[polina-kolpakova]

Возьми меня за руку, мой нерешительный друг.
не слушай, что тени по пыльным углам нам пророчат.
сойдем же с орбиты, покинем
наш замкнутый круг,
достаточно веры, огромной,
как звездная ночь,
и наше бессмертие за горизонтом забрезжит...
за горизонтом событий
ты слышишь?
кольца металлический скрежет?
Услышь, что
я тот электрон, что не хочет мотаться по кругу!
возьми меня за руку, друг!

но ты не берешь...
ведь нет ни бессмертья,
ни веры,
ни друга.

@темы: Стихи

---

[Тедди-Ло]

Главный герой и главная героиня
Обречены на любовь, как ружьё со стены на выстрел
От первого взгляда и до последнего гроба
Который обычно случается раньше, чем у героев неглавных
И достаётся им как награда за муки и казни.
Так к ним приходит обида на Бога

И у неглавных героев может роман случиться
У хорошего автора каждый пристроен к делу
Только вот не к тому, что у главных, немного
Что порождает жалость к себе и зависть,
Из-за того, что у них-то не так, не ух, не ах, не так-то любили, не так-то страдали
Зависть и жалость к себе и? Верно: обиду на Бога.

Автор не держит зла ни на чертей, ни на Бога,
Хотя от него постоянно уходят чужие жёны
Вместо того, чтобы рыдать и молиться
Он щурит глаза просчитывая концовку,
Он нюхает порошок и нависает над новой страницей
И Бог им чрезвычайно доволен.

@темы: Стихи, Творчество, Отношения

---

[хвостик Иа]

Текст прозведения убран по просьбе автора.

@темы: Творчество

---

ОНА И ОН

[АнтипУшкин]

плывёт какашка по волнам
плывёт куда-то вдаль
плывёт она совсем одна
в душе её печаль...

когда б кораблик белый плыл -
поэт нибудь-какой
поэму тут же сотворил
про бурю и покой...

про то, что волнами гоним
плывёт кораблик вдаль
плывёт туда совсем один
в душе его печаль...

а вот какашке не дано
поэта вдохновить
хотя ей тоже суждено
в краю далёком плыть...

плывёт какашка по волнам
плывёт кораблик вдаль
он - одинок, она - одна,
в душе у них - печаль

над ним - луч солнца золотой
под ней - струя светла
он - сильный, смелый, холостой
она - нежна, тепла...

им вместе бы по жизни плыть
в далёкие края
но их никто соединить
не в силах...

только я


------
Антип Ушкин

@темы: Мысли вслух, Стихи, Творчество, Чувства, Я, Отношения

---

...

[Та | Самая]

Я тебя постараюсь забыть
(как же больно от этих слов!)
И память на ключик закрыть.
Только кто же избавит от снов?

Я не стану стоять у окна
(хоть порой и взгляну невзначай)
И всю жизнь я не буду одна,
Приглашу вдруг кого-то на чай.

Этот кто-то полюбит меня
(но за что - я не знаю, увы)
И завертится снова земля...
Но отныне со мною не ты.

И однажды, спустя много лет
Рядом с ним я проснусь средь ночи,
А тебя ведь по-прежнему нет,
И так больно, что хоть кричи.

@темы: Стихи

---

Без названия

[Та | Самая]

Мой серенький глупый волчонок,
Не вой каждый раз на луну,
Твой путь был извилист и долог,
Иди, я тебя обниму.

О чем ты тоскуешь ночами?
Иль печка моя не тепла?
Укрыть бы тебя от печали,
Да сердце сгорело до тла.

На маленький дом на опушке
Набрел ты, скитаясь в лесу,
Тогда мы нуждались друг в дружке,
Но время подходит к концу.

Глядишь ты на двери украдкой,
Однажды я их распахну.
Ты стал моей главной загадкой,
И я без тебя не усну.

Но лапы твои затвердели,
И сердце томится в стенах.
Проносятся мимо недели,
Мы встретимся снова во снах.

Одно лишь спросить я хотела,
Мой серенький глупый волчок,
Отчего же душа так болела?
А в ответ грустный взгляд и молчок.

@темы: Стихи

---

ЛИКИ ------- антип ушкин

[АнтипУшкин]

- - - - - - - - - - - - - - - - - мои проклятия – обратный лик любви… (Бальмонт)


«мои проклятия – обратный лик любви»
моя любовь – обратный лик проклятий
мои пинки – обратный лик объятий
моё: «убью!» – обратный лик: «живи!»

мой мягкий зад – обратный лик лица
моё лицо – обратный облик жопы
моя страна – обратный лик европы
моё начало – задний лик конца

мои хулы – обратный облик од
а лень моя – обратный лик работы
моя тюрьма – обратный лик свободы
а мой провал – успех наоборот

а мой экстаз – обратный лик хандры
отчаянье – обратный облик счастья
спокойствие – обратный облик страсти
а холодность – обратный лик жары

мой грязный пол – обратный лик небес
мой потолок – обратный лик подвала
мой небосвод – обратный лик тех бездн,
где ангела в крыло целует дьявол

и то крыло – обратный лик копыт
падение – обратный лик паренья
а что – дерьмо? – обратный лик варенья,
в котором добрый Карлсон сидит

его слова – обратный лик молчанья
его поверхность – облик глубины
его весна – очей очарованье
со всех сторон
и с каждой стороны


Антип Ушкин

@темы: Мысли вслух, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Отношения

---

Мечта Игнатия

[Энати-Ора]

Заранее спасибо за любой критический тапок.

Мечта Игнатия

Когда муравей Игнатий проснулся, то сразу понял — у него появилась мечта. Причём вовсе не какая-нибудь ерунда вроде «пойти прогуляться до ближайшей ломехузы» или «перекинуться парой феромончиков с симпатичной кормилицей из родильной номер 17-НЗ». Нет, мечта Игнатия была самой настоящей. Трепетной и терпкой. Она звала в далёкие дали, от неё сладко сводило жвалы и чесалось брюшко.

В общем, именно такой и полагается быть мечте.

В общем, именно такой и полагается быть мечте.
И хотя Игнатий пока не понял, о чём же мечтает, он ничуть не беспокоился на сей счёт. Откуда-то он знал, что всё вскроется в своё время. А до тех пор можно расслабиться и получать удовольствие.
О, такого блаженства он давно не испытывал. Разве что давным-давно, когда ещё малышом, только-только из родильной, повстречал работницу Мию и влюбился по самые усики. У Мии была тонкая талия, прямо как у настоящей осы, и мощные лапы, которыми она могла обхватить и перевернуть любой камешек. Изящество и сила в одном флаконе. Мечта, а не женщина. Целую неделю Игнатий бродил как в розовом тумане. Не дышал в Её присутствии, зарывался в стены, стоило Ей приблизиться. И в то же время изо всех сил пытался подглядеть, как Та после трудового дня счищала с лапок землю. А потом Мию сожрал какой-то грач, и Игнатия быстро отпустило.
Но он знал — о, он знал! — что однажды всё возвратится. И не ошибся.
Счастье переполняло его, как соки — откормленную личинку. Счастьем просто надо было с кем-то поделиться, и вот Игнатий решил перед сменой заглянуть к Марфуше, своей давней знакомой.
Марфуша, муравьиха в самом расцвете сил, сидела в норе и старательно чистила и без того блестящие коготки. Гостя она встретила приветливо-снисходительной улыбкой и кивком головы указала на стул напротив.
— Ну, с чем пожаловал, милейший? — спросила она, уткнув жвала в пилку.
— Да вот, понимаешь, Марфа Васильевна, проходил я тут мимо и решил тебя навестить... порадовать, так сказать… — начал Игнатий, разваливаясь на стуле. В мечтательной позе, конечно. Самой мечтательной, какую только смог изобразить — чтобы муравьиха сразу поняла, о чём речь пойдёт.
— Ну-ну, уж порадовал так порадовал. Того и гляди в окно от радости выпрыгну, — беззлобно проворчала Марфуша. Она смотрела только в свои когти, и все телодвижения Игнатия пропали втуне.
— А ты послушай, чем порадовать-то я тебя собрался, — отмахнулся Игнатий. — У меня, вишь, Марфа, мечта завелась в груди.
— В груди так в груди, — пробормотала муравьиха, почёсывая подбородок свободной лапкой. — Когда ты там свободен, говоришь? Во вторник или в среду пойдёт?
— В сре… Э, Марфа, ты о чём это?
— Известно о чём. Потолок перебелить мне надо. Когда ты бессменный?
— Да ты меня слушаешь вообще?
Игнатий настолько опешил, что так в своей мечтательной позе едва на пол и не съехал. А Марфуша подняла голову и вопросительно пошевелила усиками.
— Так ты не за банкой?
— За какой ещё банкой?.. Э, за ломехузовской что ль? Марфа, да ты что, такое мне предлагать! В такую минуту-то… Я же… Я же…
Он задохнулся от гнева. Он, Игнатий, пришёл поделиться с ней самым сокровенным, а она… Так оскорбить мечту! Это ж надо суметь!
Марфуша молча смотрела на него и, судя по выражению красивого лица, видела собственную мечту — о белёном потолке, выменянном на банку ломехузового зелья. И мечта эта уплывала в голубые дали.
Пилка стукнула о стол.
— Так чего припёрся-то? — всякая улыбка сползла с напомаженных челюстей.
Оскорблённый до глубины души Игнатий молча встал и вышел вон.
Женщина, что с неё взять? Вечно мыслят матерьялистическими категориями. А Марфа поди ничего серьёзней «Работницы муравейника» и в лапах-то не держала. Да чего там одна Марфа. Муравьихи — они все такие. Ни словом переброситься, ни душу открыть. Бабы, одним словом. Не поймут они мужчин никогда.

* * *

Пётр Петрович жил за третьим поворотом в четвёртом тоннеле. Пётр Петрович был солидным муравьём, деловым и обстоятельным — не чета легкомысленной Марфе. Уж и не сосчитать, сколько вопросов мировой важности они с Игнатием обсудили за чашечкой сахарного сиропа. И ведь неизменно оставались довольны друг другом. А что может быть важнее в мире, чем мечта?
Пётр Петрович обнаружился у себя в гостиной за чтением последних новостей. В животе у него переваривались пара кружек кофе и десяток бубликов, и потому настрой у хозяина был самый благодушный и располагающий ко всякого рода разговорам. Как раз на это Игнатий и рассчитывал. Быстренько просочившись мимо толстой Аксиньи, Петра Петровича супруги, он присел на краешек дивана и загадочно улыбнулся.
— Э-э-э, привет тебе, Игнатий Потапыч, — Пётр Петрович мельком глянул на гостя и сразу вернулся к газете. — Сияешь ты весь, как я погляжу. Нешто в должности повысили?
— Нет! — счастливо сообщил Игнатий.
— Ну тогда, может, зарплату подняли?
— Не угадали опять!
— Эвона как… — Пётр Петрович почесал усик. — Может, отпуск тебе вне срока дали?
— А вот и нет!
— Хм-м-м… Ну-ка, ну-ка… — Пётр Петрович поднял глаза поверх бумаги и вид у него вдруг сделался самый что ни на есть прехитрый. — А никак ты жениться собрался, Игнатий!
— Ну-у-у!
Газета легла на диван.
— Неужто и впрямь собрался? Ах ты шельмец! А нам и не сказал ничего! Докуда тянуть думал?
— Ну, ну что вы, Пётр Петрович…
Пётр Петрович довольно потёр лапы.
— Так когда у вас свадьба? Стол-то не забыли заказать? Буфетчики сейчас сущие черти, скажу тебе. Глазом моргнуть не успеешь, как обсчитают и обвесят. А то и гнильцу подложат!
— Пётр Петрович…
— Если не заказали ещё, то давай я тебе своего шурина порекомендую. Он-то хоть и прохвост, да свой, а свои своим не пакостят.
— Пётр…
— А ещё он может сироп двухмесячной выдержки достать. И за бесценок, представь себе. Так и скажем ему: вот, дескать, молодые у нас жениться собрались, Игнатий Потапыч и… и… а как её зовут-то?
— Пётр Петрович! Не собрался я жениться!
— А… Вот как…
Газета вернулась к хозяину.
— Мечта у меня появилась, Пётр Петрович, понимаете? Мечта всамделишная.
— Мечта? Что ж, мечта — это хорошо, друг Игнатий. И о чём же ты мечтать надумал?
— Да вот как-то сам пока не знаю, Пётр Петрович.
Газета чуть приспустилась.
— Эт как же, Игнатий Потапыч? Мечтаешь — и не знаешь, о чём?
— Выходит, что так.
Повисло неловкое молчание. Длилось оно ровно полминуты, и все эти полминуты счастливая улыбка Игнатия медленно сползала куда-то вниз. А когда она почти доползла до пола, газета вдруг затряслась, и с ней бока Петра Петровича.
— Ну ты и шутник, Игнатий! Знатно повеселил!
— Пове… повеселил?..
— Да ещё как! Отлично вышло, скажу тебе. Хоть в телевизор отправляй.
— Позвольте, но я… я не шутил…
— Брось, Игнатий, хватит. Второй раз не смешно.
— Но я и в самом деле не думал…
Газета снова зашуршала вниз, и поверх неё глянул муравьиный глаз, озабоченный весьма.
— Э, так ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда, Пётр Петрович. Это же мечта, она же…
Глаз скрылся за рядами чёрных иероглифов.
— Тогда и в самом деле брось, Игнатий. Не мужское это дело — невесть о чём фантазировать.
Игнатий хотел было возразить, но почувствовал, что язык провалился куда-то в желудок.
— Ты серьёзней некуда, вот и я тоже, — продолжал Пётр Петрович, потряхивая новостями для убедительности. — Это муравьихи пусть читают свои романы и хотят, сами не знают чего — то ли принцев им подавай, то ли бандюков с большой дороги. Мы же, мужики, должны мечтать конкретно и определённо. О должности повыше, о норе поширше, о тлях пожирней. Ловишь мысль? Потому что мы чего — мы должны действовать и добиваться. Каждая мечта должна быть осуществлена, и в кратчайшие сроки, так сказать. Иначе грош цена такому муравью. А бабы пусть фантазируют о своём. Мы-то с тобой знаем, чего им всем надо… Понимаешь меня, Игнатий?
Глаз выглянул снова, но Игнатия на диване уже не было. Разъярённая Аксинья запирала дверь — шляются разные туда-сюда: то ноги не вытрут, то с хозяйкой не простятся.

* * *

Савва Беспятников бегал по норе и докуривал вот уже двадцатую сигарету. Вид у него был всклокоченный и бессонный, но при этом весёлый. Даже когда под лапу ему в сотый раз попадала пустая бутылка, из муравьиных уст не вырывалось ни единого бранного слова. Глаза у Саввы алели в дыму, как светофор в грозовую ночь, и когда они через всю комнату кинулись на вошедшего Игнатия, тот, прямо скажем, немного опешил.
— О, друг Игнатий! Ответ мне дай: зачем пожаловал ко мне в сей час знамённый?
У Саввы было одно большое преимущество и перед Марфой, и перед Петром Петровичем. Савва был поэт. Причём, если верить ему самому, аж во втором поколении. А это о чём-нибудь да говорит. Игнатию вот сказало, что один только Савва и сможет его понять. Поэты, они ж этими мечтами живут и кормятся. Вот навернут борщику со сметаной — и сразу в мечты, в мечты.
Уж Савва-то в мечтах разбирался. Не зря числился в широко известных. Пусть и среди узких кругов. А что? Кто ж виновен, что истинное искусство — вещь непопулярная среди таких обывателей, как Петр Петрович и Марфуша? Уж точно не творцы.
— О, друг Игнатий! Как рад тебя я видеть в сей скромной конуре моей! — вещал Савва, закатив светофорные глаза к потолку.
— Хе-хе… а уж я-то вас как, Савелий… — отзывался Игнатий, изрядно оробевший от такого приветствия.
— Чу! То, верно, музы добрый дух тебя привёл ко мне!
Единственной, кого Игнатий встретил по дороге сюда, была старая дворничиха баба Надя. Но на всякий случай он кивнул. Кто этих муз знает?
— Уж слышу шелест крылий, которые уносят прочь сию богиню!
В левом ухе у Игнатия как-то подозрительно зазвенело.
— Пора, пора других ей навестить и милостью своей утешить! А ты, мой добрый друг, присядь с дороги, — предложил Савва и тут же плюхнулся на единственный стул в комнате.
Игнатий огляделся. С полу на него дружелюбно глянули окурки, фантики от ирисок, рваные обрывки газет и прочий мусор — унылая рутина жизни, которую Савва предпочитал не замечать со своих высот.
— Спасибо… — пробормотал муравей и решил постоять.
— Нет, муза и она одна, — задумчиво проронил Савва, созерцая потолок и одновременно доставая из кармана очередную сигарету. — Ведь что ещё тебя привесть могло в сей тихий дом? Да в час такой?
Игнатий оживился.
— Так ведь мечта, Саввушка. Я ж пришёл о мечте с тобой потолковать!
— Мечта… мечты-мечты! Несть им числа!
— Да у меня всего одна…
— Они прекрасны и ужасны, они — как звёзды в небесах! — и Савва принял такую позу, что Игнатий, вспомнив свои потуги у Марфуши, тут же устыдился.
— Они сияют и блестят, они терзают нас и мучат, они зовут в неясны дали! — продолжал поэт надрывным голосом.
Игнатий пришёл в восторг.
— Да, да, Саввушка! Зовут, и ещё как!
— Они — одна лишь наша сладость и они — великая болезнь, от коей нет спасенья.
— Д… да!
— Да и зачем оно? Коль крылья нам они дают и к небесам нас увлекают? То гении, то музы, то богини! И перед ними преклоняюсь я! — и Савва уронил голову на грудь.
Игнатий ликовал. И никак не мог поверить в свою удачу. После двух провалов — такой успех! Эх, надо было сразу к Савве заглянуть. Меньше, чем за минуту, выразил всё, что внутри у Игнатия жило, и слова какие подобрал — обомлеешь! Точно знает муравей, о чём речь ведёт.
— Всё так, Саввушка, всё так! И ещё — оно скребётся прям внутри. Аж с самого утра! И я ведь всех обошёл, всем всё рас…
— Скребётся, друг Игнатий! Мечта! Скребётся! Право же!
— Ну… ну да…
— Как кошки на душе скребутся мечты все эти. Зло они, Игнатий. Зло и тлен, как тленно всё в унылом мире нашем.
— Э?..
А Савва уже ссутулился на своём стуле — ни дать ни взять древний мыслитель с картинки в учебнике — и подпёр подбородок лапой.
— Всё ложь, мой друг. Всё ложь и заблужденье, в тупик ведут порывы наши. И нет спасенья нам нигде.
Игнатию вдруг сильно захотелось усесться на пол — невзирая на тамошнюю честную компанию.
— Ну а мечты — то лишь обман, то призрак, наважденье. Мираж в пустыне мирозданья. Обманка и ловушка для потерянной души. Забудь о них, мой друг, как ты забыл… забыл о сне… нет, не так. Какой сон, чёрт побери? Как ты забыл о… о чём ты мог забыть, друже?
— Кран закрыть, — просипел Игнатий.
— О любви! Вот оно, о любви! О далёкой и потерянной любви! — возопил Савва, вздымая лапы к потолку. — Забудь ты о мечтах, как позабыл ты о своей любимой. Ведь как она, неверны эти духи. Хоть и прекрасны, как изящная Камилла, которой посвятил ты души своей невинные порывы.
Игнатий облизнул пересохшие жвалы.
— Вот так! — весело сообщил Савва. Затянулся, как следует, выпустил Игнатию в лицо огромное сизое облако. И продолжил, как ни в чём не бывало: — А я ведь не зря о Камилле заговорил, дружок. Так я нарёк героиню своей новой поэмы. Драмы в стихах, если будет угодно. Всю ночь работал, да-с. Героиня-то — прекрасное создание, невинное и чистое, но — увы! — ему суждено разбиться о суровую жизнь. Вдребезги. А впрочем, что я вам рассказываю? Вот послушайте…
И не успел Игнатий вставить хоть полслова, как Савва надрывно затянул:
Осенняя пора — унылая пора,
Вот и начать мой стих уж мне пора,
И не со скуки, но с унынья начинаю
И на прекрасную музу свою уповаю…
Где-то после пятидесятой строфы Игнатий бесследно растворился в клубах сигаретного дыма, оставив Савву наедине с его музой.
Шут их разберёт, этих поэтов. С бабами и то проще.

