И никому не ясен, а самому Не достает молекул и чертежей Для переустановки усталых рук Главное - улыбаться, не важно чьей Дочери, поднимающей в небо лук
И эти стрелы падают и горят Торф занимается, дым застилает лог На автомате бледным пятном солдат Шепчет одними губами мне: "Я не смог Ни защитить, ни спрятать, ни удержать, Ваше превосходительство, виноват" И моя лодка качается на ножах. Я дрожу. Я не могу не дрожать.
Здесь умер старик. И всё равно каждый год приходит весна.
И вдруг замолкаешь, когда твой мир становится многогранен. Пересмешник совсем не страшен, но только попробуй - пойди - возьми. Застывает вода в потемневшей оконной раме... Нам уже не добраться до моря самим.
И сверхновой в груди не взметается рыжее пламя, не в новинку наверное видеть, как не горит. На запястьях смыкается в цепи холодный камень. Сквозь соленые брызги ты чувствуешь, что что-то тихо дымит внутри.
Я учился летать, потому что мне запрещали ходить босиком. Разбивался о камни, только бы не оказаться в плену сапог. Даже если все зря, и назавтра растают мои миражи, даже если уже проиграл, проиграю еще - ведь зачем тогда стоит жить?
Только солнце сегодня снова пробилось в мое окно. Я взлетел по ступенькам к балкону, скользнув на ковре и обрушив стол. Камни соли и ветра запомнят следы еще теплых ног...
Знаете, чем рок-н-ролл отличается от джаза, чай от кофе, а фотография от текстов? Рок-н-ролл, чай и фотография - это удовольствие, а кофе, джаз и тексты - религия.(с)
Так проснешься однажды - а вокруг КПП и вышки, Колючая проволока и прожектора мертвый луч. Как неуклюжее насекомое, язык твой медлителен и трескуч, Для такого маленького тебя громоздкий слишком. Здесь у каждого из охранников верная финка за голенищем И что-нибудь огнестрельное в каждой из сотен рук. В пересохшей глотке дребезжит и клокочет звук, Откуда-то знаешь: вас больше никто не ищет.
Сейчас польется с неба вода Сейчас зажмурюсь и скажу: «люби всегда» Летим со мной отсюда без права потери. В меня твой ангел сегодня поверил Нет потолка у этого здания- смотри Как вечное небо хочет селиться внутри Дождями, снегами И солнца лучами и как этот дом хочет быть нами.
Никто не может любить тебя таким, какой ты есть. Потому, что тебя нет.
разрывные.
читать дальшеТопливо кончилось - нечего бряцать ключами! Падает зрение, рейтинг и самооценка. Он по-другому рифмует - его валуны с плечами, Но он прекрасен, иначе бы мы не торчали В судорожном ожидании снятия пенки.
Экстренная посадка к нему на коленки.
Это как в невесомости: эта не та, та - другая; Белым могли бы скатиться рулоном обоев. Он - совершенство, конечно - он так напрягает! Я остаюсь на четвертой (я не повышаю Ни передачи, ни голоса - я ставлю Цоя)
Как ни крути(с), а по левую сторону двое.
Плавает голос; волны дрожат в частотах Обожествлять устаем, прерываюсь кофе, Но - по небритому голыми нервами Лота И по нечесанным нежно, боясь до икоты Чем-нибудь предотвратить эти две катастрофы
Пишет skrimshowgirl: Среди тополиных ветвей чуть зеленых Порхали две птицы друг в дружку влюбленные. Ловя полный зависти взгляд голубиный, В ответ лишь глядели безумно счастливые. Взлетев на верхушку старого дерева, Купались в лучах зари ранней весенней. Им небо тепло улыбалось безоблачно, И я любовалась их радостью сказочной...
Постебись над миром, пока мир не постебался над тобой.
Немного прозы, хотелось бы критики, мнения, мыслей.