* * *

Мрачный и унылый, как тридцать осенних пор, Игнатий шагал по коридору. Мимо него туда и сюда пробегали другие работники — до смены оставалась лишь пара минут, и опаздывать никому не хотелось. Задержишься — вычтут из получки, а то и в дело личное запишут. И не видать потом премии, как своего затылка.
Но Игнатия это не волновало. Его вообще теперь мало что волновало — кроме свербящего чувства в груди. Всё такого же смутного и настойчивого, как и с утра. И странное дело — чем сильнее там, в груди, зудело, тем уверенней таяли в памяти встречи с Марфушей, Петром Петровичем и Саввой. Прямо как хлебные крошки в супе.
Он уже немного приободрился, когда, сворачивая за очередной тоннельный угол, вдруг нос к носу столкнулся с Инночкой.
— Ах, Игнатий Потапыч! — запищала муравьишка, поправляя прическу и одёргивая платьишко. — Я прямо откуда-то знала, что встречу вас сегодня! Прямо с утра, как встала!.. Ах! Какой у вас измученный вид!
Игнатий устало улыбнулся своей знакомой и опёрся плечом о стену.
— Здравствуйте, Инночка. Тоже на смену?
— Конечно, Игнатий Потапыч!.. Ах, но почему вы мне не ответили? Неужели… неужели что-то стряслось?
Игнатий знал Инночку вот уже без году неделю. Их познакомили на очередной свадьбе кого-то из родственников Петра Петровича. Инночка тогда очаровалась с первого взгляда. И пусть Игнатий не знал толком, что именно её покорило — гордая стать, тонкая душа или суровая мужественность, — он даже ни разу не задумался на сей счёт. А зачем? Женское внимание — штука приятная сама по себе, безо всяких размышлений. И неизбежная для таких муравьёв, как он.
— Ничего не стряслось, Инночка! — отозвался Игнатий, отточенно-небрежным движением смахивая пот со лба.
— Игнатий, вы мне лжёте? Не надо, я же… я же всё пойму!
— Эх, ну что мне с вами делать? Ничего не скроешь! Ну, слушайте. У меня, Инночка, мечта появилась.
— Ах! — муравьишка восхищённо сложила ручки на груди. — Мечта? Это же так прекрасно, Игнатий Потапыч!
— Прекрасно — это не то слово, Инночка! Это как… — он задумался на пару секунд, — как… как звезда в небесах!
— Ах!
— Она страшна! И крылья дает! И на душе скребется!
— Ох!
— Она как госпожа… в смысле, как богиня. И муза. Всё сразу.
— Ах! Это невероятно, Игнатий Потапыч! Но о чём же? О чём же вы мечтаете?
Игнатий закашлялся и как-то сразу весь осунулся. Потом почесал затылок. Посмотрел налево. Направо. И, наконец, ответил:
— Да так, Инночка... о всяком... о всяком разном…
Но его перебили.
— Ах, Игнатий! Не продолжайте, я поняла. Вы не можете мне этого раскрыть?
— Ну… ну да, не могу.
— Я так и знала, Игнатий! Ах! — Инночка закатила глазки, совсем как Савва. — Это, должно быть, что-то очень личное… или нет! Что-то очень серьёзное! Что-то, в чём вы сами себе не можете признаться!
Игнатий кивнул. Признаться себе он и впрямь не мог. Ибо не знал, в чём признаваться. А Инночка глянула на него столь серьёзно, будто видела его насквозь и всё-всё понимала — и мечту, и Игнатия самого целиком.
— Как это восхитительно!
Игнатий смущённо улыбнулся. Надо же. Неужто и впрямь понимает?
Инночка меж тем нахмурила бровки, будто задумалась над чем, и помусолила пальчик. И когда она достала его изо рта, в муравьишкиных глазах мелькнуло просветление.
— Да вы же… вы же гений, Игнатий! — выдохнула она.
— Кто? Я?
— Конечно! Ведь только гении…
Но Игнатий так и не успел узнать, что отличает «только гениев» от простых смертных, потому что Инночку прервал раскатистый гудок. Сирена пронеслась по коридорам и стихла звоном в ушах. Начиналась смена. Инночка быстро попрощалась и убежала на дойку, а Игнатий медленно побрёл к своим строительным тоннелям.
Сама того не зная, Инночка вернула ему веру в женщин. И в мир вообще.
Гений, надо же. Он и не задумывался прежде, а ведь этим всё объясняется. Испокон веков никто гениев не понимает, все только смеются и камни кидают. Так и живут они в муравейниках неприкаянными. А ещё у них, у гениев этих, всё великое. Особенно мечты — вот прямо как у него. И пусть не знает он пока, что со своей делать — это ладно. Не каждый гений сразу раскрывался. И у него всё вскроется — в своё время.
На смену он, конечно же, опоздал — всю дорогу протащился улиточьим шагом. Пару раз об него споткнулись те работяги, что пошустрей, раза три его отругали на чём свет стоит, но Игнатий великодушно простил всех. Что с них взять, таких простых и негениальных? Простил он и начальника смены, который страшно кричал и размахивал перед носом какими-то бумажками. И своего напарника Гошу, который всё это время стоял за углом и ржал, как кузнечик в пивной. И Клавдию Семёновну, вахтершу, которая трижды проверила документы, прежде чем пустить в тоннели. И Витю-водителя, который облил грязью на полном ходу и не извинился. И Бориса, у которого каждое слово перемежалось с бранью. И Славку, который за работой всё судачил и судачил о рыбалке и борщах своей жёнушки.
Всех простил Игнатий. От чистого сердца. За какую-то жалкую смену стало оно таким большим и просторным, что без труда вместило каждого. Даже самую маленькую тлю. Даже самую захудалую ломехузу. И над всем миром, как большое золотое солнце, сияла мечта. Она не ослабла за день, о нет — напротив, разрослась и окрепла и теснила теперь игнатиеву грудь.
Работал он, конечно, спустя рукава. Да и о какой работе может идти речь, когда в тебе живёт такое бескрайнее счастье? Вот только никому это почему-то не нравилось. Кричали на него, ярились — и всё из-за какой-то ерунды. Подумаешь, ненароком выдернул провод из сварочного аппарата — никто ж не пострадал. И балку едва не уронил на голову Димке — в шлеме же тот оказался. Ну, по бетону свежему прошёлся, ну опоры толкнул, ну в инженера врезался. Мелочи, проза жизни, как сказал бы Савва. Всё-таки кое в чём поэт разбирался.
Ни одно из этих происшествий не стёрло с лица Игнатия счастливой улыбки.
Улыбался он, и когда за спиной принялись шептаться. И когда к начальнику позвали. И когда начальник морщился, на него, работника, глядючи. В конце концов, отправили Игнатия домой — отсыпаться. Только Клавдия Семёновна бросила вслед — «ломехузники драные, шелупонь».
Что она знала о жизни?
Домой Игнатий не пошёл — не тянуло его туда совсем. Вместо этого отправился бродить по коридорам и переходам, куда глаза глядят и куда лапы несут. А вокруг всё пустовало — муравейник трудился от мала до велика. Одни только нянечки и кормилицы прогуливались с личинками, да пара бездельников слонялась около пивной. Никогда прежде Игнатий не видел свой родной дом таким. И только теперь, когда вокруг не теснились толпы и никто не толкал в плечи и не наступал на ноги, он понял, насколько муравейник огромен. И велик. Сотни муравьиных поколений воздвигали эти стены, чтобы потомкам было где пахать с утра до ночи и где прожигать свои вечера. То тут, то там замечал Игнатий незримое присутствие строителей — вот здесь балка в непонятном узоре: видать, трещина по ней пошла, но её вовремя заметили и скрепили. А там в потолке дыра для вентиляции, чтобы плесень в коридоре не завелась. А тут ниша в стене и там детская площадка для личинок. Просто удивительно, что никогда прежде не обращал он на это внимание.
И чем дольше Игнатий смотрел, тем явственней ощущал, как идея собственной гениальности отходит куда-то на задний план. А на передний выходит тоска. Да, да, тоска. Самая настоящая. Почти как «унылая пора» Саввы. Вот только стихов писать Игнатий не умел, чтоб её выразить.
А была эта тоска простой-препростой. Понял вдруг Игнатий, что ему безумно жаль все эти муравьиные души, которые живут в своих серых норках, работают, работают и работают день ото дня и кормятся, чем бог пошлёт. И жизни у них у всех незатейливые и простые, похожие одна на другую, как личинки в родильной. И мечты тоже — потолок побелить да на свадьбе погулять. Стих написать. С муравьем приличным познакомиться. Личинку вырастить. Нору выкопать. В пивную заглянуть вечерком. Все не чета игнатьевой — такой огромной, чистой и сияющей. От которой разве что колени не подкашиваются. Которая затмевает всё.
— Эй… эй, приятель! Дру-жи-ще! — окликнули Игнатия из какой-то подворотни.
Тот остановился и медленно повернулся. Подземелье плыло в радужном тумане, и толстый бурый жук в ближнем тоннеле становился то сиреневым, то лиловым, то розовато-перламутровым.
— Не хочешь? Не хочешь, а? — спрашивал он, приглашающе подняв брюшко. — У меня лучшее, самое лучшее, отвечаю. А? А?
Игнатий молчал. Стены качались и сияли. Ломехуза начал нервничать.
— У тебя есть? Есть чё? А? Ну? Чё молчишь? Или ты уже?
Игнатий улыбнулся — тепло, светло, нежно.
— Эх. Эх. А может всё ж ещё разок? А? А?.. А, да ну тя.
Жук тяжело поворотился и скрылся во тьме коридора.
А Игнатий дальше пошёл.
Вот бы и с ломехузой поделиться. Хоть капелькой золота.
Да хоть с кем-нибудь бы.
Вечерело. Отгудела сирена, и коридоры вновь заполнились муравьями. Но вокруг Игнатия образовалось пустота — видно, все принимали его за пьяницу или за ломехузника. Но Игнатий на них не обижался. В былые дни он и сам бы держался подальше от муравья, который едва на ногах стоит и улыбается в никуда.
Если б они только знали…
А тоннель вокруг вдруг расширился, и потолок его убежал куда-то в недосягаемую высь. Игнатий и сам не заметил, как лапы вынесли его к выходу наружу.
Прежде ему даже в голову бы не пришла мысль о том, чтобы выйти наружу, да ещё под вечер. Это удел исследователей и путешественников, которые открывают и открывают новые тропы для кормёжки, а никак не скромного строителя тоннелей. Но теперь Игнатий чувствовал, что способен на всё. Буквально — на всё.
Парочка охранников уже замуровывала выход. И проводила долгими взглядами одинокого муравья на дрожащих лапах. Потом один из стражей сплюнул, и оба вернулись к работе.

* * *

И почему он раньше никогда не гулял по вечерам? Даже в молодости. А ведь Митька, закадычный друг ещё с родильной, звал его когда-то на ночёвку в гнилой пень. Эх, Митя, где ты сейчас? С тех пор, как переехал в муравейник у ели, ни слуху от тебя, ни духу.
Надо будет заглянуть к нему, подумал Игнатий. И сразу — может быть, сегодня и загляну.
Сегодня он мог всё. Не пугали его ни ночные хищники, ни птицы, ни ежи. И даже Чёрная Божья Коровка, которой нянечка стращала всех в родильной, казалась какой-то далёкой и совершенно нестрашной. Как крошечная тёмная точка в море света и тепла.
Мечта дышала в груди. Мечта грела и успокаивала, мечта говорила, что всё будет хорошо и всё непременно получится.
Игнатий обернулся на муравейник. Странно, вроде и недолго полз, а вход уже едва и виднеется: тёмный проем в горе хвои и прошлогодних листьев. В голове промелькнула мысль, что было бы неплохо глянуть на эту гору сверху — чтобы всё рассмотреть, как следует. Игнатий с охотой покорился.
Удивляясь тому, как такая замечательная идея не приходила к нему раньше, он карабкался вверх по стволу ближайшего дерева — то ли осины, то ли берёзы, не разобрать в темноте. Это всё мечта, думал он, она, родимая. Она лучше всего, что с ним случалось. И жизнь его к лучшему изменяет. Вот разве мог представить ещё вчера, что уже сегодня отправится в путешествие и будет так счастлив? Нет, не мог. Потому что не знал. И не предчувствовал. Правду говорят, что самое замечательное приходит внезапно.
За такими размышлениями он добрался до первой веточки — тоненькой и хрупкой, прямо как Инночка. Но не остановился, и двинулся дальше. Следующая ветка была уже потвёрже, вот только скручивалась в спираль — как Савва с его сложным ходом мысли. Третья напомнила Игнатию Петра Петровича — такая же прочная и обстоятельная, хоть дом на ней строй. А четвёртая — Марфу: листья на ней отчего-то завяли и окрасились прямо в тон её коготкам.
Жалко, что они не увидят. А даже если и увидят, то не оценят.
Чем выше поднимался Игнатий, тем чудеснее вид ему открывался: вот раскачивается колос сорной травы, а вот сворачивают лепестки незабудки. А вот открывает бутон какой-то ночной цветок — Игнатий не знал, как тот называется, но бутон этот красиво белел во мраке и пахло от него чем-то пьяняще-сладким.
Надо бы сводить сюда Инночку, подумал муравей. Каким-нибудь солнечным днём. Взять внеочередной отпуск и отдохнуть вместе. И о мечте поговорили бы, и о гениальности, и обо всём на свете.
Он выбрал, наконец, одну ветку и двинулся по ней в сторону муравейника. Вокруг молчал лес, высились сумрачные деревья-великаны. Где-то высоко-высоко кричали птицы. В ночи пахло свежей травой и сыростью, а в глазах у Игнатия мерцали радужные сполохи. Муравейник чернел внизу мрачной громадой, и если прислушаться, то можно было уловить смех и гомон жителей верхних этажей. Игнатий улыбался всем этим незримым муравьям, которые коротали вечер, как могли, покуда он сидел один в центре вселенной. Один — со своей верной мечтой наедине.
А муравьи продолжали веселиться и кутить, а сердце — сжиматься. И вдруг понял Игнатий, что мечта его точно так же любит всех этих крошечных насекомых, как и он сам. И даже больше того — это её любовь и жила в нём, и это её он испытывал и переживал. От такого откровения Игнатий едва не забыл, что нужно дышать. В груди что-то сладко закололо и зашевелилось пуще прежнего.
Ну конечно! Это она — и вправду муза, и вправду богиня! Та, что стоит над всеми. Та, что нисходит к каждому. Она пришла осветить мир серых муравьев, ничтожных в своей суете. А его выбрала среди прочих. Да, гений он или нет, но избранный — без сомнения. Мечта оказала ему великую честь: поделилась с ним частицей своей любви и теперь… теперь он просто обязан что-то с этим сделать.
— Но что? — спросил он в ночь. — Что я могу?
И тогда шевеление в груди стало невыносимым. Игнатий припал к листу, на котором сидел, и впился в него всеми лапами и всеми жвалами, какие у него только были. А потом, как девятый вал, нахлынул восторг. И смыл всё. Всё, чем когда-то Игнатий был. Осталась крошечная оболочка, ничтожная песчинка во вселенной перед лицом великой и прекрасной Мечты. Единственной. Единственной, ради которой стоило жить. И умереть.
Затаив дыхание, Игнатий ощутил, как оно вскрывается в нём. Как грудная клетка распахивается, и оттуда вверх, к незримому ночному свету, растут его собственные крылья. «Невероятно», — подумал он.
И умер.
...на заре затылок мёртвого муравья раскрылся и разошёлся в стороны. Тонкая ножка гриба выросла оттуда и робко потянулась вперёд, к молодому свету. Здесь, в десятке дюймов над землёй, для него было самое место — не слишком жарко, и не слишком холодно.
К вечеру этого же дня на верхушке усика назреет крошечная коробочка.
Когда она лопнет, новые мечты отправятся в полёт.
К сердцам, которые ждут их и трепещут в ожидании.


Справка: кордицепс однобокий – вид грибов, паразитирующий на муравьях. Известен тем, что манипулирует своим носителем, выделяя в его тело особые вещества. Заражённый муравей уходит от сородичей и забирается на ветку, где вскоре погибает. Тогда гриб прорастает через него и принимается выпускать споры. Встречается на земле вот уже 48 миллионов лет.

19.08.2014

@темы: Рассказ

---

[Морга]

Пишет  Леди Анна*:
Легко и свободно,
Чисто и плавно,
Тихо, без трепета,
Счастье вошло.
Рядом присело,
Шепнуло, что надо,
Робко взглянуло...
...и снова ушло!
- Счастье, постой!
Ты куда? Возвращайся!
Счастье, ты слышишь?
Тебя я зову!
Счастье, прошу:
Останься однажды,
Счастье, ведь я
Без Тебя не могу...
И ты так уходишь:
Легко, безмятежно,
Лишь остаются
Воспоминанья одни.
Но...вот обернулось
И молвило тихо:
"Надейся. Приду.
Только не жди.
Ждать бесполезно
Приду я незваным
Гостем в твой дом,
Когда будешь одна.
Только не жди меня.
Понимаешь? Не надо
С мольбой в глазах
Сидеть у окна..."

@темы: Стихи

---

[Vistrel]

Ты уже никогда не вернешься.
Ни цветком, ни осколком, ни светом.
Только память осталась, но память
Не особо надежная карта.

Столько сосен вокруг, столько неба,
И среди облаков - бесконечность.
Я не знаю, ни как ты, ни где ты,
Что читаешь, что пишешь, что будет.

Над рекой разгорается солнце,
Все молчит в ожидании пекла -
Я последний живой на планете:
Я остался тебя запомнить.

Мне так страшно от скорости жизни,
Одиночества - во - вселенной.
Облака уплывают в полдень.
Не осталось.
Середина лета.

@темы: Стихи

---

А можно получить критико-комментарий?

[Led Moth]

Летящий вдаль
(сон)

На мне были любимые бежевые сандалии. Вообще-то, они были у меня единственные, но тем более мне нравились. Уже немного потрёпанные – за те три года, что я их ношу – но я как-то аккуратностью никогда не отличался. Поэтому до тех пор, пока в них можно было ходить, я ходил, причём с нескрываемым удовольствием.
Было жарко. К чему не притронься – всё было горячее, нагретое до предела. Даже каменистая тропинка сквозь сандалии грозилась испепелить накопленным за день жаром. А сверху ярко светило солнышко, отступив от своего зенита на порядочное расстояние. Однако до вечера было ещё далеко. Потому меня и посетила мысль прогуляться к новому мосту, который закончили строить с месяц назад. Он соединял берега нашей реки, благодаря ему охотники могли ходить в лес на противоположной стороне, не тратясь на бензин для моторных лодок. Хотя мне, конечно, такая затея меньше нравилась. Одно дело охотники, но ведь и простые жители теперь станут чаще наведываться в лес на ту сторону. А это значит – будет больше мусора в лесу. Хотя я слышал, будто бы не всех пропускают через этот мост. Будто там очень строгий контроль за входом-выходом. Но меня эта мысль хоть и пугала немного, но всё же казалась абсурдной – зачем же тогда было строить этот мост, если не все могут им пользоваться?
Я ещё ни разу не приходил к новому мосту – как-то незачем было. Поэтому меня поразили его размеры, хотя, собственно, он был ровно такой длинны и ширины, какая и необходима для моста, - но всё равно вблизи это выглядело величественно!.. Мост был совсем свежий, если так можно выразиться. Он был деревянный от начала до конца, построенный из толстых прямоугольных брусьев, плотно подогнанных друг к другу. И это дерево, казалось, ещё дышало, ещё жило по-своему, стараясь не думать, что оно теперь мост. Древесина была плохо обработана – торчащие сучья или занозы никого не беспокоили, и никакими лаками она не была покрыта. Это-то всё и создавало впечатление «свежести», будто поставили этот мост только вчера.
Вперёд меня проехал устрашающего вида грузовик, громко рыча и выпуская клубы выхлопов. Я пронаблюдал, как открылись перед ним ворота (у этого моста были даже ворота?..) и пошёл следом, пока они не закрылись. Но оказалось, что там есть прямоугольный проём для людей, слева от ворот, и я прошёл через него. Ногами я чувствовал, как вибрирует мост от проезжавшего по нему грузовика. Я поднял глаза и увидел небольшую кабинку, вроде домика, с дверью и парой окошек, которая наполовину занимала мост, наполовину нависала над водой. При этом надводную часть, естественно, подпирали сваи. Я чуть было не прошёл мимо неё, но какой-то рабочий в плотных рабочих рукавицах остановил меня. Я подумал: «Ну вот и всё. Закончилась моя прогулка по мосту. Сейчас меня выгонят отсюда». Но рабочий только сказал, что прежде, чем перейти мост, нужно зайти вот в эту кабинку и отметиться. Затем проследил, чтобы я так и сделал, и отправился по своим делам.
Я вошёл внутрь и оказался в неплохо обустроенном кабинете. Несмотря на яркое послеполуден-ное солнце, здесь горел электрический свет. За столом посередине комнаты сидели двое якутов – мужчина и женщина, они что-то писали. Справа была ещё дверь, а на противоположной выходу стене было большое, почти от пола до потолка окно. Мне подумалось, что оно как раз в человеческий рост. Наконец, один из сидящих меня заметил и предложил присесть. Я послушно сел на стул, как раз между ними, и видел их обоих.
- Я хочу мост перейти, - сказал я, - Мне сказали, что я должен сначала отметиться у вас.
- Всё верно, всё правильно, - закивал якут, откладывая документы и переключая всё внимание на меня.
- Снимите своё украшение, - велела сидящая справа от меня якутка.
Я удивлённо нахмурил брови, но снял своё украшение – купленный в этом году кусочек оленьей шкуры в форме человечка, с приклеенным к нему деревянным кружочком, на котором было нари-совано улыбающееся личико. Кусочек шкуры был, в свою очередь, наклеен на плотную ткань, рас-шитую с лицевой стороны разноцветным бисером.
- Дайте мне, - женщина протянула руку.
Я недоверчиво покосился на якута, но всё же дал ей своё украшение.
- А что, с этим нельзя переходить мост? – спросил я.
Якут неопределённо покивал, а его напарница взяла нож и стала отпарывать бисеринки. Я вос-кликнул возмущённо:
- Вы что! Это же ручная работа! Кто-то так старался, а вы!.. – мне было не столько жаль, что это мою вещь так запросто уничтожают, сколько действительно жаль того, кто создал эту вещь.
Но женщина сказала равнодушно:
- Тебе это не нужно и не понадобится больше.
Бисер беспорядочно рассыпался по столу и на пол, ободранную шкурку она положила на край стола.
- Теперь ты можешь пересечь мост, - сказал якут.
- Спасибо, - хмуро отозвался я, встал и направился к выходу.
- Нет, не сюда, - окликнул он меня.
Я развернулся, удивлённо глядя на него. Якут тем временем встал из-за стола, подошёл ко мне и вежливо взял под руку, заглядывая в глаза и говоря:
- Сюда. Вот сюда.
Я не сопротивлялся, потому что не сразу понял, что к чему. Понял, когда увидел, что якутка тем временем открывает окно, поднимая его вверх, а я уже стоял по ту сторону стола, а якут крепко дер-жал меня, повторяя:
- Сюда, пожалуйста…
В лицо пахнул прохладный вечерний воздух. И вдруг я понял, что за окном не река и не разгар дня, как должно было быть. А за окном ранний вечер и спящий город.
- Пожалуйста, сюда… - повторяли оба, толкая меня в окно.
Я не удержался и полетел вниз. И в этот момент понял, что лечу с десятого этажа и мне не выжить. Но я ничего не успевал предпринять – я только в страхе закрыл лицо руками, а потом встретился с холодным тротуаром, и стало совсем темно…
Как же так?..
Так не должно быть, нет!..
Назад, пожалуйста, назад!..
- Пожалуйста, сюда… - повторяли оба, толкая меня в окно.
Я схватился руками за стены и глянул вниз – так и есть, десятый этаж, земля далеко внизу. Хорошо отсюда видно город, всё видно. И дорогу видно, что протянулась по прямой от края до края. Но всё это я увидел за секунду до того, как меня вторично вытолкнули наружу. Я полетел вниз.
Совсем не страшно, ну ничуть.
Даже интересно.
Даже смешно, что у них ничего не получилось со мной сделать.
Замедляясь у самой земли, я встал на ноги, лишь несильно согнувшись, как если бы выскочил из окна первого этажа. Я встал прямо посреди этой казавшейся бескрайней дороги, выпрямился и по-смотрел наверх. Их окно светилось всего-навсего на втором этаже, но почему-то меня это не удиви-ло. Они поглядели вниз, увидели, что я жив, и поспешили закрыть окно. При этом снаружи оно ока-залось зарешечено. Я подошёл поближе, снял один сандалий и швырнул его в окно. Попал. Прямо между решёток. Пробил стекло. Увидел, как они там забегали, забеспокоились, - и пошёл себе вдоль по дороге, довольный своим успехом.
Было совершенно тихо, город пустовал. Свет в окнах не горел, голосов никаких не было слышно – даже хотя бы лая собак. Меня это не пугало ничуть. Город не казался мне вымершим. Он был просто спящим. В это время, когда солнце уже зашло, но там, на западе, ещё светилось светло-голубым небо, воздух был прохладен и свеж. А ещё в воздухе витал запах печного дымка, присевшего ближе к ещё не остывшей земле, чтобы погреться. Было свежо. Тихо. Тихо…
Я шёл босиком, совершенно один. Прямо по дороге, по мелким камешкам и песку, но это не так сильно заботило. Мне казалось, что я иду так уже довольно давно, и что солнце никогда не сядет до конца, оставив для меня впереди свой далёкий свет. Мне было хорошо. Потому что я был дома. И я шёл домой.
Вдруг я увидел свет в окне третьего этажа. Я остановился, потому что оттуда выталкивали какого-то парнишку, помладше меня.
- Не бойся! – крикнул я ему и встал под окном, готовый его поймать.
Мальчишка прыгнул вниз, удачно приземлился – ему даже не особо понадобилась моя помощь. Окно закрылось и свет в нём погас.
Я пошёл вперёд, и мальчишка за мной. Мы шли какое-то время рядом. Наконец, он сказал:
- Я испугался, когда меня стали выталкивать, но вдруг увидел ангела, который легко приземлился неподалёку, и решил, что я не разобьюсь, потому что здесь есть ангел.
Я посмотрел на него:
- Я никакого ангела не видел…
- Это был ты.
Я посмотрел вперёд, на немеркнущий свет вдалеке. Свет, к которому я иду.
- Я не ангел.
- Но всё равно ты здесь. И ты помог мне не разбиться.
- Ты ведь сам приземлился, - напомнил я, - Я тебе ничем не помогал.
- Ты сказал, чтобы я не боялся. Если бы я испугался удариться лицом о дорогу, так и случилось бы.
Я неопределённо пожал плечами:
- Но и я сам… Не с первого раза понял, что делать.
- Знаешь, эта дорога мне что-то напоминает…
- Мне тоже, я даже как будто слышал о ней раньше.
- Может быть, в какой-нибудь песне?
- Может быть… Здесь всё знакомо. Всё родное. Всё моё… И только моё. Быть может, та женщина была права, когда сказала, что моё украшение мне не нужно и больше не понадобится?..
Но моего попутчика рядом уже не было. Я обернулся, огляделся – его не было нигде.
И я продолжил идти.
Интересно, приближаюсь я хоть сколько-нибудь?
Город, кажется, не закончится никогда.
Город, кажется, не проснётся никогда.
Город, наверное, никогда не узнает, что тут проходил я.
Но как же это здорово – идти вперёд...
Пускай я исцарапаю ноги этими мелкими камешками.
Я ведь чувствую эту приятную тяжесть за спиной…
Когда устану идти, я полечу вдаль, в эту бесконечную, светлую даль…

запись создана: 12.08.2014 в 08:32

@темы: Рассказ

---

КРАСИВОСТЬ ---- антип ушкин

[АнтипУшкин]

идёт по улице КРАСИВОСТЬ
надменно, гордо...

и в этом есть несправедливость
и несвобода

склоняются пред ней мужчины:
цари, поэты...

но чем скажите, заслужила
она всё это?..

она пуста, она бездарна,
душою - злюка,

тупа, скупа, неблагодарна,
она - падлюка!

но я бегу за этой падлой
как пёсик вшивый

несправедливо это как-то...

и
некрасиво

@темы: Мысли вслух, Стихи, Творчество, Философия, Чувства, Я, Отношения

---

Административное

[*ДИРЕКТОР ШКОЛЫ СТИХОСЛОЖЕНИЯ*]

Сим сообщаю, что госпожа  consolo покинула пост модератора нашего сообщества. Было приятно с вами сотрудничать, госпожа  consolo. Надумаете врнуться - будем рады.

@темы: Административное

---

[polina-kolpakova]

Забывала, зачем пришла…
И тузы из моих рукавов
Высыпались еще в прихожей.
Надо же,
До чего мы похожи!
Черная кошка для мартовского кота.
Та я была, не та
кому это важно?
Материлась семиэтажно,
Все равно получалось :
- милый…

И во что мы играли,
Не знали сами.
Говорили низкими голосами.
От невинных моих касаний
Вдруг темнели твои глаза.
Твое сердце стучало пьяно
И вскипали в груди океаны,
Наяву ли ты мне сказал,
Что влюблен в меня за изъяны,
Как в замшелый дор блю…
Если б я только знала,
Что ты имеешь ввиду,
когда говоришь
Люблю.

@темы: Стихи

---

[Visioner]

Восхитился, похитил Европу бык;
Пасифая быку отдалась.
А меня восхищает жеребячий бег,
И если бы мне удалось
Заарканить мустанга своим лассо
И душой к нему прикипеть!
Поменяю четыре любых колеса
На суровую нежность копыт,
Чтобы в прериях лихо вдвоём лететь,
Обгоняя торнадо легко;
На привале вместе лежать и считать
Белогривые облака.

Тишину из речки тихонько пьёт
Детства розовый конь.
Собираюсь его поскорей оседлать
И — в весеннюю гулкую рань.
А за нею, мой милый смешной дуралей,
Давно ожидает нас
Уютное бунгало в диких полях,
Крепкий виски и сон.

@темы: Стихи

---

Принцесса и Лепрекон

[Led Moth]