Ты когда-нибудь испытывал диссонанс с реальностью? Испытав все эти переживания на собственной шкуре, понимаешь, что в жизни ничего нельзя предугадать, Воля Случая всегда будет сильнее. Как бы досконально не был ты уверен в том, что знаешь себя и можешь предугадать свое поведение, свои чувства, эмоции, порой нежданно ты словно сам себе чужой человек и смотришь на происходящее откуда-то из зала, без возможности поаплодировать актерской игре. А игра здесь будет действительно безупречна, трепет и страх еле слышным отголоском передадут то, что чувствуешь, только когда смотришь на происходящее как на сцену. То, что переживаешь на самом деле – куда глубже. Испытав их единожды, ты просто выходишь из поезда на следующей остановке, чтобы сделать пересадку позднее, а может, остановиться на каком-то конечном пункте своей судьбы и продолжить созерцать мир, защитившись своей иллюзорной стабильностью. Думаешь – ты уже приехал. Гложет то, что маленький апокалипсис, который ты преодолел – уже позади, одновременно радуешься этому и трепещешь в страхе, что самые яркие переживания в твоей жизни, скорее всего, произошли. Больше не надо никуда торопиться. Ты нужен здесь, где ты есть и нигде иначе. Уже ничего не случится. Дальше ещё почти А4 =( Больше не надо никуда торопиться. Ты нужен здесь, где ты есть и нигде иначе. Уже ничего не случится. В страховых компаниях существует пункт о форс-мажорах. Никто не понесет никакой ответственности за то, что нельзя продумать наперед. За то, что звезды сложатся совсем иным образом, нежели ты планировал за чашечкой кофе утром. Никто не возместит вам ущерб. Он останется с вами на долгие и будет фантомной болью периодически напоминать об этом плачевном пункте в договоре. Никто не понесет никакой ответственности. Может быть, пока ты едешь на своем поезде, внезапные обстоятельства уже цепляются за колеса вагона. Кто знает, может инженеры на станции неправильно рассчитали износ несущих конструкций, и деформация достигла критической точки? Возможны простые дефекты железобетонных балок, в этом даже инженеры виноваты не будут. Не на кого будет подать в суд, если что случится. А что? Потолок собирается рухнуть на голову всей своей титанической массой и страховая компания ничего не выплатит плакальщицам. Форс-мажор. Впрочем, этот поток мыслей уже пронесся мимо легким ветерком, немного всколыхнув выбившиеся из пучка волосы. Вроде ничего не скрипит. Или просто за шумом колес не расслышать трескающийся бетон… Но ты либо выходишь на станции и идешь дальше по переходу, либо садишься в поезд. Иначе – никак. Главное не наступить на ограничительную линию. Тогда соблазн перегнуться и заглянуть вниз на исцарапанные стальные рельсы, посчитать шпалы. Прикинуть, хватит ли времени увернуться от следующего поезда, если упасть туда и уютно свернуться калачиком между ними. Мысленно начать рассматривать днище проносящихся над головой вагонов. Представить, как что-то задевает тебя за неудачно торчащий локон и за долю секунды с оглушающим визгом срывает скальп. Остатком сознания изучать толпу людей, скопившуюся у открывающихся дверей поезда, стремящихся заглянуть туда, под него. Ага, вот он, первый заметил брызги. Все, пока. Звук затихнет и уже не надо никуда ехать. Форс-Мажор. Ещё один! Но пока рано об этом думать. Вспомнить, что почувствовал однажды проезжая самую важную для тебя остановку в жизни. Самую грустную, когда пейзаж за окном причинял тебе столько невыносимой боли, что мечты о свежевании под поездом кажутся отличным хеппи-эндом. Время от времени ты садишься на тот же поезд. Но ты едешь не вперед, не по временной прямой, не вдоль линии жизни. Ты едешь назад, чтобы подтвердить в себе наличие этих чертовых мазохистских наклонной, ты хочешь испытать это снова, чтобы эмоции пронзали насквозь, накрыли и попытались утопить тебя… А ты с небывалой и несвойственной жаждой к жизни вырываешься, выныриваешь в попытке захватить ртом кусок воздуха и напрасно, потому что воды вокруг столько, что уже не понимаешь, вынырнул ты или все ещё где-то там, под, и сейчас набираешь в свои легкие эту соленую и негодную к жизни воду вместе такого заветного глотка кислорода с озоном, тем самым лишаясь последней капли надежды. Фрустрация. Фрустрация до момента прибытия на предыдущую остановку, до того, как все это уже произошло. До волны. И тот экстаз тебе только предстоит пережить. Снова. И снова… И снова. Снова садишься на этот поезд, раз за разом, вперед и назад. Каждый раз с одной и той же скоростью, монорельсы шепчут свою мантру с одной и той же интонацией, а вода точно накроет так, что воздуха не будет, ты попытаешься глотнуть его опять поцарапав сухое горло прогорклой водой. И непонятно, от слез ли она так солона и противна или это просто океан форс-мажоров, которые ты переживал до этого вновь и вновь. Ты будешь стараться вынырнуть, возрыдать, выжить, в конце концов, точно зная, что это у тебя не выйдет в данный отрезок времени. При этом с уверенностью, что поезд скоро приблизится к берегу и ты словно и не входил в эту воду. А после – точно знаешь, что в конечном итоге и воздух нашелся, и скальп цел и после этого кошмара есть ещё что-то, почему ты все-таки преодолел это испытание. Первое, что слышишь – все тот же монотонный стук рельсов и на удивление свое спокойное биение сердца. Песня души, ей Богу. Но ноты, которые щипцами вытаскиваешь из глубин своей заплесневелой в этой сырой атмосфере души – каждый раз новые. Словно сеанс иглоукалывания, соната в исполнении восходящей звезды, заново прочитанная уже знакомая ранее книга, но в другом переводе. И как сильно потрепанная груша для битья ты выходишь из вагона и идешь дальше по станции туда, куда шел до этого. Потолок не давит тебя бетонной глыбой. Никто не толкает под рельсы. Ты понимаешь, что в сущности ничего не случилось. Вот что такое – настоящая ностальгия.