Жила-была Принцесса. Она была очень-очень красива. Вообще трудно описать, как она была красива. У неё были длинные золотые кудри, мягкая светлая кожа, тонкие, изящные пальцы и большие, как у ребёнка, голубые глаза. Ей было девятнадцать лет, но никто не давал ей больше шестнадцати - так она была прекрасна и юна в душе. Больше всего на свете Принцесса любила сказки и рисунки в альбомах. Она и сама рисовала помногу, но у неё всегда получалось слишком хорошо, и она никому этих рисунков не показывала. Дело в том, что во дворце её несколько лет обучали рисованию, и теперь она не могла вспомнить, как легко и честно она рисовала в детстве. Пусть коряво, пусть неправдоподобно, но в тех рисунках было куда больше души, чем в теперешних. Но кроме красоты, Бог наградил её любознательностью и невероятной чуткостью. В комнате Принцессы было множество книг, которые она любила читать, но, к сожалению, усидчивости её не хватало, чтобы хотя бы одну прочесть до конца. Ведь Принцесса ещё очень любила играть.
Во что же играла Принцесса? Вы, наверное, думаете, что во дворце масса изысканнейших развлечений, какие только можно пожелать. Ан-нет. Любимой игрой короля были шахматы, а слуги коротали время за игрой в покер. Все эти игры не интересовали Принцессу, а лошадка-качалка, на которой она любила кататься в детстве - из неё Принцесса давно уже выросла. В саду были качели, и иногда девушка приходила покачаться на них и помечтать. Ну, знаете, о принцах. Был один принц в соседней стране... Высокий, красивый, черноволосый. Он читал много книг и знал так много, что Принцесса, с её вечной неусидчивостью, ему завидовала. Завидовала и восхищалась. Был другой принц из другого королевства. С длинными русыми волосами, собранными в хвост, всегда молчаливый, всегда задумчивый, он мрачно глядел на окружающих исподлобья, и во взгляде его можно было прочесть, будто он знает всё о каждом из них. Говорили, он увлекался чёрной магией. Это захватывало Принцессу: представляете - настоящий принц-маг... Был ещё третий принц. Его кудри всегда светились, словно солнце. Он озарял своей улыбкой всю округу. Люди приходили к нему с вопросами, и он всегда мог найти для них ответы - и никто не уходил обиженным. Это был самый добрый и честный человек на свете из всех, кого знала Принцесса.
Так, качаясь на качелях, она размышляла и пыталась понять, кто же из этих трёх принцев нравится ей больше всех. И никак не могла прийти к окончательному решению.
Но были у Принцессы и другие развлечения. Как мы уже сказали, во дворце было очень скучно, если не хотелось почитать книгу или посидеть в саду. Поэтому у Принцессы был свой секрет, известный лишь ей одной. Почти каждый день, когда наступало время послеобеденного сна, Принцесса говорила своему отцу, что сначала будет спать, а потом писать новую картину (при этом она начинала её в течение предыдущей ночи, заранее), и что как минимум шесть часов её никто не должен беспокоить. Король очень любил свою дочь, и поэтому всегда выполнял её капризы. Таким образом, у Принцессы было целых шесть часов, чтобы делать что угодно - и этого никто не заметит. И знаете, как она эти шесть часов использовала? Она убегала в город через потайной ход, одетая в простое платье, с платком на голове - чтобы никто в городе не узнал в ней Принцессу - и шла она... Да куда угодно. В театр, на выставку, на концерт или же просто на рынок - поглядеть на площадных шутов и послушать музыку шарманщиков. При этом ей особенно нравился театр. Когда она подходила к кассе за билетом, её уже узнавали (разумеется, никто не догадывался, что она - Принцесса, но все дивились её красоте и детскому, наивному выражению лица), и все работники театра - актёры, музыканты, осветители, уборщики, сторожа - все её знали и всегда приветствовали. А всё потому, что Принцесса всегда уходила из театра самая последняя, наблюдая, как работники разбирают декорации, а световики протирают лампы. Часто они помногу разговаривали с ней, а потом приглашали выпить чаю с конфетами, которые подарили благодарные зрители. Так что в театре (и во многих других культурных местах города) Принцессу знали все, но, разумеется, не как Принцессу, а как обычную девушку, которая любит искусство. И, конечно, знал её один из актёров – старый, низкорослый, некрасивый, но почему-то всегда элегантно одетый, с длинными вьющимися тёмными волосами, собранными в хвост, что придавало ему ещё больше элегантности, словно он был из знатного рода, с невероятно зелёными глазами. Кроме того, на голове он носил зелёную шляпу и ходил всегда с тростью. Все звали его за это Лепреконом. И был он довольно хитёр и груб, насколько сумела заметить Принцесса, а роли ему всегда доставались сугубо отрицательные - всякие прислужники зла и коварные гномы (когда он играл гнома, ему приделывали длинную бороду, отчего Лепрекон становился ещё более некрасивым и злым на вид). Лепрекон всё время над кем-то подшучивал, всё время язвил и, несмотря на свой рост, смотрел на всех свысока. О его истинном происхождении никто не знал, и все считали, что он так броско и красиво одевается, просто чтобы как-то сгладить свою уродливость. А он и правда был очень некрасив - этот курносый нос, морщины на лице, словно ему было шестьдесят лет (хотя никто не знал, сколько ему было на самом деле), редкие, хоть и длинные волосы, грубые руки с толстыми пальцами, покрытые рыжеватыми волосами - в общем, Принцессе он сразу не понравился. Особенно вкупе с его манерами. Он не делал пакостей, но умел тонко и изящно уколоть в самое больное место в человеческой душе, и многие работники театра не раз страдали от его слов и поступков, уязвляющих их самолюбие. Но зато он был превосходным актёром, это все знали, и лишь за это его никто не выгонял, и все продолжали терпеть, постепенно научившись не обращать внимания. Лепрекона никогда не приглашали пить с ними чай, а, когда он проходил мимо стола со своей тростью и трубкой в зубах, всегда замолкали и провожали его взглядами исподлобья. Он же всегда неизменно внимательно смотрел на Принцессу и как-то странно улыбался, хитро прищурив глаза. Принцессе эта улыбка казалась слишком коварной, и она даже немного боялась этого Лепрекона - а вдруг он догадался, что она Принцесса и теперь всё расскажет? Ведь если это станет известно всем, то станет известно и королю. И отец запретит ей покидать дворец. А этого Принцессе очень не хотелось, тем более, что в городе у неё появилось много друзей, с которыми было очень интересно.
Итак, почти каждый день Принцесса украдкой покидала дворец и отправлялась в город, где знакомилась с новыми людьми, училась новым вещам (одна девушка на рынке научила её плести из бисера фенечки, а продавец показал, как нужно чистить и разделывать рыбу) и просто наслаждалась свободой. И вот однажды наступил её день рождения. Все в театре знали об этом дне и приготовили ей чудесный спектакль-сказку. Принцесса прыгала от восторга - сказка ей очень понравилась. После спектакля устроили большое чаепитие со всеми актёрами, куда Лепрекона, как всегда, не позвали - хоть это и невежливо, но никто не хотел, чтобы его присутствие за столом омрачало праздник их любимой Принцессе. Кстати, многие её со временем так и стали звать - Принцесса. Но не потому что догадались, кто она, а потому, что она была красива и прекрасна, как принцесса, и все её любили и благоговели перед ней. Она ничего не имела против - не пришлось выдумывать себе фальшивое имя, а то в именах так легко запутаться. Так вот, Лепрекона никто не звал... Но он пришёл сам!
Когда он вошёл в комнату, где происходили торжества, шум голосов мгновенно утих, несмотря на то, что народу было много. Люди замерли на полуслове, и все взгляды обратились в его сторону. Напрямую выгнать его никто не осмелился - в конце концов он ещё никому не нагрубил. Но напряжение в воздухе мог почувствовать кто угодно. Лепрекон держал руки за спиной, улыбался приветливо и мило - он словно не замечал этих взглядов и не замечал, что произошло из-за того, что он вошёл. Он степенно зашагал от двери к столу, осматривая красиво украшенные к празднику стены и красиво одетых гостей. Принцесса сидела в самом конце стола неподвижно, чувствуя, как сердце уходит в пятки, а неприязнь к Лепрекону возрастает с каждым шагом, который он делает навстречу ей. Гости молча провожали его взглядами, никто даже не перешёптывался, но все были готовы ринуться на защиту, если этот коротышка посмеет обидеть их любимую Принцессу! Наконец, он остановился подле неё и, с улыбкой глядя прямо в глаза, поклонился. Принцесса смотрела на него своими большими голубыми глазами и, сумев показать хорошие манеры, слегка поклонилась в ответ. Когда их взгляды встретились, она успела заметить, что глаза у него такие зелёные, словно не глаза, а зелёный луг солнечным летом - от этих глаз веяло теплом и беззаботностью. И даже хитрый прищур как будто сошёл на нет, но этого Принцесса не заметила, так как почувствовала, что он взял её руку в свою, грубую и волосатую. Она слегка вздрогнула и опустила взгляд на свою ладонь - Лепрекон положил в эту ладонь красивые украшения: браслет из множества драгоценных бусин и подвеску из лунного камня на серебряной цепочке. Принцесса, не зная, что и сказать, как реагировать, молча смотрела на него, а Лепрекон ещё раз поклонился, отпустил её руку и зашагал прочь к выходу - так же спокойно и размеренно. Когда дверь за ним закрылась, все вздохнули с облегчением и гомон поднялся вновь. Все окружили Принцессу, чтобы посмотреть, что подарил ей этот мерзкий Лепрекон и, завидев драгоценности, посоветовали избавиться от них, пока не случилось беды. Кто его знает, этого Лепрекона - может статься, что драгоценности краденные, тогда точно добра от них не жди. Но, как только гости потеряли интерес к её подарками, Принцесса спрятала украшения в карман, и праздник продолжился.
Чаёвничать закончили поздно (на этот раз Принцесса соврала отцу, что поехала в город в цирк и зоопарк со своим дядей - главным полицейским города, и отец её отпустил, даже не проверив искренность её слов у брата, - так он доверял своей дочке). Принцесса вышла из театра, на улице уже смеркалось, стало прохладнее, чем днём. Она поёжилась, как вдруг почувствовала, что кто-то укрыл её плечи плащом. Она обернулась.
- Простудитесь, - сказал Лепрекон, вежливо поклонившись и дымя трубкой.
- Это ваш плащ? - спросила Принцесса. Лепрекон был по-прежнему ей неприятен, и не было ни малейшего желания надевать то, что принадлежит ему.
- Что вы - он слишком велик для меня. Я взял его из костюмерной. Я подумал, что вечером будет прохладно, а вы так легко одеты...
- Вы нарочно ждали меня здесь, чтобы дать мне плащ? - удивилась девушка.
- Что вы, не стоит зря беспокоиться. Я всего лишь закончил свою работу как раз тогда, когда вы и остальные закончили своё чаепитие.
Принцесса почувствовала укор совести. И в тот же миг поняла, что Лепрекон воспользовался своим острым языком, за который все его так ненавидят. Вот так незаметно и легко он укольнул её, и ей это не понравилось.
- Вы же актёр, - сказала она чуть с вызовом. - Какая у вас может быть работа в это время, да ещё когда...
- ...Когда остальные заняты на празднике? - подхватил Лепрекон и снова хитро улыбнулся. - О, поверьте, у меня всегда полно работы, когда есть вдохновение. Особенно, если вдохновение так прекрасно, и у этого вдохновения день рождения.
Их взгляды снова встретились. На этот раз Принцесса смотрела на него настороженно и искала в его глазах подвох, но тщетно - Лепрекон был хорошим актёром и умело выдавал одни свои мысли за другие. Что могли означать эти его любезности, она не понимала. И собралась уже было развернуться и уйти, как неожиданно для самой себя задала вопрос:
- А что это за работа?
Лепрекон улыбнулся - похоже, он и добивался того, чтобы Принцесса начала проявлять интерес сама. Но она слишком поздно поняла, что попалась в его ловушку, хотя непонятно было, в чём смысл этой ловушки. На всякий случай Принцесса сказала себе не терять бдительности и быть внимательнее.
- Моя работа? По правде сказать, это тяжело назвать работой - во всяком случае, она не приносит мне ни гроша денег, но зато приносит удовлетворение душевное... - он полез рукой под пиджак за пазуху и извлёк оттуда толстую тетрадь. - Вот она. - И он перевёл взгляд с тетради на Принцессу, ожидая реакции.
Тетрадь, похоже, нисколько её не заинтересовала. Действительно, Принцесса ожидала чего-то другого, хотя и сама не знала, чего.
- Не угодно ли взглянуть? - подсказал Лепрекон план дальнейших действий.
Но Принцесса уже усвоила урок и ответила:
- Извините, но как я могу разглядеть что-либо в сумерках? Мне тогда придётся вернуться в театр и смотреть при свете. А в таком случае это займёт время, а мой отец не разрешает мне гулять допоздна. Сожалею, но я прямо сейчас должна бежать домой, вы и так меня порядочно задержали.
Решив, что в разговоре поставлена достаточно жирная точка, Принцесса собралась развернуться и уйти, как вдруг увидела, что Лепрекон, улыбаясь и глядя на неё, открывает перед собой свою тетрадь, а из открытых страниц... струится свет!
Это зрелище так захватило Принцессу, что она сама не заметила, как стала подходить ближе, когда Лепрекон повторил свой вопрос: "Не желаете взглянуть?" и повернул свою тетрадь так, чтобы девушка могла всё разглядеть. Она взяла в руки эту тетрадь и стала разглядывать картинки, нарисованные чьей-то неумелой рукой - кривые линии, неправильные пропорции, несимметричность - но эти рисунки показались Принцессе самыми очаровательными на свете! Несмотря на то, что глаза нарисованных людей и зверей были зачастую разного размера - один больше другого, - взгляды этих персонажей были настолько выразительными, что казалось, они вот-вот заговорят! Почти каждая страница была продолжением предыдущей - почти как комикс, только без слов. Вот маленький человечек в зелёной шляпе, а вот на следующем листке - замок с флагами. А во дворе замка качается на качелях принцесса в красивом платье. В золотые волосы принцессы вплетены ленты. Принцесса на картинке тоже была нарисована криво, но то, что она самая красивая девушка во всём королевстве, было понятно сразу - так здорово получилось у художника её изобразить.
Тут наша Принцесса и поняла, что художник - сам Лепрекон, а на рисунках - он и она сама, и ей стало не по себе... И ей стало страшно признаваться самой себе, что эти рисунки ей безумно понравились, что нечто такое она искала очень давно, к тому же... Никто никогда не рисовал её так похоже, как это получилось у Лепрекона. Все придворные и городские художники переносили на холст и бумагу лишь портретное сходство, но никому ещё не удавалось передать характер Принцессы и её душу. Рисунки Лепрекона были просты, как у детей, хотя он был далеко не ребёнком и вполне мог за свою жизнь научиться правильно и красиво рисовать.
- Нравится? - раздался его голос справа от неё - Лепрекон сидел рядом на скамейке.
- Они... очень милые... - Принцесса старалась скрыть появившееся неизвестно откуда чувство восхищения и даже любви к способностям Лепрекона. - Только кривые. И нет баланса тени и света. Сразу видно, что рисовал ребёнок.
Она сочла, что это будет удобно - притвориться, будто она не поняла, что это его рисунки, - тогда критика будет уместной и простительной.
Лепрекон смотрел на неё и улыбался, но теперь иначе. Принцесса явственно почувствовала, что он всё знает и всё понимает, и от этого стало только ещё более стыдно за своё поведение и за свои мысли. Но что делать с этим, Принцесса не знала... Она уже привыкла за свою жизнь притворяться и обманывать.
- Главное, что вам нравится, - сказал Лепрекон, и в его голосе было столько доброты и искренности, что внутри у Принцессы что-то вздрогнуло и затрепетало.
Она тут же постаралась прогнать это чувство и ещё внимательнее посмотрела на Лепрекона, чтобы убедиться, что он по-прежнему уродлив, коренаст и морщинист, но вместо этого она словно утонула в его зелёных глазах, смотревших так твёрдо и так мягко одновременно, что невозможно было отвести взгляд, и было страшно предположить, что может произойти в следующую секунду.
А произошло то, что Лепрекон перевернул страницу и посмотрел в тетрадь. Этот жест помог Принцессе прийти в себя, и она тоже обратила взор на картинки. На страницах были изображены полки с книгами и софа.
- Ты ведь любишь книги? Я хочу показать тебе мою библиотеку, - сказал Лепрекон и, достав из кармана карандаши, стал рисовать на этих же страницах человечков.
Вскоре Принцесса поняла, что он рисует её и себя. А когда она подняла глаза, то увидела, что находится в комнате с высокими книжными полками, забитыми книгами. К одной из них была прислонена деревянная лестница, а посередине стояла софа, на которой, собственно и восседала Принцесса с тетрадью в руках. Лепрекон прошёлся вдоль полок, как бы проверяя, все ли книги на месте и справился:
- Чаю?
Принцесса изумлённо посмотрела на него, затем обвела комнату взглядом. Она была так поражена произошедшим, что позабыла что-либо ответить.
- Ах, да... - почесал в затылке Лепрекон. - Вы же только что с банкета, я совсем забыл.
Эти слова снова задели Принцессу, но на этот раз она сказала:
- Будет очень приятно, если вы присоединитесь ко мне в чаепитии, - ведь вы не доставили нам честь почаёвничать с нами.
Лепрекон улыбнулся:
- С удовольствием, - и вышел вон из комнаты, чтобы принести чай, чашки и конфеты.
Принцесса ещё раз оглядела комнату и обнаружила, что в ней кроме софы нет никакой мебели. Решив сделать Лепрекону сюрприз, она взяла его тетрадь, карандаши и быстро нарисовала в комнате стол. Хоть она этого и ожидала, но всё-таки удивилась, когда стол действительно материализовался - красивый, ровный, круглый. Она дорисовала скатерть - и на столе появилась скатерть. Через минуту вошёл и хозяин комнаты и изумлённо уставился на стол. Лепрекон одобрительно хмыкнул, покачал головой и поставил на него чашки и чайник.
- Конфеты сейчас будут, - сказал он и направился снова к выходу.
- Почему же ты их не нарисуешь? - спросила Принцесса, слишком поздно заметив, как перешла на "ты".
Лепрекон остановился, обернулся на неё и важно поднял указательный палец:
- "А зачем же мне делать чудо, если под рукой есть спички? Чудеса надо экономить", - процитировал он и продолжил свой путь.
Принцесса не знала, откуда это, и в который раз за свою жизнь пожалела, что не прочитала всех тех книг, которые хранятся у неё дома. Наверняка в одной из них есть эти слова. Она стала рассматривать книги Лепрекона и удивилась, как много у него разных интересов. Если у неё во дворце были в основном сказки, то здесь можно было найти и философию, и географию, и энциклопедии, словари и справочники, историю и массу художественной литературы, о которой Принцесса слышала в разговорах гостей, приходивших к отцу, но никогда сама не читала. Здесь же была алхимия и магия. Некоторые издания были очень древними, страницы в них расползались и держались на честном слове. Эти книги очень заинтересовали Принцессу - должно быть, из них Лепрекон узнал, как делать нарисованное настоящим.
Когда тот вернулся с пакетом разных конфет, она так прямо его и спросила:
- А это у тебя тетрадь волшебная или карандаши?
- Ни то и ни другое, - ответил он. - Волшебный - я.
- Как же? - удивилась Принцесса. - Ведь я тоже нарисовала стол, и он стал настоящим!
- По-моему, вывод напрашивается сам собой - ты тоже волшебная.
Лепрекон спокойно разливал по чашкам чай, а Принцесса размышляла над его словами и не верила ему. Ну как это - волшебная? До сих пор ни одна из её картин не оживала, а тут нарисовала в его тетради стол, и сразу - волшебная!
- Вовсе нет. Я бы знала...
- Ну теперь-то знаешь, - беззаботно сказал Лепрекон и сел с ней рядом на софу. - Лучше поздно, чем никогда.
- А что я ещё могу?
- Ты? Всё.
- Всё?! Нет, это неправда...
- Но ты ведь нарисовала стол.
- Да причём здесь стол?! Разве же это чудо - стол? Всего лишь стол!
- А каких тебе чудес надо? - поинтересовался Лепрекон, надкусывая конфету и запивая её чаем.
- Настоящих! Как в сказке... - мечтательно произнесла Принцесса.
Лепрекон оглядел свою библиотеку, как бы намекая, мол, чем не чудо, что ты в одно мгновение оказалась здесь? Но для Принцессы это, кажется, не было таким уж впечатляющим чудом, хотя совсем недавно она сидела с открытым ртом от удивления.
- Настоящих... - вздохнул Лепрекон. - Настоящих... Хорошо. Чего ты хочешь?
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас.
Принцесса закусила губу, раздумывая. Вот это самое обидное - когда тебя спрашивают, чего ты хочешь, явно намереваясь исполнить это желание, а ты не можешь ничего придумать, хотя, скажем, полчаса назад точно знала, о чём мечтала!
- Ну?
- Подожди, постой! Не торопи, тут надо подумать...
- Зачем? Если ты не знаешь, чего ты хочешь прямо сейчас, разве это не значит, что сейчас тебе просто ничего не хочется?
Лепрекон не улыбался и очень выразительно смотрел на неё своими зелёными глазами. "Опять он сделал это! - подумала с неприязнью Принцесса. - Опять он пустил в ход свой острый язык! Какой же он всё-таки негодяй! А я уж было решила, что мы подружились".
- Я хочу домой, - сказала она холодно и встала. - Меня ждёт папа.
- Это неправда, - сказал Лепрекон и поставил чашку на стол, задумчиво глядя перед собой. - Ты не хочешь домой. Дома тебе скучно и тоскливо. Дома нечем заняться и не с кем поговорить. Дома тебя никто не понимает. А у тебя день рождения. И этим вечером, впервые за все годы, с тобой случилось настоящее чудо. И ты не хочешь, чтобы это чудо прекращалось. Ты хочешь остаться со мной. И досмотреть, что же там нарисовано ещё в моей тетради. И, может быть, перенестись куда-нибудь ещё, кроме этой пыльной библиотеки.
После этих слов он снова посмотрел на Принцессу, и она поняла, что не ошибалась - он откуда-то знает всё. Всё про её жизнь, все её мысли. Но... откуда?
- Сколько тебе лет? - почему-то спросила Принцесса.
Лепрекон сперва продолжал смотреть на неё, но потом отвёл взгляд и сказал:
- Ровно столько же, сколько и тебе.
- Не может быть! Ведь у тебя столько книг, ты такой умный, столько знаешь и умеешь... - почему-то Принцессе сейчас вовсе не пришло в голову сказать: "Ведь у тебя морщины и выглядишь ты так, словно тебе за шестьдесят!", и она об этом даже не подумала.
Зато Лепрекон обратил внимание, что она сказала именно так, и улыбнулся немного грустной, но и немного счастливой улыбкой.
- Потому и состарился так быстро - слишком много узнал, слишком много познал за короткий срок.
- Но разве от этого старятся? - испугалась девушка.
- Некоторые - да. Особенно те, кто похищает у могущественного чародея его самую толстую книгу заклинаний и древних рецептов, а потом выясняется, что на книгу наложено проклятие – чем больше кто-то её читает, тем больше он стареет.
- Зачем?!
Принцесса села обратно на софу. В её голосе было столько переживания, что она сама себе удивлялась.
- Зачем? - переспросил Лепрекон, достал из кармана трубку и стал забивать табак. - Зачем-зачем... - он закурил. - Мечты должны сбываться или нет?
Принцесса молча смотрела на него. Она сама много мечтала - в основном о принцах. Эти мечты ни разу не сбылись, поэтому она и не знала, что нужно ответить.
- Должны, - сказал он. - Запомни это раз и навсегда.
И он стал дымить трубкой, глядя перед собой и нахмурив брови, словно о чём-то глубоко задумался.
- Даже такой ценой? - спросила Принцесса.
- Любой ценой. Кроме того, всегда может статься, что плата не так страшна, как казалось вначале. Во всём есть свои плюсы.
- Так... твоя мечта сбылась?
Лепрекон, не меняя позы, направил на неё взгляд своих зелёных глаз и слегка улыбнулся - опять эта улыбка была новой, не такой, как все предыдущие. Принцесса нахмурилась, но не сводила с него глаз.
- Почти, - сказал он.
- Значит, ты должен ещё состариться, чтобы мечта сбылась полностью?
- Возможно.
- Но ведь такими темпами... Ты просто умрёшь!
- Но мечта-то будет исполнена. А зачем жить, если то, о чём мечтал, сбылось?
- Дурак ты. Ты какой-то очень глупый, - сказала сердито Принцесса, встала и отошла к книгам.
Лепрекон с любопытством смотрел на её действия. Возможно, лёгкий укор совести кольнул и его - кто знает? Многим девушкам свойственно слишком сильно сочувствовать чужим проклятиям, а Лепрекон был достаточно умён, чтобы не знать этого. А может, он именно что знал? И даже знал, что проклятие может снять лишь прекрасная принцесса, которая сможет полюбить его вот таким - некрасивым и немного грубым, но полюбить не за внешность, а за душу и ум. Мы этого не знаем - Лепрекон ведь был отличным актёром, поэтому нам трудно понять, о чём он думал и что он замышлял, если замышлял...
- То умный, то глупый... - Лепрекон встал с софы и подошёл к стеллажу с самыми яркими книгами.
Это были разные сказки. Точнее, книжки с картинками, но без текста. Он провёл пальцем по рёбрам книг, остановился на одной - в обыкновенной коричневой обложке, - вытянул её, открыл и сдул пыль. Страницы книги засветились, и Принцесса не удержалась, чтобы не обернуться. Лепрекон, улыбаясь, протянул ей руку.
- Идём?
Она поколебалась лишь секунду, затем протянула ему свою руку, и вместе они шагнули на страницы волшебной сказки.
Это было похоже на сон. Несмотря на то, что по времени уже был вечер, в небе ярко светило солнце. Вокруг стояли деревья - почти такие же, как в саду во дворце. Но на этих деревьях цвели небывалые по красоте цветы. Пели волшебными голосами птицы, порхали с цветка на цветок большие красивые бабочки. И трава... Под ногами была густая сочная трава, такая же зелёная, как глаза Лепрекона.
- Боже мой, как здесь красиво!..
На толстой ветви одного дерева на верёвках висели качели. Принцесса, едва завидев их, побежала туда, а Лепрекон, не торопясь и уверенно размахивая тростью, последовал за ней. Когда он нагнал Принцессу, та уже вовсю раскачивалась на качелях, улыбаясь и весело смеясь. Он сел под деревом в тенёк, снова достал свою трубку, забил табак и начал курить, щурясь на мягкие белые облака, беззаботно проплывающие в небе. Тёплый ветер раскачивал верхушки деревьев, шелестел листьями и волновал траву.
Принцесса то взлетала вверх, то снова опускалась вниз. То закрывала глаза, то вновь их открывала - и всякий раз убеждалась, что она всё ещё здесь, в этом сказочном месте, на этих волшебных качелях. Она всё время оглядывалась на Лепрекона - боялась, что он внезапно исчезнет, а она проснётся, и окажется, что ничего не было... Но и Лепрекон оставался на своём месте под деревом, с трубкой в зубах и закрытыми глазами. Быть может, он уснул?
Принцесса перестала раскачиваться, тихонько слезла с качелей и осторожно подошла к нему. Лепрекон спал. Трубка вот-вот готова была выпасть из его рта, и девушка осторожно убрала её, положив на траву. Принцесса смотрела на него, и он вдруг перестал казаться ей таким некрасивым. Нос, морщины, даже маленький рост - всё это казалось такой ерундой, незначительной и слишком условной, чтобы обращать на неё внимание.
- Он такой умный и замечательный. И он настоящий волшебник, - сказала про себя Принцесса и, расстелив на траве плащ, которым Лепрекон укрыл её тогда, улеглась рядом с ним в тени дерева.
Вскоре Принцесса заснула под ненавязчивый щебет птиц и шуршание листвы высоко над головой...
Ей приснилось, что она и Лепрекон гуляли под руку по саду у неё дома, во дворце. При этом Лепрекон не был некрасивым старым коротышкой. Он был высоким - чуть выше неё - и молодым, в своём тёмном пиджаке и зелёной шляпе, с тростью вышагивая рядом с ней. Они улыбались и были счастливы. И все вокруг улыбались и радовались за них. И счастливее всех была Принцесса, потому что она вдруг поняла, что именно об этом мечтала всю жизнь, и что вот, как и сказал Лепрекон, мечта сбылась, как и положено мечтам. В этом сне они оказались вдвоём на скамейке в летнем саду, и все остальные вдруг куда-то исчезли. Она лежала головой у него на коленях, а он гладил её золотистые волосы, и улыбался самой очаровательной, самой доброй из его улыбок, а зелёные глаза излучали любовь и доброту. "Ещё немного, и он меня поцелует" - думала Принцесса, и от радостного предчувствия замирало сердце. И действительно - он склонился над ней, явно затем, чтобы поцеловать. Его губы коснулись её губ, Принцесса закрыла во сне глаза...
... И вдруг открыла их наяву. И увидела над собой старое морщинистое лицо прОклятого Лепрекона. От испуга она отшатнулась и поднявшись на ноги, спряталась за деревом.
- Извини... - сказал Лепрекон, и в голосе его слышалось неподдельное раскаяние. - Извини, я не хотел тебя пугать... Я только... боялся, что сама ты нескоро захочешь меня такого поцеловать.
- И поэтому наслал на меня своё колдовство?! - обида и страх душили Принцессу. - Как это подло и мерзко! Я думала, ты не такой! Я думала, ты другой!..
- Красивый и любезный? - вдруг горько усмехнулся Лепрекон. - Конечно... Конечно, ты не хочешь видеть меня таким, какой я есть на самом деле. И уж конечно, ты не сможешь меня такого полюбить - я не соответствую твоим представлениям об идеальном принце, верно?
- Но нельзя же заставить полюбить обманом, - так же горько сказала Принцесса, и из глаз её потекли слёзы.
Похоже, совесть уколола Лепрекона во второй раз с тех пор, как он заговорил с нашей Принцессой. И это было странно для него. Он знал всё о человеческих слабостях и пороках, и всегда удачно указывал людям на них, полагая, что таким образом учит их жить. Он также всегда полагал, что сам прекрасно знает все свои слабости и пороки, а кроме того, успешно с ними борется. Но всё оказалось иначе...
- Ты права, - признал он. - Я хотел заставить тебя полюбить обманом. Но это лишь потому, что я боялся! Боялся, что ты сочтёшь меня слишком уродливым для того, чтобы любить.
- Глупый, твоя внешность здесь не причём... Но теперь разве я могу полюбить того, кто не может доверять мне и любить меня? Ведь там, где страх, любви быть не может.
И тут Лепрекон понял, какую страшную ошибку он совершил.
- Принцесса!..
- Верни меня, пожалуйста, домой...
Но оказалось, что они уже давно не в волшебном летнем саду, а на том самом месте, откуда они перенеслись в библиотеку Лепрекона, - во дворе театра. Только уже наступила ночь, вокруг почему-то было полно полицейских, что-то ищущих, кого-то допрашивающих, и светящих в темноте своими фонариками. Один из фонарей выхватил из темноты фигуру Принцессы.
- Вот она!!!
И несколько полицейских мигом помчались к Принцессе и Лепрекону, стоявшему неподалёку.
- Где вы пропадали? Как вы себя чувствуете? С вами всё в порядке? Вам кто-нибудь причинил вред? - раздавались отовсюду вопросы полицейских. А Принцесса стояла и смотрела на Лепрекона, не сводившего с неё глаз.
- Кто это? Это он вас похитил? Он хотел причинить вам вред?! - полицейские окружили Лепрекона, но ничего с ним не делали, ожидая, что ответит Принцесса.
А Принцесса всё стояла неподвижно, и плакала, и смотрела в его зелёные глаза. Возможно, эти глаза могли выражать раскаяние и глубочайшее чувство вины, но Лепрекон был очень хорошим актёром и умел скрывать свои истинные чувства, хотя мы не знаем, какими эти чувства были на самом деле. Одного эти глаза точно не просили и не могли просить - прощения. Но если бы только эти глаза попросили, она бы не задумываясь простила его - она поняла это сейчас так ясно, как никогда, и ждала этого взгляда. Но Лепрекон смотрел спокойно и холодно, не сводя глаз. "Гордый, - думала Принцесса и плакала. - Почему ты такой гордый?!.. Почему ты такой глупый?!"
"Гордый?.. Глупый?.. - думал Лепрекон и смотрел на неё. - Тогда чего же ты ждёшь, чего ты хочешь, если я гордый и глупый? Зачем я тебе, Принцесса?"
"Ты прочитал почти всю книгу великого чародея, ты стал умным и даже мудрым, - думала Принцесса и смотрела на него. - Ты научился волшебству, но ты не научился доверять... Если бы ты просто поверил мне, ты бы понял, что я уже любила тебя!"
"Любила? - подумал Лепрекон и слегка наклонил голову. - Но ведь я был и остаюсь уродцем и никогда не изменюсь - проклятие необратимо..."
"Что?.."
"Ведь я поцеловал тебя, но по-прежнему остался таким, разве не видишь?"
"Но зачем тогда тебе нужен был этот поцелуй, если не для того, чтобы снять проклятье?.."
"Потому что это была моя мечта, - подумал Лепрекон и улыбнулся. - Я мечтал о тебе с тех пор, как нарисовал тебя".
"Ты... нарисовал меня?.."
"Да, Принцесса. Я нарисовал тебя. И я придумал тебя такой, какая ты есть, и полюбил тебя сразу же, в то же мгновение. И всё, о чём я мечтал с тех пор - это встретиться с тобой и поцеловать тебя".
"Но если ты придумал меня, ты должен был знать обо мне всё... И то, что я любила тебя, ты должен был знать! Ты должен был верить!.."
"Должен был... - подумал Лепрекон и вздохнул. - Я знаю лишь, что я никому ничего не должен, моя Принцесса. Я лишь хотел исполнить свою мечту".
"Ты дурак, Лепрекон... - думала Принцесса и в отчаянии закусила край платка. - Ты просто дубина!.. Дурачьё!.."
"...И я её исполнил..." - подумал Лепрекон, впервые за время этого странного мысленного диалога опустив глаза.
- Так этот человек причинил вам вред? - переспросили полицейские, так как Принцесса до сих пор ничего им не ответила.
- Да... - едва смогла ответить она, и в тот же миг полицейские принялись вязать Лепрекона и уводить его к фургону.
Принцесса опустилась на колени от бессилия и зарыдала в голос. Она даже не заметила, как подбежал к ней её отец, как он обнимал её и говорил, что всё будет хорошо, и успокаивал её, и гладил по волосам...

До утра Принцесса мучилась в истерике, металась от стены к стене, хватала нож и рвала одну за другой все свои картины. Слугам и врачам насилу удалось успокоить её с помощью укола. Вскоре она потеряла силы и заснула. Главный придворный врач вытер со лба пот и сказал королю:
- Чем больше она будет спать, тем лучше. Вот вам снотворное - выдавайте строго по рецепту. Женские истерики - это штука такая... Перебесится и успокоится. А нам важно, чтобы этот период прошёл без вреда для неё и окружающих.
Принцесса проснулась лишь через два дня. Когда она открыла глаза, то увидела в своей комнате двух сиделок, занимающихся вышивкой.
- Выйдете из моей комнаты, - тихо сказала она - голос её почти не слушался.
- Не велено оставлять тебя одну, - сказала одна из сиделок. - Приказано охранять твой сон.
- Я уже проснулась, вам больше не нужно охранять мой сон.
Сиделки удивлённо переглянулись - ведь и правда...
- Чего-нибудь изволите? - на всякий случай спросила вторая сиделка.
- Стакан воды - и уходите...
- Прикажете позвать короля?
- Нет, пожалуйста, не надо ему говорить... Я сама сейчас к нему приду.
Сиделки принесли ей стакан воды, поклонились и вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.
Принцесса села на кровати и заплакала. Всё это время ей снился Лепрекон - не молодой, а всё ещё старый, некрасивый. Всё это время ей снился их с ним мысленный разговор, его зелёные глаза, не умеющие попросить прощения, и его улыбка - горькая улыбка... Но слёз осталось так мало после всего пережитого, и Принцесса быстро успокоилась. Она встала с постели и пошатнулась - всё-таки она спала двое суток... Она чувствовала большую слабость, но не хотела ничего. Точнее, она хотела ничего - просто чтобы всё разом исчезло, перестало существовать. Она решила подойти к окну и, опираясь на спинку стула, сделала несколько шагов. И вдруг заметила, что на спинке висит тот плащ, который дал ей Лепрекон. А из внутреннего кармана этого плаща торчал уголок тетради...
Принцесса вытащила тетрадь и села на стул. Она открыла её на середине, там, где были нарисованы они с Лепреконом под деревом в сказочном саду. На следующем развороте она гуляла под руку с Лепреконом, который был молодым и красивым - с Лепреконом из её сна. Принцесса перевернула ещё одну страницу - но там было всего несколько линий на белом фоне. Дальше тетрадь была пуста.
- Зачем?.. Зачем ты это всё нарисовал?!.. - и она снова заплакала.
Она листала страницы назад, словно читая его жизнь. Вот он накинул ей на плечи плащ. А вот они впервые встретились в театре. Вот она идёт по городу в платке, чтобы никто не узнал в ней принцессу. А вот он играет в театре, а она сидит в зале... И все эти рисунки - это всё отражение его мечтаний. Такие детские рисунки, и такие же детские мечтания... А вот его библиотека. Принцесса вспомнила - изначально в ней не было никого, это потом он дорисовал их.
"Если ты не знаешь, чего ты хочешь прямо сейчас, разве это не значит, что сейчас тебе просто ничего не хочется?" - вдруг вспомнила она его слова.
- Чего я хочу? Чего?..
Она посмотрела в окно. Ветер шевелил ветви и листья, солнце дарило безмятежность, и всё в мире было так, как оно было бы, чего бы не захотелось Принцессе...
- Доченька!
Всё-таки сиделки сказали ему, что она проснулась, и бедный отец поспешил поскорее её увидеть. Он встал рядом с ней на одно колено и взял её руку в свою.
- Дорогая моя, как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? Чего ты хочешь?
- Папа... - она снова заплакала и опустилась к нему на пол. Король обнял свою дочь и стал успокаивать:
- Тише, тише... Всё теперь позади... Сегодня они казнят этого негодяя, и мы больше никогда-никогда не будем вспоминать об этом страшном случае...
Принцесса вдруг отстранилась и с ужасом посмотрела на отца.
- Казнят? За что?! Какой ещё страшный случай?!
- Как, доченька? - удивился в свою очередь король. - Ведь этот подлец, этот мерзавец, этот старикашка похитил тебя и надругался над тобой!
- Никто надо мной не надругался, папа! - испугалась ещё больше девушка.
- Но ты ведь сама сказала полицейским, что он причинил тебе вред! - король начинал понемногу сердиться. - На допросе он это подтвердил, и его приговорили к десяти годам заключения. А поскольку ты моя дочь - Принцесса – в итоге решено было его казнить после трёх дней пыток. А сейчас ты говоришь мне, что он ничего тебе не сделал - значит, мы третий день истязаем невинного человека?! Не пугай меня так, доченька! Он будет казнён как преступник, но о том, что он сделал, никто не узнает - это останется тайной во всём королевстве и за его пределами. Бедная моя...
- Да ничего он со мной не делал! - закричала, вскочив на ноги, Принцесса. - Вы что, с ума сошли?! Не могли дождаться, когда я очнусь и всё объясню?!
- Дорогая, врач сказал, тебе нужен покой, вот мы и усыпили тебя, пока ты не успокоишься...
- Усыпили?! Папа, как ты мог так поступить!.. Вы что же, готовы казнить каждого, кто окажется рядом со мной, когда я сама виновата в том, что так поздно задержалась?!
Король встал и серьёзно посмотрел на неё.
- Значит, ты хочешь сказать, что этот тип тебя не похищал, а ты сама, по доброй воле так долго не возвращалась во дворец к обезумевшему от самых страшных предположений отцу?
- Да... - сказала после некоторой паузы Принцесса.
- Дура... Несносная дура... Так... - король отвернулся от неё и направился к выходу. – Запомни, то, что ты только что мне сказала – это только между нами. Суд признал его виновным, и сегодня же этот человек будет казнён. Ты меня поняла?! И что б никто!
На прощание король погрозил ей пальцем и вышел, громко хлопнув дверью.
- О, мой милый Лепрекон!.. - Принцесса опустилась на пол от бессилия. - Что они с тобой сделали? Что они с тобой сделают, Господи!.. Это всё я виновата!.. Что же мне теперь делать?..
И взгляд её упал на открытую тетрадь. Принцесса взяла её, открыла пустые страницы и поняла.
Она нашла в своей комнате несколько карандашей - в истерике два дня назад она не только рвала свои работы, но и выбрасывала в окно все кисти, карандаши, краски и всё, чем можно было рисовать. Так что отыскать парочку карандашей было нелегко. Принцесса перелистнула страницу, где почище, и стала рисовать...
Через пять минут на развороте оказалось отделение полиции, кабинет её дяди. Она часто здесь бывала, поэтому прекрасно помнила, что и где там стоит.
- Мне нужно сюда, - сказала она собственному рисунку, и страницы вдруг послушно засветились...