Я на спине лежу, жую свою травинку, Смотрю на небо синее и вижу облака. Вот это облако - точь-в-точь морская свинка, Вот это – как жираф, танцующий слегка. Вам кажется, наверное, немного это странным, Но я могу лежать, смотреть из года в год, Как облака плывут в неведомые страны, Как свинка и жираф танцуют хоровод. Нагрянет скоро осень, собьет зверюшек в кучу, Погонит путешествовать в пустые города. Их стаи превратятся в чернеющие тучи, И на дома польется холодная вода… Но облака поднимутся и вырвутся из плена По песне первой птицы, по возгласу весны, Потянутся над нами обрывки белой пены, И разбегутся по небу медведи и слоны… И свинка, и жираф пойдут гулять на волю, Пойдут бродить по свету - искать себе приют, И будет снова пара плясать над чистым полем, И будем рядом прыгать летающий верблюд.
Вчера несмелой походкой лося Ко мне явилась плутовка-осень, В окно стучалась, тихонько воя: «Пошли за мною! Пошли за мною! Зима настанет, морозы, вьюги, Давай-ка лучше гулять по югу! Тебя здесь солнце не обогреет, Пошли скорее! Пошли скорее!». А я боялась дождя и стужи, Как не хотелось тогда наружу! Послала осень я в лихолесье: «Останусь здесь я! Останусь здесь я!»… Она умчалась повыть к другому, А я осталась печально дома. Тебе б все, осень, шататься где-то, А мне бы лето… А мне бы лето….
Видишь, с вишен цветы облетают... Эта наша весна далека Ох, далека! От победного красного мая. А в огне нашей памяти Сны о войне Горят не сгорая... И гореть будут вечно, туши, не туши... Там цветут-расцветают Багровые маки воины На продубленных кровью мундирах. За секунду до взрыва Кто-то был еще жив. Жалили пули в затылок и в грудь, Налетали огненным роем Строем! Строем! Никого не вернуть... Там, Среди крови и нечистот, До сих пор погибает тот, Кто давно уже в списке героев, Кто давно уже кем-то забыт, А кем-то воспет. И для мертвых закончился бой, Для живых – нет.
Для живых не кончается бой. И сквозь толщу времен, поколений, Через нервы и жилы и вены, Тот, кто дрался, не зная сомнений, Тот, кто верил, не зная сомнений, Телеграмму наших сердец Услышь! Мы с тобой Мы с тобой Мы с тобой...
Время к полудню. Вскрытие б показало, Сколько смертельных язвочек зреет в теле. Время нас вместе сплавило и связало - Мы же другого будто и не хотели. Каждый твой вдох мучительно осязаем, Хватит об этом, глупая ведь затея. Время уходит, солнце целует в темя. Я не сказала - ты о таком сказал бы?
читать дальшеВремя к полудню, там за закрытой дверью В мире живут любимые наши страхи - Если не им, кому ты сегодня верен, Всех остальных хотя бы по разу трахнув. К вечеру время загнанным станет зверем, Тяжесть воспоминаний золой и прахом Снова возьмет в тиски: ни вдохнуть, ни ахнуть. Я не сказала - ты бы мне не поверил.
Время к полудню, солнце ползет все выше, Ветра б глоток, но ветер почти не дует. Кто из двоих нас будет сегодня лишним? Я не могу ни плакать, ни даже думать. Ты у меня под кожей - куда уж ближе? Время к виску приставит однажды дуло. Мы бы остались вместе в одном аду, но Я не сказала, ты меня не услышал.
Когда-нибудь я смогу сыграть мелодию подземных дождей на сломанной скрипке под удары солнечного там-тама
По изречению великого Сенеки: непослушание воздастся гематомой. И как бы ни учили век за веком, равнине мира предпочтём изломы. читать дальшеИ сколько б, нерадивых, тумаками нас мать-судьба не причащала слёзно, дорога приведёт к пиратской маме, а не к монашеской смиренной розе. Послушным обеспечена нирвана ценой неограниченных масштабов: Дружище предпочёл вскрыть вены в ванной, а не смотреть в глаза и лица слабых. Мы смотрим. Только боль на лицах сродни гримасе режущего вены. Сюжет таков, что остаётся спиться и мыслить о возвышенном и тленном. Вся разница лишь в том, что будет после, а боль одна у бунтарей и кротких. Входи, Сенека, будешь нашим гостем, поскольку мы в одной и той же лодке.