- Принцесса?! Как ты здесь оказалась? - изумлению главного полицейского города не было границ.
- Дядя! Ты должен мне помочь, прошу тебя! - Принцесса кинулась к нему, как была с утра - в ночнушке. Ей было не до этого, когда она решила действовать, но дядя продолжал удивляться.
- Ты почему в таком виде? Ты что, так по улице шла?
- Дядя, забудь о моём виде, мне нужна твоя помощь! Из-за меня может погибнуть хороший человек, невинный человек, но ты в силах это остановить!
- Хороший человек? - скептически поднял бровь главный полицейский. - Ты не о том ли мерзавце, который похитил тебя два дня назад и которого мы сегодня, наконец-то, казним?
- Он, дядя! Пожалуйста, сделай так, чтобы его помиловали - ты ведь можешь, дядя! Ты ведь главный полицейский города!
- Чтобы помиловали? Но, позволь, - на каких основаниях?
- Да потому что он невиновен! Он не похищал меня и ничего плохого мне не сделал!..
- Но ведь ты сама сказала, что он причинил тебе вред. Да и он на допросе это подтвердил. Во всех документах уже прописано, печати поставлены, приговор подписан главным судьёй и самим королём, - твоим батюшкой.
- Он не делал мне ничего плохого!.. - в бессилии Принцесса зарыдала. - Я ошиблась!.. Он невиновен!..
- Ошиблась? - вздохнул главный полицейский, обнимая племянницу. - В нашем деле одна ошибка может стоить человеку жизни... Золотая моя, я ничего не могу сделать. Я не Господь Бог, а на преступление ради твоего каприза я тоже пойти не могу... Но я могу помочь тебе встретиться с ним в последний раз, если тебе станет от этого хоть немного полегче.
Принцесса перестала плакать и подняла голову.
- Сделай!..
- Хорошо, моя золотая. Только не кори себя так уж сильно - нужно уметь самой себя простить. Тогда и жить легче... - он снял фуражку, погладил лысину, и надел снова. - Пошли.
Через десять минут Принцесса стояла у двери в камеру, где сидел Лепрекон. Главный полицейский отвёл сторожа и сказал ему что-то - тот кивнул и пошёл прочь.
- У тебя пять минут, золотая. Пять минут. Входи, - и он открыл перед нею дверь в камеру.
Девушка вошла в тёмную, плохо освещённую комнату и увидела его силуэт - Лепрекон сидел на полу в соломе, скованный наручниками по рукам и ногам, а цепи от оков были плотно прибиты к каменной стене огромными железными гвоздями.
- Лепрекон... Лепрекон! Ты жив?! Ответь?! - она бросилась к нему, пытаясь заглянуть в лицо, но голова узника была низко опущена, он не шевелился.
Тогда она попыталась разбудить его и стала трясти за плечи. Лепрекон вскрикнул от боли и зашипел, а Принцесса так перепугалась, что отшатнулась назад.
- Прости... Прости... Я не знала, что тебе будет больно...
- Ааа... Это ты, Принцесса... - равнодушно протянул он и усмехнулся.
И вновь зашипел от боли.
- Сон - единственное, что помогало мне забыть о боли. А ты пришла и разбудила меня, глупая девчонка...
В темноте было плохо видно его лицо, но Принцесса догадалась, что он даже не открывал глаз - его очень сильно избили и, наверное, даже хуже...
- Бедный мой... Что они с тобой сделали?..
- Тебе нет необходимости знать, что делают с похитителями принцесс. Хотя из них делают просто-напросто котлету...
- Лепрекон, они хотят казнить тебя сегодня...
- Я это знаю, глупая. И с нетерпением жду этого часа.
- Это ты дурак!.. - не выдержала Принцесса. - Я пришла спасти тебя, глупый, - добавила она шёпотом, чтобы дядя не услышал. - Смотри, у меня есть твоя тетрадь. Сейчас мы перенесёмся в твою библиотеку или в тот волшебный сад - куда угодно!
Но Лепрекон даже не поднял головы.
- Дурочка... Ты забыла, что я говорил тебе о мечтах? Мечта всей моей жизни исполнена - и жизнь потеряла смысл.
- Ты что, не можешь придумать себе новую мечту?! - снова сорвалась Принцесса.
- Я не хочу, - безразлично ответил он. - Я просто не хочу. Я и так разочаровался и в той мечте, которую удалось исполнить,- зачем же разочаровываться снова?
- Господи, прости же ты меня наконец, я виновата, я очень виновата, что отреклась от тебя! Но ведь я тебя давно простила за твой обман!.. Но нельзя же так!.. Нельзя решать одному те проблемы, которые касаются двоих!..
- Молчи, дурочка... Это ведь я тебя придумал. Ты не должна просить у меня прощения, и я не должен ни о чём просить тебя...
- Я люблю тебя, Лепрекон! Понимаешь? Люблю! И я тоже придумала тебя, хотя не знала об этом, пока не встретила тебя... И, пожалуйста, больше не говори ничего, дай я скажу... Вначале я видела только то, что было снаружи, и считала, что это и есть настоящий ты. Но потом я поняла, какой ты на самом деле - и именно такого тебя я и полюбила. Хоть ты и не стал от этого красивее или любезнее, и это немного задевало меня, - я всё равно любила тебя такого, какой ты есть - плохого или хорошего. И когда ты обманул меня - я всё равно любила. И даже сейчас, когда ты так груб и упрям - я люблю. И я хочу, чтобы ты жил, Лепрекон! Не потому что я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной, а потому, что я хочу быть всегда рядом с тобой. Я хочу, чтобы ты понял - не стоит верить всему с первого взгляда. Ты ведь очень умный, ты должен это понять... Я хочу, чтобы ты был счастлив, мой Лепрекон. Ты ведь мечтал именно об этом, а не об одном поцелуе...
Лепрекон долго ничего не отвечал. Затем хмыкнул и сказал с улыбкой (даже в темноте Принцесса поняла, что он улыбнулся):
- И откуда ты всё знаешь? Я ведь не рисовал этого в своей тетради...
- Просто знаю, милый... Ведь это я тебя придумала.
Но в этот момент в камеру вошёл главный полицейский и объявил:
- Свидание окончено!
- Я знаю, чего я хочу! - воскликнула Принцесса, вставая с холодного пола.
- Я сказал, свидание окончено! Дура, тебя сейчас увидят и тогда мне крышка! - изумился непослушности племянницы полицейский и схватил её за руку.
- Чего же ты хочешь? - спросил Лепрекон и впервые за это время поднял на неё глаза. В темноте они светились зелёным и скрывали в себе какую-то хитринку.
- Покинуть камеру предварительного заключения! - орал главный полицейский и тянул упиравшуюся Принцессу вон.
- Я хочу, чтобы ты был счастлив! - радостно кричала она. - Я хочу делать тебя счастливым! Я хочу исполнить твою мечту! Это – моя мечта!!!
Полицейский всё никак не мог справиться с ней - девчонка, а так сопротивляется, словно он пытается вытянуть из загона строптивую лошадь! Откуда такая сила?!
Лепрекон улыбнулся, и, несмотря на темноту, Принцесса знала это. Он сказал почти беззвучно, но она всё поняла:
- Исполни нашу мечту, волшебная. Ты можешь всё.
И Принцесса вырвалась из рук недоумевающего дяди, схватила тетрадь и открыла её на той самой странице, где был нарисован волшебный сад. Страницы тотчас же засветились ослепительным светом. Главный полицейский заслонился рукой от этого света. По камере загулял ветер, поднимая в воздух солому и пыль, кости и чешую от скопившихся здесь за десятилетия объедков. Всё это закружилось, а Принцесса стояла посреди камеры с раскрытой тетрадью, закрыв глаза. Не открывая их, она протянула руку Лепрекону и сказала с улыбкой:
- Идём?
И почувствовала его ладонь в своей. Свет разгорелся с новой силой - словно от прикосновения двух волшебников концентрация волшебства в воздухе стала неимоверно высокой, обжигающей, искрящейся - стала великой силой! Эта сила могла изменить весь мир и сделать его прекраснее в тысячу раз, этой силой можно было двигать горы, если бы на то оказался каприз! Это величайшая сила любви!..

Когда Лепрекон открыл глаза, то первое, что он увидел, - точнее, кого, - была Принцесса, склонившаяся над ним. Она улыбалась и смотрела на него своими ясными голубыми глазами. На шее её висел его подарок - лунный камень, а на запястье - браслет. Лепрекон встал, огляделся. Вокруг был тот самый волшебный сад, куда он всегда мечтал привести Принцессу, и однажды привёл. Здесь по-прежнему светило солнце и ветер гладил верхушки деревьев, пели птицы и порхали бабочки.
- Лепрекон... У тебя есть какое-нибудь имя? - вдруг услышал он голос Принцессы.
Она смотрела на него, хитро улыбаясь.
- Джек, - ответил он. - Так меня звали до того, как я ухитрился похитить книгу великого чародея. А что?
- Просто теперь звать тебя Лепреконом было бы как-то странно. Лепреконы, они такие коренастые, некрасивые, невоспитанные...
- Ты хочешь сказать..?! - изумился он.
- Сбегай к озеру, погляди, - улыбнулась Принцесса.
Джек сорвался и побежал к озеру. Он бросился на колени, склонившись над водой. В водной глади отражался молодой человек с курносым, ничуть не портящим его юное лицо носом, длинными густыми волосами и зелёными глазами. Он улыбнулся от счастья и, весело смеясь, ударил ладонями по воде. Принцесса оказалась рядом и всё с той же ласковой улыбкой наблюдала за ним.
- А меня зовут Анита, - сказала она.
Джек посмотрел на неё, встал, обнял девушку за талию и закружил.
- Самое прекрасное имя на свете! Но я всё равно буду звать тебя Принцессой! Потому что ты моя Принцесса!

И, в общем, всё у них потом было хорошо. Вместе они творили волшебство и помогали не только себе, но и людям. Джек стал добрее, а Анита, хоть и пожелала тогда просто делать его счастливым, сама была очень счастлива - потому что не было для неё на свете ничего лучше, чем видеть счастливым своего Лепре... простите - Джека. Кстати, он всё равно продолжал носить зелёную шляпу и ходить с тростью, за что его продолжали звать Лепреконом. Ну, что поделаешь, ему нравился этот цвет!

@темы: Рассказ

---

восстановлено

[consolo]

удалено, см. комментарии.

@темы: Рассказ

---

[Рыжая Псина]

Добрый день!
С вашего позволения, хотелось бы для начала просто поговорить.
Расскажите мне, как вы понимаете, что текст можно показать кому-то? Как вы решаетесь на выкладку?
У вас в Ликбезе этот вопрос рассматривается только с точки зрения "непризнанных гениев". А меня интересует обратная сторона - "самопровозглашенный идиотизм".
Мне кажется, я попала в ловушку. Мне кажется, что пишу я плохо. Ну явно не Достоевский же.
Чем больше я думаю, что текст не достаточно хорош, чтобы выкладывать, тем хуже пишу. Не в смысле "зачем стараться?", а просто начинает получаться из рук вон плохо - коряво и неубедительно. Чем хуже пишу, тем сильнее понимаю, что это никому нельзя показывать, потому что сюжет "типовой", а в финале вообще сплошное "где ты девал деньги". Кому это интересно? И зачем вообще все это нужно? Зачем производить на свет мертвых детей тексты, которые никто не читает?
Но если не писать, в груди дыра(

расскажите, как вы решили для себя этот вопрос!

@темы: Мысли вслух

---

[Eilien li Rea]

Здравствуйте. Так уж получилось, что я написала рассказ, хотя изначально он задумывался как "сказка двадцать первого века". Рассказ об обычных людях и их не совсем обычных выходках. А еще, да, о деревьях)
Некоторые выражения, особенно в диалогах и как выражение отношения к чему либо, могут покоробить наших высокоуважаемых граммар-наци. Они употреблены вполне сознательно. Просьба модераторам не редактировать такие выражения, а так же удалить из поста эту маленькую просьбу.
Буду рада конструктивной критике)

О деревьях

О деревьях

Эй, вы видели когда-нибудь деревья? Те, что нарисованы на стенах зданий? Это могут быть дубы, орешники, грушевые и яблоневые деревья и даже кустарники по типу шиповника, разнообразные вьюны, карабкающиеся по бетонным и кирпичным стенам.
А я видела! Не раз! И даже слышала историю о том, откуда взялись эти ненормальные деревья. Это было в одном из лагерей, ночью, когда дети собираются у чьей-нибудь постели и делятся жизненным опытом. Одна девочка – Танька – тогда так и начала историю:
- А вы видели когда-нибудь деревья? Те самые, которые живые, хоть и нарисованы на стенах? А я видела! И знаю, кто нарисовал…
… Парня звали Вячеслав, и он происходил из провинциального русского города. Он был школьником и разгильдяем, чего никогда не стыдился.
Он, знаете ли, постоянно что-то рисовал, в том числе на стенах. Бумажки с граффити и зарисовки занимали места больше в рюкзаке, чем все учебники с тетрадями вместе взятые. Никого не удивляло то, что руки его постоянно в красках и карандашах, фломастерах и маркерах.
Славка не имел привычки спешить по своим делам. Если они были, то он сам решал, когда будет выполнять и будет ли вообще. Тогда время Вячеслава было полностью свободным. Он проходил мимо стены здания, мимо которого проходил уже тысячи раз, однако в этот раз остановился, поднял на нее глаза. Серая. Он никогда не любил этот цвет. Он оглянулся вокруг, и всем, что он увидел были щиты с выцветшей рекламой и слоями пыли, асфальтированные тихие дороги, здания вокруг похожи на бетонные коробки. Серость, снова серость. Свет давали фонари и разноцветненькие лампочки с щитов – мигающие, гаснущие, он даже слышал треск от них, настолько было тихо.
«Тихо. Серо. Раздражает, в том числе других. …Почему бы мне не разукрасить этот мир?» - подумал юноша, оглядывая все вокруг. Мысль показалась неожиданной, а решение давно созрело, хоть и оформилось в четкую мысль только сейчас.
Впервые этот человек задумался сделать что-нибудь полезное для общества, в котором жил. Это было его личное желание во многом, оно жгло изнутри и отзывалось в пальцах, заставляя их дрожать и лезть в рюкзак за красками. Там были синяя, зеленая, коричневая, серая в баллонах, в том числе, немного белой, черной, растворителя.
«Пусть это будет дерево. Действительно, почему нет?»
Проведя несколько линий коричневым баллончиком по стенке, Слава осознал, что этого не хватит. Даже если он и разукрасит этот уголок, большая часть стены останется такой же – голой, серой. Этого он не хотел.
Подошел, похлопал по стене рукой и ухватился за маленький выступ.
«А ведь, действительно, чем черт не шутит?» - думал он, карабкаясь все выше. А стена дальше шла абсолютно ровная. После, Вячеслав недоумевал, как он вообще умудрился на ней удержаться. Если б он тогда задумался и понял, что делает невозможное тогда, попросту упал бы. Ан нет, брал и делал свое дело. Аннарасуманара^* какая-то…
К утру он закончил очертания ствола и основных ветвей. Про себя Вячеслав решил, что это будет яблоня. Его знания и опыт как художника позволяли ему рисовать с соблюдением всех правил перспективы, падения света и тени, пропорций человека и животного, коль он того желал.
В свои следующие сумерки он подошел к стене уже полностью подготовленным, с четким намерением повторить невозможное. В его рюкзаке лежали все необходимые баллоны с красками и насадками для них, на руках – перчатки без пальцев, по чистой случайности забытые вчера, а нижнюю половину лица закрывает маска, сымпровизированная из бонданы. Она заменяла ему респиратор, защищающий от выделений краски.
Писки трусости он задушил уже в зародыше.
«Это все была случайность, это невозможно!»
«А я смог уже однажды. Почему же не смогу еще?»
- … И дерево свое он сотворил в три ночи и три дня… - сказывала та девчонка и растягивала звуки на манер сказителя. Танечка откинулась на спину, подгребла подушки под себя. Окружающие, в том числе и сверху – у нас были двухэтажные кровати – слушали одновременно и с интересом, и со скепсисом. Судя по горящим глазкам и эмоциям в рассказе, она явно вошла во вкус своей сказки.
Откинулась назад и я с недоверчивой мыслью:
«Она явно что-то напридумала.»

И ведь забылось бы все это, не проходи я однажды, мимо одного здания поздней весной. Всегда спешу, я чуть не пролетела мимо, но остановилась и застыла, застигнутая врасплох увиденным мной.
Передо мною возвышалась яблоня. Большая, во всю стену.
«Вот это детальность, вот прорисовка!» - восхищалась я, оглядывая дерево вблизи. Я никогда не видела, не ожидала такого от граффити. Но нет, передо мною. Я была готова поклясться, что слышу шелест, чувствую запах коры, листьев, сгнивших с прошлых урожаев яблок… и цветов.
Спустя секунду, я заметила и эту маленькую особенность. Яблоня отцветала. Ветер относил в лицо и мимо лепестки, они кружились сзади, над заасфальтированным пустырем, оседали под самой стеной. Это завораживало.
- Фантастика, правда? – услышала я голос рядом и испугалась. Кто посмел разрушить это чудо?!
Слева от меня стояла девушка лет двадцати и даже чуть постарше. Она сдула мне в лидо яблоневые лепестки и рассмеялась на мое «Уааай!» и скомканное приветствие.
- И тебе привет.
Нет, чудо так и не разрушилось.
- Знаешь, – девушка подняла голову вверх, - а она уже не первый год так цветет.
- Что, правда?
- Да. Я даже знаю, кто её создал. Хочешь, расскажу историю?
- Да!
Думаете, я смогла бы отказаться?

А история случилась следующая. Если в первую ночь Вячеслав успел сделать только очертания ствола и веток, то в последующие две он их закрашивал и придавал объем. Эти ночи его сильно измотали. Он возвращался уже перед самым рассветом и заваливался спать, не в силах отвечать на вопросы своей волнующейся матери. К концу третьей ночи у него дрожали ноги, Вячеслава сильно шатало и рвало в ближайшие кусты. У него хватило сил, упрямства топнуть ножкой и пообещать, смотря на дерево:
«Мной не поиграешься!»
А матери только и оставалось, что гадать: что сынок мой, как он? Не подсел ли на наркотики? Не связался ли с плохой компанией? Бедный, бедный… Слава,.. пора прекращать, все, доигрался!
И, конечно, его рисование не оставалось не замеченным. Многие просто проходили мимо, пряча и улыбку, и азарт, и любопытство с нетерпением. Были и другие. Они испытывали раздражение и злость таким нарушение порядка и закона.
Так, в одно прекрасное утро во двор выскочила женщина, тряся бумагами, почти крича:
- Нет, ну вы посмотрите, а? Что тут творится! Это ж свинство, вандализм! Нельзя же так, нельзя… неправильно все это… - она активно жестикулировала, металась перед стенкой с яблоней и то и дело прижимала к груди и лицу бумаги, её голос срывался. Это была Елена Николаевна Люрцерман, заместитель председателя здешнего ЖКХ.
- Да ладно вам, Елена Николаевна, вы успокойтесь, красиво же получается, - тут уже вмешался сам председатель, мягкий человек, который регулярно перебрасывал свои обязанности активной и ответственной Елене Николаевне, получая так возможность заниматься старческим маразматическим бездельем.
Они не единственные люди были во дворе в тот день. Там же были еще бабушки, они оккупировали лавочку неподалеку, наблюдали за развитием событий.
- Ага, мраморно, – прокомментировала одна бабушка, - Ходют Рубенсы тут всякие, калякают шедевры, а нам восхищайся-отскребай. Тьфу! Берию сюда!
Бабуля сплюнула себе под ноги, требовательно стукнула своей палкой об асфальт, продемонстрировав тем самым все свое отношение к происходящему и современным Рубенсам. Другие бабушки, сидящие по сторонам, согласно закивали головами.
- Вот, вот! – Говорила Елена, обращаясь к председателю, - А вы все говорите! Отмыть это надо, вот и все! Ведь нам же потом отчитываться, понимаете? Мне! – пару раз за эту речь её подбородок дрожал.
Валерий Михайлович не мог выносить женских слез.
- Все, все, Елена Николаевна, успокойтесь, уберем… Только вот виновника найти сначала надо бы…
- Да найдете вы этого художника, че? – вклинился в беседу проходящий мимо человек. – Он вон в той школе учится, вот! – рабочий человек махнул рукой в сторону, где действительно располагалась школа Вячеслава. – Не, ну а чо? Ведь влез же тот пацан на стену, чтобы накалякать, значит сможет, чтобы смыть. Логично? Логично. И не будет с отчетностью никаких проблем.
- Подождите, вы сказали «тот пацан»? – Лена с трудом удержала себя, чтобы не схватить мужчину за рукав синей куртки, - Вы знаете, кто это?
- Пхех, он еще на работу ко мне приходил, матери папку одну приносил.
- А имя?
- Я не помню. Вот, правда, телефон его матери имеется. Пишите.
После того как диктовка закончилась, он предпочел распрощаться с ними.
- Ладно, господа мои хорошие, до свидания, успехов!

Эту часть истории мне не смогла рассказать та анимешница, она её просто не знала. Я поняла, что мой рассказчик любит аниме по её одежде и значкам, унизывающим ручку сумки, по японскому жаргону, вставляемому в речь. Не смогла она мне рассказать и еще одну часть этой истории. Девушка не знала, что в другой части города растет дерево, подобное Вячеславиному.

Это старый и чахлый орешник меньше по размеру, нарисованный еще простой строительной краской, ибо баллоны для граффити в то время было почти невозможно достать в Советском Союзе. Кора его была суха, похожа более на кость, источенную временем. Ветви кое-где не дорисованы и не докрашены, попадались недоконченные листья без прожилок и зазубрин, характерных для орехового дерева. Эти листья оставались мертвыми, не шелестели на ветру. Многие из тех, что двигались опали, также и орехи с нераскрытыми скорлупками.
Печальное то было зрелище. Боль испытывал создатель дерева, когда бросал свой взгляд. Так каждый будний день, все мимо, на работу, прикрываясь воротом или шарфом.
Этот человек, Сергей, работал в фирме по мойке окон и уборке помещений. Он имел обыкновение встать с чашкой чая у окна и наблюдать за жизнью города задумчивым и отрешенным взглядом. Он всегда предпочитал окно окружавшим его стенам серо-бежевого цвета, перегородкам из пластика, выполненного под стекло. Тогда мужчине все казалось, он свободен, он вне офиса той маленькой и задыхающейся в рынке фирмочки. Коллегам же казалось, что его обуревают все глубокие и суперумные глобальные мыслишки, настолько серьезным казался тогда его взгляд. А на самом деле мысли были легкие и мелкие, в чем-то даже глупые, хотя и витали очень далеко.
В один день он, стоя так, услышал телефонный, противный звонок.
- Да? Фирма мойки окон и уборки помещений «Блеск», Сергей. Я вас слушаю.
В трубку кашлянули.
- Здравствуйте, Сергей, это Юлия. Вот вы занимаетесь чисткой окон,.. а стену вы почистить сможете?
Это предложение немного смутило Сергея.
- Ну, как бы да, а что?
- Да ничего, лучше просто приедьте и ознакомьтесь с заказом. Тогда все и обговорим. – Голос собеседницы звучал устало. Этот заказ вызвал у Сергея интерес, немножечко азарт, поэтому он бодренько ответил:
- Хорошо, диктуйте адрес.
Собеседница задиктовала.

Сергей приехал на место назначения примерно через два часа. Первым делом он увидел стену, над которой еще предстояло поработать. У стены собрались люди, с которыми еще предстояло посотрудничать. Среди них были и сторонние наблюдатели, они остановились ради любопытства. Одна женщина стояла и обмахивалась бумагами, она явно нервничала. Вторая выглядывала чистильщика окон на дороге.
Это была Юлия, мать Вячеслава. Звонок Елены Николаевны к ней на работу с жалобой на сына и его творчество заставил её практически без сил улечься на стол головой среду бумаг и канцелярских принадлежностей. Те, кто ходил мимо или сидел рядом в тот момент могли хорошо заметить глубокие складки, пролегшие между бровей и в уголках губ, то, насколько сильно Юлия Васильева сжала эти самые губы. Женщина быстро осознала, что вся экономическая ответственность ложится на нее и отца Вячеслава, который слишком любил свою работу, чтобы уделять внимание сыну. Тогда же мама позвонила классному руководителю Вячеслава и срочно отпросила сына с уроков. Через классного руководителя новость дошла и до директрисы, она прибыла на место происшествия с виновником, его и держала сейчас за плечо, пока он стоял рядом, потупившись в асфальт.
На него Сергей смотрел дольше, чем на остальных. Почти столь же долго он смотрел на стену. Когда он увидел полностью прокрашенные ствол и ветки, сердце на секунду замерло. Так чистильщик окон Сергей понял, что отнюдь не радуется новому заказу.
- Я так понимаю, вас интересует это, верно?
- Да, нам нужно, чтобы вы его убрали. Быстро.
- Да, у нас проверка скоро, - вставила та женщина, что обмахивалась папкой с бумагами. Это была Елена Николаевна Люрцерман, заместитель председателя местного ЖКХ. В её голосе Сергею послышалась истерия. Сам председатель, как и участковый, шатались неподалеку, очевидно, не желая вмешиваться. Вроде как и не причастны вовсе.
- Кхм, я конечно понимаю, но а как вы предлагаете оформить это дело, а? У нас нет услуги чистка стен в конъюнктуре, а ведь нам еще договор составлять… - Здесь Сергей соврал, на самом деле подобная услуга была в конъюнктуре фирмы «Блеск».
- Мы можем обозначить это чисткой окон, вот и все. Инструменты же все равно те же. – Снова вмешалась Елена Николаевна, смотря в сторону. У нее не находилось сил смотреть на будущую яблоню и Вячеслава, его мать и директрису.
Сергей снова перевел свой взгляд на стену. Теперь он смотрел на дерево внимательно и долго, с неприятием в глазах, казавшимся столь странным.
- Только у нас есть одно условие, Сергей, - Юлия вышла вперед, вытаскивая за собою Вячеслава, - это должен сделать он и только он. Я не думаю, что эта работа сложна настолько, что её не сможет выполнить один здоровый человек со всем оборудованием. За заказ мы обещаем заплатить так, будто всю работу выполняли ваши служащие. За поломанное оборудование мы, если что, тоже заплатим.
Взгляд Вячеслава исподлобья ответил Сергею на это бычьим упрямством и яростью. «Живым не дамся!»
- Это строго обязательно? – решил уточнить Сергей, стараясь сохранить в своем голосе непринужденность и уверенность.
- Да.
Сергей понимал, что его начальник ни за что не откажется от столь выгодного, хоть и нестандартного заказа, но откашлялся, вздохнул.
- Надо думать. К сожалению, я не могу сказать вам что-либо точно сейчас, надо еще посоветоваться со своим начальством и коллегами, как бы все это оформить. Это все беспрецендентно, знаете ли… Не стоит удивляться, так сказал бы вам любой чистильщик окон, если бы не отказался напрочь от идеи, которую никак не зафиксируешь в договорах. Так что вот… Я надеюсь, вы согласны подождать до завтра? Я позвоню вам лично и скажу о принятом решении, окей? С поиском других спешить не стоит, я уже сказал вам почему. Так что, согласны, м?
Все выжидательно повернулись к Елене Николаевне.
- Да, вполне – ответила она крайне неохотно. Так и разошлись.
В глазах Вячеслава, когда Сергей глянул на него светилась надежда на пополам с удивлением. Художник незаконченных деревьев, ныне взрослый состоявшийся мужчина неопределенно дернул подбородком, не решаясь дать надежду, а тем более напрасную, другому художнику деревьев, пока еще зеленому юнцу.

…Зато она рассказала мне другую часть истории, также не менее важную.
Вячеслава не смогли спасти плечи и спины симпатизирующих ему одноклассников, пока он отсыпался в школе, за партой, после третьей ночи творческого своего процесса. А еще он просто громко храпел. Учитель обществознания, а Вячеслава всегда усыплял этот предмет, прошел к нему быстрым и тяжелым шагом и без зазрения совести гаркнул:
- Васильев!
- А? что? – встрепенулся Вячеслав, отчаянно пытаясь одновременно продолжить спать и быстренько войти в курс дела. У него это все равно не получилось.
- К директору.
В дверях класса уже как раз топтался ученик-дежурный, он и должен был провести Васильева в нужный ему кабинет.
В кабинете его ждали директор, классрук, мать и участковый. Он сидел на месте провинившихся учеников и так же как они перебирал ногами и елозил пальцами по темно-синему планшету и бумагам с ручкой, прикрепленным к нему. Вячеслава встретили тяжелым взглядом и сухим приветствием. Разговор начала директриса.
- Нам тут одна женщина на тебя жалобу написала, говорит, ты испоганил всю стену жилого дома, за который она отвечает, своими рисунками. Это правда?
Вячеслав, конечно, сразу понял, что за дом, какие на нем могут быть рисунки. Он давно предполагал подобный разговор и считал, что подготовился.
- Это просто дерево, красивое и безобидное, оно никого не оскорбляет.
- Да, мы видели, - вмешался участковый, нервно откашлявшись, стараясь говорить уверенно и без запинки. – Мы хотели было приписать тебе правонарушение по статье 214 УК РФ «Вандализм», но не нашли состава преступления. Так что, лучше вам решить все это полюбовно.
Владик до смерти боялся школ и их директоров, а особенно их кабинетов, где решались судьбы тысяч маленьких детей. Посетив однажды такой кабинет, Владик стал милиционером, а ведь твердо был уверен, что иначе обязательно пошел б в университет, стал физиком, химиком или врачом. Но нет, он и юристом не стал толком.
- И ведь вы уже решили, верно? – Вячеслав заранее был не согласен с принятым решением.
В разговор вступила мать.
- Да. Ты очистишь стену от той яблони, где она нарисована, и все. Нам возмещать еще Елене Николаевне ущерб и траты на все растворители, оплату труда людям, если надо будет. Все понял?
- А, а просто откупиться нам нельзя? – Вячеслав побаивался спорить с матерью, если она говорила с ним таким повелительным тоном.
- Увы, нет, женщина требует. Так, ладно, я пошел. До свидания! Увидимся на месте происшествия, я должен все проконтролировать.
Так полицейский махнул ручкой и убрался из столь нелюбимого им места. Вячеславу дали тряпки и ведро с растворами, отправили все исправлять.

Он пришел к своей стене в сумерки, с ведром и тряпками, в крайне плохом настроении. Вячеслав Васильев и не собирался чистить стену, он просто стоял и смотрел на нее. Не то чтобы он понимал, что не удержится на стенке (а лестницу ему так и не дали, он все равно отказался обсуждать с матерью свои внезапно появившиеся сверхспособности), он понял скорее другое:
«Что бы там ни говорила поговорка, а сломать порой сложнее, чем построить. Я, простите, не предатель»
Он оставил ведро бабушкам и ушел, не говоря ни слова.

В тот же день, на последнем своем уроке, класс Вячеслава составил «экстренное совещание по сложившейся ситуации». Учитель в классе все равно отсутствовал, а история уже известна, надо обсудить.
- Знаете что, пацаны, я считаю, Славку спасать надо, - высказался первый человек, присобачивая сплюнутую им жвачку к крышке парты, - А?
- Это странно, но ты прав, Нафаня. Это дерево стоит того.
- Да ну, еботня какая-то! Этот Вячеслав всегда какой-то грязный такой, скользкий, фу! – Оппозиция вся передернулась. – Да и вообще, откуда нам знать, чем все это обернется, а? В чем смысл?
Этот парень сам не понимал, зачем сюда приперся. Это было сделано скорей из интереса, чем из желания помочь или навредить Васильеву. И, да, роль в таком отношении к нему играла еще зависть. Зависть и комплексы.
- Но он никогда не делал нам плохого…
- …Особенно, если учесть, что это первое полезное, что он вообще сделал в жизни – вставил свой авторитетный вяк отличник.
Максим Сахаров редко участвовал в таких неформальных обсуждениях класса, привык считать, что выше этого по у молчанию, ведь есть же Интернет… А время, время, его вечно не хватает… В этот раз Максимка решил снизойти до класса - даже большая часть двоечников, разгильдяев отказалась от халявного прогула, ради обсуждения проблемы. Каждый из присутствовавших в глубине своей души признался себе в том, что как-то и по-своему, но прикипел к рисованному дереву душой, болел за его создание. А что авторство? Только их Васильев мог бы выкинуть такую штуку.
- Предлагаю скинуться.
Кузьма Панин, лучший друг Нафани, привстал, шлепнул ладонью по парте. Когда он отнял её, на ней лежала одна сторублевая купюра.
- Деньги на все нужное для граффити.
Сверху на купюру легли ещё несколько засаленных, посыпались монетки.
Оппозиция здесь плавно стухла, ибо большая часть класса промолчала всю беседу и намеревалась присоединиться к большинству. А Кузьма, Нафаня и Максим гораздо более авторитетны, чем все комплексующие вместе взятые.
Пачечку банкнот различного порядка с горочкой монет все живо передали Дарье Синицыной.
- Эй, а что сразу я? – встрепенулась девушка.
- Ну, Дашк, ты ведь его… близкая подруга, верно? Ты лучше всех нас его знаешь и уж точно сможешь купить нужное ему. Действительно хорошее, а не какую-нить фигню.
Щеки девушки зарделись.
- Да, все так…
«Все равно им бесполезно говорить, то между нами никогда не было близости, не говоря уж о намеках на поцелуйчики и обнимашки, что-то большее, чем просто дружба»
К счастью, она не смутилась настолько сильно, чтобы это мог заметить другой человек.
- Я все куплю сегодня или завтра.
- Как передашь, скажи, от нас от всех это, ладно?
- Хорошо.
- Учителя всегда легче смотрят на твои прогулы, Дашк. – голос человека, сказавшего это, звучал с доброй завистью. Его обладатель сам в свое врея пострадал из-за своих прогулов.
- Ок, я пошла.
Девушка направилась к двери.
- Ага, давай! – донеслось ей в спину хором. Если б она повернула голову, то её румянец мог бы быть замечен всеми, Дашка по природе своей была девушкой стеснительной.
«В конце концов танцпол одно, а жизнь уже совсем другое»

- …Вот так, как-то так, - закончила рассказ свой анимешница обо всем, что связано со Славой и деревьями, школой и классом.
Плюшки давно съедены, йогурты из магазина выпиты, я уже начинала подмерзать под ветерком, хоть и сидели мы в укромном жилом дворике.
- А что, звучит прикольно. Сможешь дать мне телефон этой девушки Даши? Или еще какие другие контакты…
- Этой? – в голосе Марины слышались отчетливо презрение и отвращение.
- Да, этой. Хочу и её еще поспрашивать.
«А там, глядишь, и другие контакты подсоберутся»
- Зачем?
- Я хочу собрать все это воедино. – Я перебрала в руках листочки с записями, что успела накарябать, пока мне рассказывали. Речь Марины оказалась в меру торопливой. Для меня – самое оно. – Всю историю, что ты мне рассказала, и все то, что не смогла. Ведь ты же мне не все рассказала, верно?
- Да, я просто не могу узнать всего и вся.
- Вот, тут-то и оно. Так, что, дашь?
- Валяй.
«Может быть потом я соберу все это в что-нибудь приличное, - решила для себя пока карябала диктуемый мне телефонный номер, - В что-нибудь приличное…»
Мой взгляд то и дело перебегал на яблоню Васильева, красующуюся на стене. Волшебная, казалось бы, недосягаема, близка оказалась как ничто. Потрогать можно просто так, лишь бы дотянуться до нее рукой.
Все, что ниже, узнавалось у других людей, в частности, Дарьи Серегиной. Эти люди также помогли мне дополнить и предыдущие части этой истории.

В следующий день, после посещения Сергея она встретила Васильева в его же месте. Он сидел у стены в позе мыслителя, используя ведро как табуретку.
Синицына откашлялась, пока подходила к нему. Так она хотела привлечь его внимание – у нее получилось.
- О, Дах! Привет! – Слава встал навстречу ей, чтоб поприветствовать. – Какими судьбами ко мне? Меня ищут?
- Да нет, я, если честно, не знаю… В общем, вот – она вручила ему полный пакет тех принадлежностей для граффити, что знала и посчитала нужным купить. – Это от всех. Мы тут скинулись, чтоб ты смог закончить дерево.
- Дерево?
- Да, мы все хотим его увидеть. Ведь знаешь… мы верим в тебя, Вячеслав.
- А... ну… Хорошо. – Вячеслав Васильев безропотно принял пакет из рук девушки.
Повинуясь неожиданному для себя самого порыву, Вячеслав крепко прижал Дашу себе.
- Нет, все-таки, ты ангел. – произнес он с благодарностью.
«Эй, ты чего?» - это, как и прочие вопросы, она придержала в себе, только слабо похлопала его по спине, поблагодарила за столь трогательный жест.
Они распрощались.
Вячеслав подошел потом к своей стене и похлопал рукой по её поверхности. Все нужное здесь и сейчас уже перекочевало в его рюкзак.
- Ну, что, начнем?
На сегодня у него была листва.

Между тем, примерно в то же время, в другой части города, чистильщик окон Сергей прикасался к собственной стене. Он прощался со своим орешником, жест его был полон признательности. Он прикасался к стене мягко, нежно, шевеление ветвей орешника списал на свет, иллюзию, звук шелеста листьев приписал другим деревьям. Он не мог поверить в то, что все реально, все, как и трава под деревом порождено когда-то им, Сергеем.
«А ведь мне когда-то это разрешили. Это была акция правительства по защите окружающей среды. Стухло как-то, в том числе из-за меня. Прости.»
Сергей отошел и снова глянул на орешник. Его ветки не двигались. Он глубоко вздохнул и достал из кармана телефон. Решение это давно уже принято.
- Алло, Серунь? Прости, что я так поздно, ладно? Да-да, знаю все я, знаю, просто заказ выгодный тут подвернулся. Правда, необычный. Какой, спрашиваешь? Стенку мне очистить надо. Да, от дерева. Другую. Нет, уже без мальчика, так, просто. Я плачу все сам, Михалыч дал добро на дело. Да, все завтра, срочно, в то же время. Ага, ну, давай, еще созвонимся. Ага, давай, все, пока.
Сергей положил трубу в чехольчик и убрал его в карман. Не удержался, выкинул на улице пару коленец румбы и ча-ча-ча, что просмотрел когда-то по телевизору. После этого он повернул на запад, к дому. Дело было на закате.
«Нет, порою надо все-таки ломать», - думал он, уходя.

В то же время Вячеслав карабкался уже на стену. Маску он надел на нижнюю половину лица, обычная ему повязка осталась внизу.
Пришлось вырисовывать листки, маленькие веточки. Трудоемкая работа.
«Это важно, это надо.»
Вячеслав не уходил домой в ту ночь, ему приносили воду, гамбургеры, пару раз он отрывался от работы, чтоб перекусить.
Он продолжил творить днем, причем, ему так и не помешали. Вроде как не видели художника прохожие, да и вообще, в другом все месте были в это время. Председатель вроде как отсутствовал, Елена Николаевна в конце концов (как глупо!) положилась на него, уехала копать на дачу. Директриса нашла множество других, более приятных, важных дел для выполнения.
А машины по уборке помещений так и не приехали, а деньги так и не были заплачены. Потом пришлось объясняться так: мы перепутали деревья! Просто получился не тот адрес!
А Сергею пришлось наблюдать за делом рук своих, звонков своих. Облегчение затапливало изнутри, хотелось срочно обнять всех, весь мир, а прежде всего женушку, детей, это старое и надоедливое существо по кличке «теща». И он обязательно так сделает, когда придет домой. А перед этим – дал себе зарок – он купит жене шубу подороже, можно и в кредит. Все же бабы любят шубы, верно?
Вячеслав не прерывался, ему приносили одноклассники покушать.
«А меня там вообще не было!» - скажут потом эти люди.
Появились ветви – маленькие, гибкие – листочки. Он дал им прожилки, даже маленьких жуков, которые, как он рассудил, обязательно живут на яблонях, других деревьях, вроде как полезные.
Появились свет и тень. Вячеслав бы сам мог рассказать, его источник там, далеко и сзади, но любой бы был уверен, что яблоня подсвечена своим внутренним светом.
А в седьмую ночь, заканчивая, он подумал:
«А сейчас же ведь весна. Весной яблони цветут»
Так он дал ей лепестки и нераскрытые еще бутоны, облетевшие соцветия, из которых появятся первые яблоки.
К седьмому рассвету яблоня была закончена.

В понедельник к ней пришла проверка. Елена Николаевна была шокирована увиденным. Так надеялась, так верила и так хотела верить! Нет, нет, так нельзя, нельзя!
Зато проверяющий смотрел на дерево с живейшим интересом.
- Простите…
- Это просто проект у нас такой был, инициатива местного жильца. Мы, честно, поначалу не верили, что у него что-нибудь получится, но нет, как видите… Мы все обязательно задокументируем.
- А, не спешите. Лучше уж скажите имя этого художника.
Елене Николаевне намного стало легче. Она даже перестала неосознанно перебирать пальцами, будто папочку искала, чтобы обмахнуться ею.
- Есть у нас один такой, - «Имя, правда, у него дурацкое», - Вольф Пипеткин называется. Я серьезно, господа, это имя у него такое.
Один из проверяющих характерно здесь прокашлялся, подметил.
- Инициатива у вас, явно, очень интересная вышла. Я считаю, её надо поддержать.
- И развить, конечно, да. – подхватил второй проверяющий. – Это все же сейчас очень актуально, защита окружающей среды и все такое… так что надо бы это оформить.
- Да, да она у меня такая, знаете ли, - это уже председатель. Тоже где-то рядом ошивался. – Умная, ответственная, креативная. Я обязательно вознагражу её за это.
Проверяющие лишь задумчиво кивали своим и чужим мыслям. А Елена Николаевна обменялась взглядами с председателем. Валерий Михайлович просто, с извиняющейся и противной оттого улыбочкой развел руками, вроде как «Ну что поделаешь, не мы такие, жизнь такая»
Елена Николаевна взяла все сказанное им на заметку.
«Обязательно куплю себе на премию сережки» - она так давно хотела новые, взамен сломанных и потерявшихся серебряных серег, что достались ей от бабушки-графини.
«Обязательно куплю себе сережки» - это уже снова, поднося кулак к лицу, словно там действительно зажата папочка с бумажками.

Тем же днем мать Вячеслава Юлия получила телефонный звонок.
- Юлия Владимировна, извинитесь за меня, пожалуйста, перед Славой, ладно? Простите, что напала так на вас из-за этой яблони, очень хорошо все получилось, честно. Она так и не смылась, а проверка мне сказала, это все похвальная инициатива, обещали поддержать. – Тут Юлия услышала глубокий вздох в трубке. Она слушала все это, стоя на пороге комнаты, в которой в это время как раз отсыпался её отпрыск после своей выходки. – Вы простите меня, ладно? Мне так жаль, так стыдно стало, что я просто…
- Ладно вам, Елена Николаевна, что вы. Заходите лучше к нам на чашку ча, посидим тут все, обсудим.
- Хорошо, как скажете…
Когда Юлия Владимировна положила трубку, она посмотрела на Вячеслава. Его разговоры не тревожили. Женщина улыбалась.
«Кто знает, может и из твоего отца еще что-нибудь полезное выйдет. Одна кровь, как никак»
Позже, на следующий день это чаепитие состоялось. Слава и елена помирились, посмеялись, причем первый сам не знал, не помнил, а за что он извинялся и зачем.

Проходило время. Слава восстанавливался после дерева, сдавал свои экзамены. Порой он возвращался к этой яблоне, смотрел её, хотел поправить, что-нибудь улучшить, да не приступился. Только один раз ,когда заметил, что некая белобрысая мелочь оставила розовой краской надпись на почве, так же подрисованной Вячеславом. Туда ручка человека еще могла доставать с земли.
Во время этой самой правки он и встретился с Дарьей Синицыной.
- Привет, все сдала?
- Да, сдала нормально, для поступления хватит.
- А куда решила?
- Да в финансовый какой-нибудь. Экономисты сейчас все нужны.
Им обоим уже надоели эти вопросы. В это время они становились обязательной формулой этикета, необходимой даже для случайного прохожего, поздоровавшегося с тобой.
- Ясно…
- А ты сам куда?
- Не знаю, если честно. Результаты, вроде, позволяют да куда-нибудь. Понимаешь ли, Дашк, в моем случае, любое поступление будет не более, чем формальностью.
- В смысле?
- Я не собираюсь здесь учиться. Я уйду куда-нибудь и буду рисовать. Причем, и деревья тоже, в такой же манере. Сама посуди, Дашк, я бесполезный тут человек. Рисовать, тем более такое – это все, что я умею делать по жизни.
«Уйдя я, по крайней мере, не буду мешать матери»
- Но… погоду, ты можешь просто заявить о себе в СМИ и заработать деньги, стать звездой. Ты сможешь заработать на своем имени немалые деньги, а там и жертвовать их.. куда-нибудь.
- Даш, на чудесах не зарабатывают. Я сотворил его отнюдь не из желания прославиться.
- А… а жить ты там как собираешься, а? Скажешь, пища не нужна? А краски? Они дорогое удовольствие, знаешь ли!
- Краски не заканчиваются, Даш. Вот, смотри.
Он взял баллон зеленой краски, показал Синицыной наклейку со штрихкодом, чек, хранимый специально - Даша сильно удивилась, когда узнала на них месяц и число дня своей покупки – провел баллончиком по стенка, написал так «Всем Спасибо» и поставил в конце восклицательный знак.
- А закончится он должен был в ту первую же ночь использования, видишь? – Слава указал на крону, - Вона сколько отпахал.
Даша поутихла. Она сама не ожидала от себя такого напора. Просто сильно боялась за Вячеслава как друга, и сердце от этого часто стучало в груди, отдавалось молоточками в ушах и височных долях.
- Гамбургеры, скажешь, тоже не заканчиваются?
- Нет, они закончились давным-давно. На, лучше лови. – Слава кинул ей большое яблоко.
«Он непробиваем!»
- Все вы сотворили со мной это чудо, и я очень благодарен вам за это, правда. Все вы: одноклассники, друзья, прохожие и ЖКХ… Просто дайте мне творить его и дальше, ладно?
- Ладно, ладно, просто тебя в Хогвартс надо. Где сова?!
- Не смотрел, не знаю – Вячеслав ответил ей смешком. – И, да, Дашк, ты продолжишь заниматься танцами?
Она посмотрела на дерево. Долгим, внимательным взглядом.
- Да, я обязательно продолжу свое танго, что бы ни случилось.
В этом тоне не было и тени той маленькой мямли, какой Вячеслав привык её видеть. От огонька, который промелькнул в её глазах, Вячеславу и вовсе стало не по себе, по спине пробежал холодок.
«Уверен, в глубине души ты очень страстная натура, Даша. Я даже завидую немного твоему будущему мужу.»
- Буду рад его увидеть.

Время летит быстро, прошли годы, для кого-то быстро, для кого-то медленно. В других городах и даже за границей стали попадаться новые рисунки во все стены, выполненные граффити. Это могут быть пейзажи, в том числе с другими зданиями, неудачные пока попытки оживить животное и даже человека в человеческом рисунке. Однако, прежде всего, это деревья и даже не совсем деревья наподобие шиповника с цветами и плодами, толстых и тонких лиан, дикого винограда, что карабкается ввысь, по стенам. Отличительная особенность всех растений и рисунков многих в том, что они живы. Жив и воздух вокруг них, и почва из которой они прорастают. Все что в них или вокруг не живо, то пытается ожить и оживает, используя для этого все доступные ему способы. Люди видели уже подобное в рисунках. А вы это видели? Вы… видели когда-нибудь деревья?

* Это выражение он узнал у своей одноклассницы-анимешницы, прочитавшей одноименную манхву автора Ha Ilkwon. Она использовала его, когда рассказывала или обозначала что-то непонятное и странное, но явно хорошее и волшебное.

@темы: Рассказ

---

[принц п.]

Дети.

На сердце как будто наливался огромный багровый синяк с царапиной. «Надо обеззаразить», - отстраненно подумала Света и на автопилоте пошла на кухню, к холодильнику, где еще с нового года стояла початая бутылка водки «Абсолют». Нет, ничего не было на душе, никаких эмоций, голая пустыня - это и пугало. Она оценивала себя как-то со стороны - вот, мол, как ведет себя особь, брошенная мужиком. Слоняется по квартире, глушит водку из горла, и даже не плачет. Но скоро - она это знала наверняка - уже вот-вот, что-то должно было вырваться, сломать, пробить эту стену, которую ради ее же безопасности выстроил мозг, чтобы не свихнуться от горя. И тогда особь начнет кидаться на стены с криком "Ненавижу тебя, ублюдок!". Хотя это было бы, конечно, враньем, потому что эмоцию она испытывала прямо противоположную: никого она так еще не любила, как этого гребаного хорошего Васю.
То, что Вася был хорошим, она воспринимала, как аксиому. Земля крутится вокруг Солнца. Вася хороший. Параллельные прямые не пересекаются. Вася хороший. Если ты хочешь быть независимой одинокой карьеристкой, ты обязательно влюбишься в двадцать два. Вася хороший.
"Десять лет, - с каким-то холодным удивлением подумала она, - десять лет прошло. Боже!" - она сделала глоток из бутылки и поморщилась. В их маленькой бездетной и безродительной семье водку никто никогда не пил, ведь Вася хороший. Нет, водка стояла чисто для гостей, ну и так, на всякий пожарный. На черный день. "Если припасаешь что-то на черный день, он обязательно наступит", - почему-то вспомнила Света слова матери и молчаливо сползла вниз по стеночке. Оно подступало; глухое рыдание рождалось где-то в низу живота и медленно, горячей волной, поднималось к горлу, сковывая все тело. Это была жалость, паническая, возведенная в квадрат жалость к самой себе. Тут же возникли мысли о том, что ей тридцать два, тридцать два чертовых года - и тут уже сложно что-то выдумывать. Больше двадцати пяти, ей, конечно, никогда не давали, но она-то знала. Она-то помнила... По российским медицинским меркам она уже была бы старородящей, если бы ей вздумалось рожать. И это слово - "старородящая" - как-то совсем выбило из-под нее почву, и она, наконец, зарыдала, громко и беспомощно, как оставленный без внимания младенец.
Вот, значит, как. Вася хороший, а она теперь нет. Вася был на два года старше, еще неделю назад они безмятежно праздновали его тридцатичетырехлетие, заперевшись на балконе с бутылкой дорогого шампанского и коробкой конфет, и все было хорошо. Он давно уже не говорил ей, что любит ее, но Света думала, что это само собой разумеется. Оказывается, нет. Оказывается, он не говорил ей этого, потому что давно уже любил другую. "В жизни мужчины есть только одна любимая женщина, - любил говорить он, когда был моложе и зеленее. - И это ты". "Сейчас ты, а потом она", - додумала Света, ухмыляясь.
Эта другая, как водится, была на десять лет младше. Света знала ее, вот в чем парадокс. Это была одна из ее студенток, которым она преподавала зарубежную литературу.
Голос в ее голове повторял слова Карлсона из известного мультика: "Малыш, ведь я же лучше собаки!". Только вместо "собаки" Света подставляла слово "сука". Суть от этого почти не менялась. Чай, детство кончилось, можно и пошалить на крышах.
И как это было унизительно, ведь даже не хороший Вася сообщил ей эту радостную весть. Она позвонила, эта девочка Вероника, похожая на девятиклассницу, и дрожащим, то ли от волнения, то ли от возмущения голосом, попросила ее собрать васины вещи и отпустить его в новую жизнь, как будто она его цепями к батарее приковывала... Вы, мол, должны понимать, говорила девочка. Вам уже за тридцать, продолжала она, а мне двадцати еще нет. Вы должны понимать. И детей у вас нет. Ну что вы, Светлана Игоревна, вы только не обижайтесь.
Светлана Игоревна остро жалела всех тех пятерок, которые она наоставляла в зачетке у маленькой падлы. Она не обижалась - эта детская эмоция резко была забыта ею в те минуты - ей хотелось вцепиться в шевелюру юной профурсетки и повыдирать ей все волосы. Выцарапать глаза или что еще... "А Вася?" - вдруг вспомнила она. Но с Васей ничего делать не хотелось.
Она поднялась с пола и вялым движением закинула бутылку обратно на полку в холодильник. Вошла в комнату, которую они ремонтировали с мужем все время, пока жили вместе, и открыла шкаф. Достала сумку эту дурацкую, китайскую, пластиковую, еще с девяностых годов лежала, никто на нее не мог руку поднять и выбросить, и лениво начала кидать туда все мужнино добро. Когда она добралась до ящика с бельем и носками, она почему-то снова заплакала - до того трогательным ей показалось зрелище этих черных, свернутых в трубочки пар. Вася всегда был аккуратен до педантичности. И вот на них-то Света и не смогла покуситься. Нет, не было сил. Так она сидела над этим треклятым ящиком, пялилась бездумно в его разверстое, раскуроченное нутро и плакала. Почему-то при виде носков этих больше всего было жаль себя. И его. И их обоих. Потому что жизнь вот так, на раз-два, взяла и кончилась. Эта жизнь, в которой им все время по двадцать два, каждый год, и летом велосипеды и Испания без всяких турагентств - потому что Вася всегда знал, куда идти, чтобы было весело и интересно, а зимой уютные объятия и чтение друг другу выдержек из книг перед сном, и никаких детей...
Это было так хорошо - не иметь детей, на самом деле. Это давало свободу. И отбирало гарантии, что мужика при себе можно чем-то удержать, если он внезапно западет на чужие двадцатилетние ноги. Света громко и грубо ругнулась и со злости все-таки принялась зашвыривать носки в сумку. Легче не становилось.
В 19:52, через три минуты, как все носки были зашвырнуты, в пустой квартире звонко раздался звук повернувшегося в скважине ключа. Света замерла и подняла голову от колен, уже мокрых от слез. Откуда-то со дна начала подниматься кипучая злоба; потом она благодарила всех и вся, что рядом не оказалось ничего тяжелого, что она могла бы опустить мужу на голову. Она встала на ноги, пошатываясь, но смогла ровной, уверенной походкой подойти к дверям. Вася в это время своим обыденным жестом стаскивал с ног вычищенные до блеска ботинки. Он посмотрел на нее, собираясь что-то сказать, и замер с открытым ртом.
- Что... что случилось? - растерянно спросил он и кинулся к ней, протягивая руки.
Света брезгливо отшатнулась.
- Ты что, пьяная? - продолжил Вася, и брови его поползли вверх так быстро, что на лбу образовалось три складочки, и он стал походить на шарпея.
- "Ты что, пьяная?" - передразнила Света. - Ты что, спал с малолеткой? - добавила она тем же тоном. - Я собрала твои вещи, все, как она просила. Мог бы и сам позвонить, храбрец хренов, - выплюнула она и ушла обратно в комнату. Вася торопливо вбежал за ней следом.
- Какие вещи? Какая малолетка, Света?! Что, блин, происходит? Как знал, что не надо идти в твою дурацкую кондитерскую... Полчаса простоял в очереди.
- Какая очередь?! - завопила Света, повернувшись к нему лицом. - Какая кондитерская?! - она вдруг снова начала плакать, вспомнив, что в кондитерскую он ходил только за ее любимыми венскими вафлями, а сам он сладкое не любил и почти не ел. - Твоя дура звонила! Сказала, что беременна от тебя!
- Какая дура, Света, какая дура? Нет никакой дуры! - он пытался ее обнять и успокоить ее истерику, но Света только неловко и вяло отбивалась, впрочем, особенно не стараясь.
- Как нет! Как нет, если есть! - внезапно Света поймала себя на мысли, что изучение Сервантеса и Петрарки вовсе не помогает сохранять лексический запас в такие минуты, и в голове находила только один великий и могучий русский мат. - Вероника со второго курса!
Вася резко замолчал и отпустил ее.
"Значит, правда" - пронеслась в голове Светы одна громкая мысль.
- Синицкая? - спросил он. - Ее сегодня отчислили. Не сдала у меня экзамен. Отчислили. Закатила истерику в деканате, - он говорил тихо, размеренно, почти без интонаций, и с каждым предложением в душе Светы что-то обрывалось. - Даже хотели вызвать врачей... Просто ужасно. Полная идиотка. Лезла ко мне на стол в короткой юбке во время экзамена, деньги совала... Вот сука...
Света обессиленно упала в кресло, чувствуя огромную вину пополам с облегчением. Вот и все. Ей стоило огромных трудов снова поверить в то, что жизнь не кончена и следующим летом они все еще будут вместе. И все в порядке. Никто не беременный. Никто не спал с малолетками. Теперь она не могла понять, почему так легко и слепо поверила какой-то дуре из телефона. Наверное, стоило подумать об этом. Потом.
Вася сел рядом с ней на подлокотник и по-отечески погладил ее по голове.
- Что ты у меня за курица-то такая? – любовно спросил он. – Тридцать два, а всему веришь.
Она уткнулась лицом ему в бок, в мокрый после дождя плащ, и затихла.
- А я тебе вафли купил, - бездумно сказал Вася.
Света в это время подумала, что все носки надо будет сложить обратно в ящик, и от этой мысли на сердце, казалось, уже остывшем, нестерпимо потеплело.

@темы: Рассказ